В моей голове зреет мысль насчет того, как можно обойти коварный план Сноу – если отраву добавляют в пищу, то я могу готовить сам, тогда Президент не доберется до Китнисс, но… «…нанести непоправимый вред…» Могу ли я так рисковать? Первую дозу любимая уже получила, я не уберег. Теперь прерывать процесс опасно для ее жизни…
Чувствую себя зайцем, пойманным в силки. Сноу знает, как добиться своего: я не рискну здоровьем Китнисс.
Моя девочка, как завороженная следит за моими руками. Я замечаю это совершенно случайно – поднимаю голову, вытирая тыльной стороной руки пот со лба, и встречаюсь взглядом с серыми глазами. Китнисс выглядит взволнованной, лицо задумчиво.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
Мне кажется, на ее языке крутится вопрос, и, почти наверняка, он касается прошлой ночи, однако, Китнисс поспешно кивает, не желая озвучивать проблему. Моя девочка отводит взгляд, но стоит мне вернуться к работе, я чувствую, что опять стал объектом ее внимания. Это странно. Я не против, но меня терзают сомнения – почему именно сегодня?
Ставлю булочки в духовку, предлагаю любимой чай или кофе. Она морщит нос, передергивая плечами:
– Не люблю кофе, – говорит Китнисс.
Я знаю, спросил скорее из вежливости и чтобы как-то заполнить неловкое молчание.
Наконец, мы завтракаем свежими булочками с корицей и запиваем их ароматным чаем с малиной. Почти сразу Китнисс уходит, не проронив ни слова, а я остаюсь на кухне – навожу порядок, мою посуду. Когда я все-таки направляюсь в спальню, непроизвольно заглядываю в гостиную. Китнисс сидит на широком подоконнике, греясь в лучах солнца. На ее согнутых коленях расположился толстый блокнот, похожий на книгу и, видимо, заменяющий Китнисс личный дневник, а моя девочка время от времени берется за карандаш, доверяя бумаге свои секреты. Наверное, Китнисс чувствует мой взгляд, потому что она поднимает на меня глаза, снова хмурится.
Не решаясь заговорить, скрываюсь в спальне, тихонько прикрыв дверь. Днем Китнисс сюда почти не заходит, так что я использую эту комнату как мастерскую – в углу стоит мольберт, а на небольшом столике разложены банки с краской. Рисование помогает мне не сойти с ума. На листах я позволяю себе выразить всю тоску и отчаянье, в котором живу.
В последнее время я постоянно рисую один и тот же сюжет – далекое интервью с Цезарем после первых Игр. Китнисс выглядела тогда такой красивой и влюбленной, что мое сердце утопало в нежности к ней. Это был, пожалуй, самый счастливый день в моей жизни. Я целовал любимую девушку, она улыбалась в ответ, и ужас Голодных игр мерк перед светом, исходящим из глаз Китнисс. Она плакала, когда узнала, что я потерял ногу. Она целовала меня, будто я самый важный для нее человек. Она не выпускала мою ладонь, даже когда нас не снимали камеры.
Уже на следующее утро Китнисс сказала, что хочет все забыть, как страшный сон.
И вот я снова рисую ее в легком желтом платьице, темные локоны перехвачены лентой, лицо почти без косметики – оно и так яркое, живое. Китнисс выглядит совсем юной девочкой, не больше четырнадцати. Безобидная влюбленная в меня девочка. Как бы я хотел вернуться в тот день, хоть на миг…
Стрелки часов на стене неумолимо отсчитывают минуты, и стук посыльного во входную дверь звучит для меня, как колокол, возвещающий о начале чумы. Бросаю кисть, забрызгав стол краской, и бегу на кухню. Китнисс уже выкладывает на стол контейнеры из разных пакетов. Шальная мысль посещает меня – не позволить ей съесть эту дрянь. Уговорить, запретить, настоять, все что угодно, лишь бы не дать отраве проникнуть в любимое тело.
Китнисс замечает мое волнение, но не понимает причину. Раскладывает еду по тарелкам, сама кипятит чайник. Мы сидим друг напротив друга за кухонным столом. У меня совершенно нет аппетита, в отличие от Китнисс. Я с замиранием сердца смотрю, как очередной кусок отправляется ей в рот. Если дозы будут расти день ото дня, то прошлая ночь была самой легкой? Смогу ли я противостоять напору Огненной Китнисс? Смогу! Потому что на карту поставлена ее честь, как женщины.
Моя девочка ставит посуду в раковину и уходит в спальню, оставив дверь открытой. Я слышу, как распахивается платяной шкаф, почти уверен, Китнисс переодевается ко сну. Секунды складываются в минуты, когда я понимаю, что из комнаты больше не доносится ни звука, и мое сердце со свистом падает в пятки – что-то случилось? Бросаюсь на помощь, но замираю на пороге, как вкопанный: моя девочка стоит перед зеркалом, ее щеки пылают болезненным румянцем, и на ней только шорты от пижамы, а майка валяется у ног. Китнисс водит пальцем по своей коже, внимательно рассматривая собственное отражение.
Тонкие пальчики рисуют узоры, когда Китнисс исследует свое тело. Правое плечо, потом чуть ниже, приближаются к бугорку груди, касаются самого кончика, и, кажется, моя девочка вздрагивает от удовольствия – ее губы в зеркале расползаются в улыбке. У меня перехватывает дыхание от этой картины. Китнисс красива, как сошедший с небес ангел; мой взгляд прикован к ней, и я ничего не могу с этим поделать. Рука любимой перемещается левее, очевидно, собираясь повторить маршрут в обратном порядке, но я, выругавшись, все-таки бросаюсь к ней. Подхватываю майку с пола, пытаюсь натянуть ее на Китнисс, но она упирается, вырывая свои руки из моих, и вместо того, чтобы позволить мне одеть себя, она старается повиснуть у меня на шее, прижимаясь обнаженной грудью к моей груди.
– Китнисс, ну пожалуйста, оденься, – умоляю я, но реакции с ее стороны нет.
По крайней мере, не та реакция, на которую я рассчитываю. У моей девочки, будто сил прибавилось, потому что, пока мы боремся за майку, она умудряется оттолкнуть меня в сторону, и, наткнувшись на кровать, я от неожиданности теряю равновесие и падаю спиной на мягкий матрац. Китнисс не тратит времени даром, забираясь на меня, и я оказываюсь прижатым к кровати ее гибким стройным телом. Наши лица так близко, что я чувствую ветерок ее дыхания.
– Пит, – шепчет она, и уже через секунду я чувствую ее губы на своих губах.
Поцелуй горячий, страстный. Ее язык врывается в мой рот, перехватывая инициативу. Тело не слушается меня, мозг затуманен. Кажется, я плавлюсь в ее руках, которые скользят по мне, оставляя ожоги везде, где им удается добраться до моей голой кожи.
Китнисс рядом! Она сама целует меня! Поднимаю руки, обхватывая ее тонкий стан. Подушечки пальцев ощущают ее острые лопатки, подавая в мозг сигнал, что на моей девочке нет майки.
Я не могу оттолкнуть ее, просто не могу, но я не имею права, наслаждаться тем, что мне не принадлежит. Китнисс не любит меня. Я ей не нужен. Сейчас в ней говорит только отрава, заставляющая ее прижиматься ко мне, искать мои губы и судорожно цепляться за меня, словно я – ее спасение.
Проклиная сам себя, с трудом выбираясь из-под Китнисс, опрокидываю ее на кровать, отчего распущенные темные волосы моей любимой рассыпаются волной по белой простыне. Стараюсь не смотреть на обнаженную грудь, предоставленную моему взору, хотя я часто дышу от возбуждения и нервно сглатываю выделяющуюся слюну, и все-таки спешно укутываю Китнисс, заворачивая ее в простыню, как в кокон, и, запрокинув извивающийся груз на плечо, на полусогнутых ногах несу любимую в ванную. Мне не победить собственную жажду поддаться соблазну без ледяного душа, и, я надеюсь, это хоть немного охладит пыл Китнисс.
Комментарий к Глава 3
ПИШИТЕ ОТЗЫВЫ))
для меня это важно))))
========== Глава 4 ==========
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Мой ценный груз отчаянно брыкается, рискуя быть уроненным на мраморный пол, хотя я держу закутанную в простынь Китнисс достаточно крепко. Резко поворачиваю вентиль в душе, отчего сверху обрушивается поток холодной воды, и делаю шаг вперед. Ледяные струйки обжигают кожу, зато отвлекают от всех прочих переживаний. Запрокидывая голову, подставляю лицо под удары спасительных капель. Моя девочка затихла на моем плече. Аккуратно ставлю ее перед собой, убирая с лица мокрые волосы. Китнисс выглядит сбитой с толку. Ее лицо все еще покрыто румянцем, но глаза, как будто, похожи на прежние – внимательные, немного недоверчивые.
– Холодно, – говорит она, сбрасывая с себя простынь. Я успеваю шумно выдохнуть при взгляде на ее обнаженную грудь и радуюсь, когда Китнисс обхватывает себя руками, пытаясь сохранить остатки собственного тепла и заодно прикрывая от меня то, на что я не имею права смотреть.
Регулирую воду, теперь это больше похоже на приятный прохладный дождь. Я изо всех сил стараюсь не думать о том, как доступна сейчас любимая, иначе, знаю, – сойду с ума: Китнисс рядом, но по-прежнему запретна для меня. Кажется, она даже успокоилась. Быть может приступ можно остановить холодным душем? Однако любимая снова смотрит на меня и облизывается, как кошка, заприметившая добычу. Глаза, еще минуту назад спокойные, снова приобретают шальной блеск. Душ не особенно помог ни ей, ни мне. Только спавшее желание вспыхнуло в нас обоих вновь.
Рывком Китнисс бросается ко мне, но я успеваю отвернуться. Мы ходим по лезвию ножа. Я все больше сомневаюсь, что у меня хватит силы воли противостоять соблазну. Вот уж точно: бойтесь своих желаний. Еще неделю назад, засыпая на своей половине кровати, отгороженной от Китнисс высоким рядом подушек, я и мечтать не мог, что стану объектом ее вожделения. Стоп. Ну отчего так больно знать, что причина не в самой Китнисс, воспылавшей ко мне страстью, а в коварной шутке Сноу? Президент – мастер изощренных пыток. Даже прикажи он сдирать с меня кожу кусками, наверное, было бы не так больно, как видеть исходящую от желания Китнисс, и знать, что не можешь позволить себе разделить с ней это пламя.
Притягиваю Китнисс ближе, ухватив ее руки за запястья. Медленно опускаюсь на пол душевой кабины, прижимая свою девочку ближе. Она сопротивляется: дергается, пытается тереться об меня, выгибается, отчего я раз за разом смотрю на два красивых бугорка, увенчанных розовыми бутонами. Пульсация в паху разбивает в дребезги все мои добрые намерения. Каждое движение Китнисс отзывается во мне ноющей болью. Я хочу ее. Хочу нашей близости. Как мне пережить эту ночь и все последующие? Кое-как оборачиваю простынь вокруг Китнисс, прикрывая ее наготу. Целую в мокрую макушку и шепчу ее имя.
Время тянется бесконечно долго; минуты, должно быть, прекратили свой бег, потому что проходит целая вечность, прежде чем Китнисс действительно успокаивается. Она больше не вырывает свои руки из моих, не покрывает мою шею сладкими поцелуями, а только сидит рядом, отделенная от остального мира стеной теплого дождя из крана над нашими головами.
Неожиданно я чувствую, как напряглось ее тело: жесткая спина, сжавшиеся в кулаки кисти рук. Какое-то внутреннее чутье подсказывает мне, что отрава прекратила свое действие. Ослабляю хватку и почти сразу встречаюсь с растерянным взглядом серых глаз. Секунда, и Китнисс вскакивает, придерживая белую ткань простыни. На ее лице калейдоскопом сменяются эмоции: от удивления до секундной вспышки гнева и, наконец, остается стыд, полыхающий красными пятнами на ее щеках.
– Я… – рот Китнисс то открывается, то закрывается, но слова не идут с языка. – Извини, – все-таки выдавливает она и вылетает из душа, ударяясь о дверной косяк плечом.
Я остаюсь сидеть на месте. Прижимаю к груди колени, запускаю обе руки в волосы. Непроизвольно морщусь, когда между ног снова чувствую дискомфорт – Китнисс ушла, но мое тело не готово ее отпустить. Встаю, поворачивая вентиль,– ледяная вода касается моей разгоряченной кожи, постепенно притупляя ощущения и возвращая стойкость духа.
Китнисс нигде не видно, только в гостиной закрыта дверь, и я слышу неясные звуки, похожие на приглушенное всхлипывание. Неужели моя девочка плачет? Я уже заношу руку, готовый постучаться и войти, но одергиваю себя. Вряд ли сейчас ей нужно мое общество. В очередной раз обещаю себе отомстить когда-нибудь Сноу за весь тот ужас, через который он заставляет пройти мою любимую.
Я надеялся, что она не помнит приступов. Кажется, я ошибался. Вчера весь день она словно хотела о чем-то спросить, но не решалась, и сегодня… Она извинилась.
Китнисс все помнит.
Возможно даже, она вполне понимает и то, что творит ночью, но ее разум заключен в плен кантаридина, не давая управлять телом? Как же мне хочется обнять ее, успокоить, пообещать, что я не позарюсь на то, что мне не принадлежит. Поклясться, что я на ее стороне, какие бы пытки не придумал для нас Президент.
Но мы так и остаемся каждый по свою сторону баррикад – между нами тонкая с виду деревянная дверь, а на самом деле пропасть невообразимой ширины.
День проходит бесконечными пустыми минутами, тянущимися одна за другой. Китнисс выходит из своей добровольной камеры заключения только во второй половине дня, хотя я несколько раз звал ее завтракать, просил разрешить мне войти или хотя бы поговорить через дверь. Все пустое.
Наконец любимая сидит передо мной в коротких домашних шортах и белой кофточке, застегнутой на длинный ряд пуговиц. Моя девочка избегает прямого взгляда. На ее щеках то и дело вспыхивает румянец, и она дергается, будто порываясь уйти. Я болтаю обо всем на свете, лишь бы как-то скрасить гнетущее молчание с ее стороны, но это мало помогает – Китнисс не смеется над моими шутками, не сочувствует героям грустных историй и не поддакивает, когда я рассказываю про старых друзей.
– Я голодная, – наконец говорит она, и я тут же пододвигаю к ней тарелку со свежим салатом и блюдце с парой мясных пирогов.
Китнисс смотрит на них, не моргая, и, поджав губы, осторожно качает головой.
– Спасибо, – произносит она, – но я подожду, пока принесут заказанные ребрышки в сырном соусе и картофельное пюре.
Мне обидно, что она отказалась принять от меня даже такую малость, как еда. И больно, от того, что скоро мой кошмар и одновременно самая сладостная пытка на свете начнутся вновь.
Курьер не заставляет себя долго ждать – в привычное время передо мной оказываются пакеты с надписями «Пит» и «Китнисс». В своем пакете я нахожу конверт с аккуратно выведенным словом в нижнем углу «Конфиденциально». Прячу его в карман, поглядывая на свою девочку, – она увлеченно работает ложкой, с аппетитом поглощая ядовитые угощения.
Выхожу в гостиную, распечатываю письмо.
«Мистер Мелларк, у Вас еще есть время передумать. Взвесьте все за и против. Мистер Хоторн будет в вашем распоряжении уже завтра к вечеру. И потрудитесь сами изложить ему суть предстоящей миссии».
Подписи нет, но она и не нужна. Кориолан Сноу.
Гейл приедет уже завтра.
Мне придется самому попросить его овладеть Китнисс.
Хоторн должен стать отцом ее ребенка.
Я не смогу.
Это слишком больно, я не справлюсь.
Не отдам ее! Она моя! Но правда жестока – Китнисс не любит меня, она только изображала любовь на камеры, спасая наши жизни. Я должен быть благодарен ей за то, что дышу до сих пор.
Долги надо возвращать.
Не знаю, долго ли я стою один посреди гостиной, переваривая полученную информацию, но когда выхожу в коридор, мой взгляд непроизвольно застревает на открытых дверях спальни. В дверном проеме стоит Китнисс – на ней нет шорт, только белоснежные трусики, и я вижу длинные ноги, выставленные на показ для меня. Моя девочка делает шаг ко мне, я отступаю. Она приближается. Охотник и жертва. Мне не скрыться – за спиной книжный шкаф, передо мной – Китнисс, которая не сводит с меня серых полыхающих глаз, а ее пальчики торопливо расстегивают пуговицы на кофте, одну за другой, спускаясь все ниже. Мой рот наполняется слюной, а тело напрягается, реагируя на действия любимой.
Я выдыхаю ее имя, стремительно оказываясь рядом. Мои руки накрывают ее, умоляя остановиться, но Китнисс упряма. Она высвобождается из моих дрожащих пальцев, расстегивает последнюю пуговицу и, распахнув полы кофты, делает полшага вперед. Я не ожидал этого, и мои пальцы касаются ее обнаженного живота, отчего по нашим телам пробегает дрожь. Я вижу, как ее кожа покрылась мурашками от моего прикосновения. Уголки губ Китнисс приподнялись, обещая улыбку.
Теперь уже ее руки оказываются поверх моих, и Китнисс легонько давит вперед, заставляя мою ладонь раскрыться и целиком лечь на дрожащий живот. Она произносит мое имя, поглаживая себя моими руками, а я чувствую, что последние разумные мысли покидают меня. Тело требует близости, кровь буквально кипит, прокачиваемая бешеным ритмом сердца.