И что бы вы предположили? Стал! Засел в Смитсоновском институте и прямо-таки чудеса являет в огранке! На досуге и книжки написал про драгоценные камни. Вникал в те книжки генерал Тарас Изотович Цаплин. Они у него постоянно настольные, но на службе, естественно, прикрыты сверху лётными руководствами и вердиктами Ебордей Гордеича, Верховного главнокомандующего. Невероятно дельные книжки сочинил этот Джон Синкенкес. Но вытащит книжку из-под приказов Тарас Изотович, читанёт — и в иных местах прямо хохочет. Почему же хохочет, если книжка со знанием писана? А вот что бывший король неба пишет в той книжке: ежели какой-нибудь американский обыватель почуял тягу к огранке камней — перво-наперво ему надлежит поспешать в ближайший хозяйственный магазин, там всегда в ассортименте продаются разные шпиндели. Здесь и надлежит выбрать ограночный шпиндель по вкусу.
— Тит твою! — потешается в этом месте Тарас Изотович. — Это ж надо: пойдите в ближайший хозяйственный…Ну, пойду я в Москве, в Питере, в Торжке, в Тольятти, скажу приказчику: будьте добры, мне пару шпинделей с посадочным отверстием эф двадцать два. Так неминуемо ответят мне: ты чего, мужик, мозгой сместился? А ну, шевели отсюда поршнями! Шпинделей захотел. Пендалей — вот этого можем подкинуть.
Да уж, вон чего захотел. Ему, может, ещё на подшипниках из иланг-иланга или пальмового дерева, а не на обычных шарикоподшипниках качения? Сроду не было такого товара в наших хозмагах, а сели подпирает — купи вот безмен со шкалой до десяти килограммов, погрешность в показаниях плюс-минус четыре кг. Стельки от пота ног без талона можешь купить, замок амбарный, гвоздь кровельный…
Да, афронт, афронт. Это в забуревшей Америке бредут граждане по пуп в ограночных шпинделях и фантастической точности ограночных делительных головках. А у нас, извините-подвиньтесь — обстановка другая.
И снова хохочет генерал Цаплин, но уже по другому поводу. На сотнях страниц и со знанием излагает бывший полковник, каких номеров и марок применять при огранке, при полировке камней пасты: карбид бора, карбид кремния, титана…И всего-то на трех страничках излагает в конце: если, джентльмены, вы хотите сделать то же самое, о чём мною писано прежде, но многожды быстрее и качественней, то применяйте алмазный инструмент и пасты. Но это очень немногим доступно, потому как алмазный инструмент — он головокружительно дорогой.
И до колик ухахатывается генерал Цаплин: ах, вы. американская голытьба, нищета вы американская беспросветная! Ах, смитсоновский ты прилежник Джон Синкенкес! Да у нас любого камнерезного шпанёнка спроси — он и слыхом не слыхивал про убогие эти карбиды бора да кремния, про корунд с карборундом. У нас самый дрипаный камнерез и огранщик в руки не возьмёт ничего кроме отрезного диска алмазного и алмазной планшайбы. Плюс алмазные на свином жиру пасты от нулевки и сколь хошь по номерам вверх. И шильца у нас алмазные, и надфили, и свёрла полые бокорезные, и боры конфигураций любых — вкруговую у нас всё алмазное, а что главнее всего — всегда почти задарма. Потому что у нас оборонных заводов сеть — куда гуще, чем сеть хозмагов в Америке. И подкинешь ты тут ханурику на бутылку — и он тебе алмазных причендалов вынесет с завода полную пазуху.
Достигнуть — значит предвидеть. Яснее ясного: кто-то из древних греков это сказал. Либо из древних римлян, есть римская одушка в этом высказывании. Но как-то смылилось в веках первородное авторство, а стало считаться, что не менее как товарищ Сталин осенил страну такой установкой. И хотел достигнуть кое-чего любимого генерал Цаплин, уже вполне созрел для того, чтобы круто переложить руль в своей жизни, и многое для этого предприиял. А намеревался он пустить всю эту авиацию побоку и сесть за специальный верстак с полукруглым вырезом посередке; светит на верстак люминесцентная лампа-вертишейка, справа на стоечке — бормашина «Бош», а кругом всё щипчики, горелки, надфили, и всё от фирм не менее как «Бержеон», «Антилопа» и «Клардон Валлорбе». И в бинокулярах корпит за верстаком отставной генерал Цаплин, создает для собственного и общегражданского упоения безграничной красоты ювелирности.
А к этому, надо заметить, все умения были у генерала. Плюс изобретательность отчаянная и безупречный вкус. И две полки литературы по ювелирному делу были у генерала, а средь всего — знаменитые каталоги «Белл». Ну, впутался ты в какое-нибудь сложнейшее колье, эгрет, — а как выпутаться из этого и не знаешь. Так открой «Белл», подтибри там идейку изящного завитка или флороподобия! Деталька микрушечная, авось, не заметят, не осудят даже маститые ювелиры, потомственные.
Так нет же, не заглублялся в «Белл» Цаплин, своё отыщет непревзойденное решение. И до того подчас доходило дело, что Тим Ямалетдинов, всемирной известности свердловский ювелир, говорил генералу Цаплину у него в квартире (а тоже: был этот Ямалетдинов когда-то вооруженным вахтёром на проходной Белоярской атомной электростанции. Вахтерил, вахтерил, а потом отстегнул с пояса пистолет и вроде камушка по водной глади пустил его по кафелю под ноги начальника охраны: знать вас больше не знаю и, была не была, хоть с голоду подохну — ухожу в любимое ювелирное дело!) — говорил Ямалетдинов Цаплину:
— Ну, товарищ генерал (хотя строжайше не велел Тарас Изотович звать себя за верстаком генералом) — ну. Тарас Изотович, я руки навскидку делаю. Вот же Бог одарил вас: взять нашу братию, и лауреаты мы, и дипломанты, и номинанты, и выдумает кто из нас какой завиток пустяковый или переплетение — и уже ходит гоголем. А вы без году неделя за верстаком корпите, и до всего самоуком дошли — и вон какие нетленные вещи у вас чередой рождаются. Две тысячи лет ювелирному делу, небывалостей в нём, вроде, и взяться неоткуда, а у вас…
— Пой, пой Лазаря, — отвечал Тарас Изотович. — На вас. корифеев, глядючи — меня тоже завидки берут. Не дано мне, как вы умеете: Устьянцев, Храмцов, Лесик….Я к красоте подкрадываюсь, пыхчу, зуб на зуб не попадает — а вы бумс, ёбс, шмяк, и в два счёта тебе красота, экспонируй в Алмазном фонде.
— Так уж и в Алмазном, — опроверг Ямалетдинов Тим. — Там своя компашечка спелась, через их строй не просунешься. У нас по-татарски знаете как:»Иди сюда!» Оно по-татарски:»Киль манда!». А «Иди отсюда»? Вот оно как будет «Иди отсюда» по нашенски:»От манды киль». Так мне и говорят в Алмазном.
Но, полез за пазуху Ямалетдинов, Алмазный Алмазным, а вот какой пакетик мне обломился! И показывал на английском языке торжественную грамоту. При свисающей красной ленте — муар! — и сургучной печати.
Что ж, по-английски-то читает у нас Тарас Изотович, и уразумел он из документа, что Оксфордский университет, при котором есть штатная должность ювелира, приглашает господина Тима Ямалетдинова на два года занять эту должность.
— Близок локоток, да не укусишь, — сказал грустно генерал Цаплин. — Знал я одну блядюжку — уж такая осторожная насчёт венерических заболеваний, что эскимо начнёт есть, и то презерватив на него надевает. А наша-то родина ещё осторожней. Ты ведь охранником был на атомной станции, Тимка?? Был. Значит, близко к секретам стоял. Так что не выпустят тебя в Англию, Тимка.
— Вот и неправда ваша, дяденька, — сказал Ямалетдинов Тим. — Уже и виза у меня на мази. У меня ведь допусков по станции не было, стой на проходной возле турникетов и все дела. Так что почти уж я тамошний, оксфордский. Еще одно колечко с малышевским изумрудом в Большой дом отоварю, чтобы на таможне меня особенно не шмонали — и аля-улю, гони гусей.
— Да, — взгрустнулось Тарасу Изотовичу. — Скатал бы и я, да дальше чуток, в Америку. Дружок у меня там есть, Синкенкес. Только съисть-то он съисть, да хто ему дасть, не выпустят меня. Потому как весь я в гостайнах, грифах, подписках неразгласительных, в присягах — как во вшах с головы до пят.
— Синкенкес! — проникся Ямалетдинов. — Неужто тот самый? Ну да, вы же оба… — И, раскинув руки, изобразил полёт с левым разворотом и уходом в пике. — Синкенкес! Мне бы хоть один камушек его огранки в руках подержать. Тарас Изотович, а я с просьбою, а? Вон на верстаке у вас гарнитур с решетчатою фактурой…Вы ведь в салонах не выставляетесь… Если б мне в Оксфорде начать с такого… Как с авторского…
— Ну, зараза! — изумился Тарас Изотович. — Как же ты его углядел? Мне под твои посещения аэродромным брезентом надо верстак накрывать. Да уж хрен с тобой, бери идею Облагодетельствуй буржуев. У Твардовского в «Тёркине» есть, только там про гармонь:»Забирай, играй в охоту, в этом деле ты мастак»…
…Широкой души человеком был Тарас Изотович Цаплин. И теперь дослушивал он указания генерал-лейтенанта Вяхирева, что должен исправить на своей картине про авиаторов художник Шебеко. Но слушал так своего командира Тарас Изотович, что в одно ухо влетало, вылетало в другое. Какое ему теперь, Цаплину, дело до бормотания Вяхирева, Однолопастного пропеллера, когда лежит уже в кителе, во внутреннем кармане, прошение об отставке с мотивацией: состояние здоровья и тютелька в тютельку полная выслуга лет. И предусмотрительно напряг, обострил отношения с прочим высшим командованием Тарас Изотович, чтобы не чинили препон. И на Кропоткинской улице, у сварщиков близ Зачатьевского монастыря, взял пригоршню кумушков карбида Тарас Изотович. Это случись, что врачи признают его по здоровью — ещё хоть куда. Тут и сглотнешь камушек карбида, а от него цвет лица — будто слизень прополз по клубню картофеля. Выйдет всё — как по маслу.
— И это, — напутствовал Однолопастной пропеллер Цаплина, — всё с ГАИ утряси, чтобы трейлеру при перевозке картины сопровождение дали.
— Уж как пить дать, — обязался генерал Цаплин. — Длиной-то картина — четырнадцать метров. По городу петлять с таким длинномером — как без сопровождения..
И выкатили они, наконец, за ворота аэродрома, за рулем старший лейтенант Собянин, инженер-вооруженец
— А давай, дитятко, — сказал Цаплин Собянину, — сперва-то ко мне в гараж
— Слушаюсь, генерал, — ответил Собянин, чтивший почти как отца генерала Цаплина. — Тоска мне будет, как вы уйдете, Тарас Изотович. Но и я выкарабкаюсь к вам поближе. — И снял руку с рычага передач, похлопал себя по груди: вот он где у меня, рапорт. А был тот рапорт — с просьбой уволить старшего лейтенанта Собянина из Вооруженных сил ввиду тяжёлого семейного положения: пожилые родители, при которых он единственный сын, плюс костный туберкулёз у дочери. Документы приложены.
— Туберкулёзы нынче почём? — спросил генерал Цаплин, доподлинно зная, что тростиночка и конфетка Жаннка Собянина вот только что в Казани выиграла художественную гимнастику на всероссийской школьной олимпиаде.
— Да недёшев нынче туберкулёз, — приугрюмился, вспоминая, Собянин. — Новый двигатель от третьей жигулёвской модели за справку отдал.
— Вона! — присвистнул генерал Цаплин. — Это за детский костный туберкулёз Ты ещё будь доволен, что не за взрослый платил. За взрослый с тебя, я думаю, турбину бы с ТУ-16 слупили. А чего ты в костный туберкулёз упёрся? Обозначил бы бруцеллез — и вполне двигателем с «Запорожца» мог обойтись.
— Э-э, мой генерал, — сказал Серёжа Собянин.. — Тут понимать надо. По уважительности причины у костного туберкулёза перед бруцеллёзом — все преимущества. Тарас Изотовиич, нам у вас в гараже надо бензином разжиться, не успел я на аэродроме.
— А разживёшься, — обнадежил Цаплин. — Железки свои сдвинещь, а там у меня, помнится, пара канистр стоит.
И вот что, прежде всяких воинских дел, влекло в личный гараж генерала Цаплина двух военных: в гараже этом, затевая ушмыгнуть из армии в любимое книжно-переплётное дело (достигнуть — это предусмотреть!) складировал старший лейтенант Собянин переплетные кожи искусственные и натуральные, ледерин, какие-то там суперклеи, растворы сусального золота, прессы на гидравлике и винтовые, да всякие орнаментальные доски для тиснения по коже. Тем же манером и Тарас Изотович: он не то чтобы складировал у себя в гараже разные разности, но на непродолжительный срок размещал. Вот и сейчас для размещения в гараже транспортировался затисканный в угол багажника предмет величиною с продовольственную посылку.
Теперь обратимся мы к Библии, перелистав её от корки до корки. Тут всему обозначено истинное место. И вот чванный вам металл — золото. А на сколько раз чаще упоминается в Библии застенчивое серебро? Не поверите: НА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ РАЗА чаще. Безжизненный, как хотите, напыщенный и угрюмый металл — золото. Но вовсе не то — серебро. Вот заболей ты, и сам ещё толком не знаешь, что заболел. А на шее у тебя золотая цепь. Так подаст ли она хозяину знак: остерегись, хозяин, наведайся в диспансеризацию! Нет, никакого знака не подаст золотая цепь, высокомерно будет гонять солнечные блики по сочленениям. А цепь серебряная? О, сразу по ней заметит хозяин, что дело неладно. Вот сияла только что цепка — и вдруг стала темнеть, подернулась тусклой патиной: востри-ка, хозяин, лыжи к врачам. Ну, и сходит человек в поликлиническое учреждение, медикаментозно подправит здоровье и подумает с благодарностью: дай-кось я полирну, почищу цепку. Хвать — а чистить-то и не надо, на здоровом теле сама собой осветлилась цепка.
Да, с большим понятием многожды чаще в Библии упоминается серебро, нежели золото. И та же святая вода во храмах, что придало ей святости? А опять же оно, серебро. Вот ввалите вы в бадью с водой хоть куль золотых червонцев — ничего они той воде не прибавят. Через малый срок будет застаиваться эта вода, обнаружит затхлость, а то и протухнет. А всего-то серебряную пластинку бросить в бадью? Про ионы, про какие-то там катионы серебра нажужжит вам про это учёный человек, но это всё нам без надобности. А налицо такой факт: с серебром пососедствовав — святой становится вода, сколь угодно стоит и затхлости в неё не внедряется.
И вот эти стати серебра бессчётных приверженцев дали ему. Оно, ясно, куда прибыльней рукодельничать с золотом, с платиной, да пренебрегали этим на Руси многие и многие мастера. Тут за примерами далеко и ходить не надо, а помянуть только Сазиковых да Хлебниковых, всемирно известных серебряников. Понуди их хоть император волшебствовать с платиной либо золотом — ослушаются, в руки не возьмут.
Таков и Тарас Изотович Цаплин: серебряник до мозга костей. И сейчас транспортирует он к себе в гараж восьмой уже серебряно-цинковый новенький аккумулятор, какие ставят на несравненные наши перехватчики и бомбовозы. Невеликий вроде бы ящичек, а весу в нём за десять кило. И расковыряет верхнюю запечатку Тарас Изотович, а там рядами — сотни матовых аккуратных пластиночек. Размером они точно с игральную карту, даже краешки скруглены, а тускло-серый цвет — потому что спрессованы из порошкового серебра, и по этой тусклости сияющим муарчиком — паутинная сетка сияющих серебряных проволочек. Тут возьмёт Тарас Изотович двадцать пластинок — да в графитовый тигелёк, а тигелёк — в муфелёк. Не успеешь оглянуться, а уже 960 градусов в муфельке набежало, слиток готов. А почему же ослепительно так сияет? А потому, что пластинки в аккумуляторе — чистейшее серебро. Вы сазиковской фирмы суповую ложку расплавьте (ну, не найдется, конечно, такого варвара!) — так что получится? Изначально весила ложка семьдесят девять граммов, а после плавки получается грязного цвета слиточек в шестьдесят один грамм. А куда же восемнадцать граммов поделись? А в вонь они ушли, в угар, в головную боль. Да и у слиточка, проверь ты его в Пробирной палате — окажется проба такая дрянная, что дальще некуда. Совсем не годится столовое серебро для высокого ювелирного дела. А пластиночки из аккумулятора боевой воздушной машины? Нету от них угара! Сто граммов пластинок пустил в расплав — и сто граммов получишь. Чистое банковское серебро. Аргентум грандиозо! И из одного аккумулятора получается слиточков — семь кило. Семью восемь — пятьдесят шесть. И уже семь аккумуляторов переплавил Тарас Изотович, восьмой везёт.
А ума Тарасу Изотовичу не занимать стать. И пульсирует данный недюжинный ум в направлении: а где заховать драгсырьё? Да уж конечно — на даче. Но не просто тяп-ляп — на даче. Известно: ворьё шастает по всем дачам в стране, да почём зря и жгут дачи. А милиция, пожарные — у ннх песня одна, чтобы упростить себе жизнь и преступников не искать: это, граждане погорельцы, говорят они, не воры всему виной, а скачки напряжения в электросети. Тут прокатывается по стране вола ропотов погорельцев: что же это за подозрительные скачки советского электронапряжения в сети? Отчего же это электричество нигде по стране не скачет в дневное время, а скачет исключительно с полуночи до рассвета?