- Да ты что?! Игоречек умер?! - вздрогнула продавщица.
- Да, скоропостижно, - вздохнула недавняя любовница нашего героя. - Как бы не от инфаркта!
- Ох, Верочка, - заплакала ее собеседница, - горе-то, горе какое!
Вскоре о трагедии узнал весь базар, а затем и тихий городок. Как свое личное горе восприняли горожане кончину славного земляка. Уже на следующий день состоялись пышные похороны. Но к покойнику допустили прощавшихся лишь за час до выноса тела. Не было и родных Игоря: за неделю до скорбного события они уехали на курорт.
- К чему такая спешка? - возмущались горожане. - Не могли хотя бы дождаться близких?
- Жара, уважаемые, - говорили организаторы похорон, товарищи Игоря, помогавшие ему скрашивать в свое время скуку и одиночество. - А по санитарным требованиям нельзя держать покойника долго!
Прощаться пришли очень многие: ковровая дорожка, положенная перед гробом, в короткое время была истоптана чуть ли не до дыр.
- Лежит как живой! - простонала, глядя на любимое некогда лицо, местная почтальонка Зина.
Грянула траурная музыка, гроб сняли со стола и на руках понесли в последний путь героя нашего времени...
До кладбища оставалось совсем немного, когда вдруг в тишине скорбного шествия послышался детский выкрик: - Мама, а дядя Игорь не умер!
Все зашишикали на девочку, зашумели, горестные стенания и плач вновь повисли над толпой. Особенно убивались шедшие впереди одетые во все черное молодые женщины.
И тут вдруг покойник открыл глаза, поднял голову и стал медленно приподниматься в гробу. Толпа оцепенела. Добровольные носильщики остановились, попятились и бросили в страхе массивный гроб на землю.
- Так вот как вы скорбите обо мне, бессовестные! - прорезал тишину зычный голос Игоря Григорьевича. - И это за всю мою любовь к вам?!
И он стал быстро слезать со своего скорбного ложа.
- Караул! Спасайтесь! - закричал что было мочи здоровенный плотник, несший большой, богатый венок. Отшвырнув в сторону символ глубокого уважения к почившему, он взвыл: - Покойник ожил! Мы погибли!!!
- А-а-а!!! - дико заорали в толпе. Крики ужаса охватили огромное пространство, обгоняя мчавшуюся как на крыльях толпу. Все пришло в движение. Даже седые старухи, а также инвалиды с костылями, с трудом передвигавшиеся позади траурного шествия, побили, казалось, по скорости движения все мировые рекорды!
Особенно быстро понеслись бежавшие, когда они, к своему несчастью, обнаружили, что покойник, опустив челюсть и выпучив глаза, гонится за ними!
…Первой подбежала к родимому дому страдавшая тяжелой гипертонией бабушка Пелагея. Перемахнув через плетень, она рухнула у крыльца, задыхаясь от струившейся изо рта пены и хватая широко раскрытым ртом воздух. Она долго потом отлеживалась на диване в своей скромной избушке и, к слову сказать, неожиданно для себя избавилась до конца жизни от неизлечимой в России болезни.
Старый инвалид труда, дедушка Степан, не добежал до своего забора и упал. Лицо его, багровое во время бега, сначала пожелтело, а затем посинело и приобрело землистый оттенок. Челюсть у него разверзлась, а глаза вылезли из орбит.
Известный городской «авторитет», недавно вернувшийся из не столь отдаленных мест, случайно оказавшийся среди зевак, жаждавших поглядеть покойника, едва добежав до дома, ринулся в туалет, где и провел остаток дня, страдая от «медвежьей» болезни.
Вся дорога от кладбища была завалена потерянными вещами: сумками, кошельками, различными тряпками…
А Игорь Григорьевич, однако, не долго преследовал своих горячо любимых земляков. Пробежав не больше сотни шагов и обнаружив, что догнать даже самых отстававших ему не удастся, он остановился и, всмотревшись в даль, громко, с душой, захохотал: такого массового, хорошо разыгранного развлечения он еще не имел!
Вернувшись к кладбищенской ограде и усевшись на свой роскошный дубовый гроб, он, смеясь, смаковал пережитое. А тут подтянулись его сообщники, нагнетавшие страсти в толпе, и после обмена веселыми репликами, предав огню гроб и все попавшие под руку венки, они отправились в дом воскресшего покойника - праздновать свой триумф.
- Рано меня хоронить! - сказал, встав над богатым поминальным столом и как бы подводя итог своему подвигу, Игорь Григорьевич. - Мы еще поживем и совершим немало славных дел на благо нашего любимого и мудрого народа!
«Брянский перекресток», № 39 от 05.10.2005 г.
Н А Ш И Г Е Р О И
Утром в электричке было, как всегда, много народа. Люди толпились и в проходах вагонов, и даже в тамбурах. Они оживленно между собой беседовали.
- Ну, как, Коля, прошли выборы? - промолвил один из сидевших неподалеку от меня пассажиров и устремил взгляд на своего соседа.
- А что тут говорить, проголосовали, - буркнул названный «Колей». - Избрали новых, так сказать, народных депутатов!
- А что ты так мрачен? - не унимался любопытный приятель. - Опять, думаешь, никакого толка не будет?
- Насчет толка я и не сомневаюсь, - последовал ответ. - Тут у меня в этот день беда, можно сказать, приключилась. Скончался мой дядя!
- Анатолий Дмитриевич?! - вскричал его собеседник. - Вот это беда! И надо же, в день выборов!
- Да, скажу даже больше, дядя умер не внезапно, все знали, что он давно болел, но вот смерть он принял прямо-таки по-советски, героически…
И Николай поведал окружающим следующую печальную историю.
Его дядя был известным и уважаемым в городе человеком. Выходец из бедной крестьянской семьи, он «своим горбом» добился и образования и солидной должности - главного бухгалтера на одном из больших заводов. Всю свою жизнь он уважительно относился к людям, был тих и скромен, можно сказать, мухи не обидел. И вот, достигнув семидесяти пяти лет, будучи уже давно на пенсии, он вдруг тяжело, неизлечимо заболел. В семье знали, что дело плохо и уже свыклись с горем, понимая, что почтенному труженику осталось жить совсем немного…
И вот наступил смертный час. В этот день проходили выборы в Государственную Думу, и несчастный старик категорически отказался от инъекций наркотиков, снимавших сильную боль.
- Не хочу умереть в столь светлый день под воздействием дурмана, - морщась от боли, сказал он своему старшему сыну, стоявшему у изголовья. - Ведь именно сегодня наши граждане отдадут свои голоса самым достойным представителям страны! Я надеюсь, что новые люди наведут, наконец, порядок в стране!
- Дедушка, да что ты, милый, какие тебе выборы, - пробормотал со слезами на глазах его любимый внук, - ты же так плохо себя чувствуешь?!
- Плохо? - встрепенулся старик. - Да я еще…сам проголосую! - Он подскочил и уперся локтями в подушку. Дрожь исказила измученное болью лицо, щеки у старика задергались, на губах появилась пена.
- Пап, да ты что! - вскричал стоявший в ногах больного младший сын. - О чем ты говоришь? Зачем себя мучаешь?
Старик вновь улегся, опустив руки, и, казалось, замер. Лицо у него сначала пожелтело, потом позеленело, но вдруг опять покраснело, и больной открыл глаза.
- Вот что я скажу вам, жена и дети мои, - дрожавшим голосом выговорил он. - Я принял, наконец, последнее и единственно правильное решение: я буду голосовать! Немедленно идите к телефону и звоните на избирательный участок. Пусть пришлют сюда комиссию, и я выполню свой конституционный долг!
- Но, папа, ты же…, - буркнул старший сын, но отец перебил его: - Немедленно беги, исполняй мою последнюю волю!
Пришлось сыну повиноваться.
Не прошло и получаса, как в комнате, где собрались все близкие родственники умиравшего, появились новые люди: пожилой высокий мужчина с красивым волевым лицом и седеющей лысоватой головой, худенькая и тоже рослая, средних лет, изящная дама и две молоденькие девушки, державшие с обеих сторон небольшой красный ящик, на передней стенке которого красовался яркий герб Российского государства - двуглавый орел.
Поздоровавшись, члены комиссии сразу же приступили к делу.
- Итак, Анатолий Дмитриевич, - громко пробасил старший член комиссии, вероятно, председатель, - вот перед вами лист с вашими данными, в котором следует расписаться, а вот и избирательные бюллетени-бланки: большой с партийными списками, и малый - с кандидатами по одномандатному округу…- И он протянул документы больному.
Схватив их, несчастный старик попытался быстро прочитать отпечатанные ярким шрифтом слова, но, видимо, перенапрягшись, не выдержал волнения и выронил заветные бюллетени из дрожавших рук на пол.
- Не волнуйтесь, уважаемый, - улыбнулась худая женщина. Она наклонилась и протянула листки избирателю. - Вы не так худо выглядите. У нас вот только что на участке стало плохо одной женщине. По сравнению с вами она выглядела, как небо и земля. Слава Богу, что проголосовать успела!
Больной, однако, не шевелился и, казалось, окаменел. Багровое доселе лицо несчастного вновь посинело, а затем пожелтело.
- Кончается! - крикнула молоденькая девчушка из комиссии. - Врача! Скорее врача!
Старик, тем не менее, очнулся и вновь открыл глаза.
- Ничего, товарищи, - сказал он вдруг уверенно и спокойно, - я еще не кончаюсь. Давайте скорее бюллетени!
- Толенька, - жалобно прошептала подошедшая к изголовью больного жена, - может, священника позовем? Ведь дело-то такое…
- Да ты что, жена! - встрепенулся старик. - О каком может идти речь священнике? Я - старый коммунист! Сейчас же выборы! Вот лучше помоги мне надеть очки!
Трясущимися руками он вновь завладел священными бумагами, быстро расписался в листке со своими анкетными данными, как-то решительно просмотрел бюллетени и, не приподнимаясь с подушек, взял протянутую старшим сыном авторучку. Несколько быстрых движений, и на бюллетенях появились заветные «галочки».
- А теперь давайте скорее урну, - пробурчал как-то неестественно старик. - Я буду вбрасывать!
Девушки быстро подбежали прямо к изголовью больного и поднесли красный ящик.
В этот момент лицо больного выражало сладостное умиротворение, улыбка праведника освещала его гаснущие, но все еще живые черты…Вот он улегся на подушки, вперил свой взор в потолок, скрестил руки и в мгновение умер. Лицо несчастного, быстро менявшее свой цвет, постепенно приобрело восковато-бледный оттенок, черты заострились и посуровели.
Горький плач и стенания всколыхнули мрачную, но торжественную тишину…
- Да, вот это герой! - пробормотал один из пассажиров, выслушав повествование.- Вот ведь какие бывают люди!
- Да, как говорится, в жизни всегда есть место подвигу! - поддакнул его сосед, доселе молчавший мрачный здоровенный верзила. - Наши люди как были, так и остались отважными, смелыми, именно героями!
- Вот, возьмите, к примеру, моего соседа, - промолвила вдруг сидевшая неподалеку старушка. - Он как-то выпивал с компанией в насосной будке, где работает оператором…Да вот, видимо, под водочными парами оступился и провалился прямо в канализационную яму. Ну, нахлебался там всякого, понимаете ли дерьма…Ан, даже и в больницу не пошел! Так, поболел с неделю, но все терпел, даже на свою родную насосную ходил каждый день - на работу! Вот видите, тоже герой!
- Да, - дружно закивали головами сидевшие и стоявшие граждане, - это - отчаянный чувак!
- Да, таких отчаянных у нас много! - уверенно сказал высокий рыжий парень, стоявший в проходе. - Сколько наших людей ходят в разные, там, бассейны, плавают, хлебают всякое, понимаете ли, дерьмо. Разве они не герои?!
И с этим согласились все пассажиры.
В это время вагон вздрогнул, и поезд остановился.
Счастливые выходили из электрички недавние собеседники: они чувствовали в себе прилив сил и гордость за свой отважный, героический народ, за людей, готовых, несмотря на новые времена и новые трудности, на любые свершения и даже подвиги.
«Десница», № 46 от 16.11.2005 г.
СПАСЕНИЕ ОБИДЧИКА
Иван Баранов, мужчина средних лет, грустный и сутулый, стоял на троллейбусной остановке. Он возвращался с дружеской вечеринки, на которой нарушил свой уже устоявшийся годами кодекс трезвости. Да и что поделаешь? Люди кругом пьющие, трезвенников не любят. Не посидишь с ними, не пригубишь рюмку-другую, так и обидишь товарищей. А там, глядишь, если не захочешь ссориться с коллективом, и прилично наберешься. Впрочем, Иван не перешел опасную грань и пьяным не был. Однако на душе у него было как-то тоскливо и тревожно. Да и погода была не из лучших: сыро, прохладно, моросил мелкий дождь. Иван втянул шею в мягкий воротник своей болоньевой куртки и, глядя в лужу, дрожавшую от дождевых капель, задумался.
Неожиданно он ощутил острую боль в шейном позвонке, и чьи-то железные руки сдавили ему горло.
- Что такое? Что происходит? - прохрипел он и вдруг почувствовал, как проваливается в какую-то черную, бездонную глубину.
Очнулся Иван на полу в тряской автомашине в окружении милиционеров, которые сидели вокруг него и, смеясь, что-то между собой обсуждали.
- Ребята, что со мной? Где я? - крикнул растерянный Баранов.
- В милицейской машине, приятель! - сказал с улыбкой молоденький сержант, сидевший рядом. - Набрался вот ты…Так мы тебя и забрали в медвытрезвитель!
- В вытрезвитель?! - буквально взвыл Иван и представил на мгновение перед собой лицо директора предприятия, где он работал, ехидные лица недоброжелателей и насмешливые - друзей. - Да за что же? Я же не пьяный?
Даже тот хмель, который у него был, выветрился под воздействием ситуации, как дым.
- А вот мы сейчас проверим, - буркнул рослый рыжий лейтенант, сидевший спереди и, видимо, возглавлявший когорту защитников правопорядка. - Тута как раз и приехали!
Милицейский «уазик» резко остановился, потом развернулся и, вероятно, въехал в какой-то двор.
- Вот мы и дома! - сказал весело лейтенант. И милиционеры стали вылезать из машины.
- А ты что, ждешь особого приглашения?! - спросил, рассердившись, лейтенант лежавшего без движения Ивана. Тот зашевелился, стал подниматься, но, ощутив боль в разбитых коленях, вновь рухнул на пол.
- Ах, ты, сволочь, скот, мудак! - взревел лейтенант, и Иван вновь почувствовал железную хватку на своей шее. - Эй, ребят, помогите! Тяжелый, падло!
Подбежали еще два милиционера, и они втроем спустили вниз из машины избитого Баранова, а затем потащили его волоком по мокрой асфальтовой дороге. Не успел наш герой опомниться, как оказался сидящим на стуле напротив незнакомого мужчины в очках, одетого в серый гражданский костюм.
- Где же вы так набрались? - спросил со строгостью в голосе незнакомец.
- Я совершенно трезв! - ответил растерянно Иван. - Почему вы так считаете? Да и по какому праву меня арестовали прямо посреди города? Это беззаконие!
- Ну, что ж, в таком случае докажи, что ты трезв! - усмехнулся незнакомец, блеснув очками. - Я - медицинский работник и, слава Богу, разбираюсь, кто пьян, а кто трезв! Давай, попробуй присядь!
Иван встал и почувствовал, что у него болят не только колени. Саднила спина, кружилась голова, в глазах было темно, а живот, казалось, горел, как ошпаренный кипятком. И, тем не менее, он, стиснув зубы, присел и резко встал.
- Еще разок! - потребовал опытный фельдшер.
Иван присел и встал снова.
- Да, - задумался на мгновение верный сподвижник Гиппократа, - а ты еще говоришь, что трезв! Эй, Левкин! - крикнул он. - Давай-ка, помоги товарищу! Да помести-ка его в номер пятый!
- Ах ты, негодяй! - заорал разгневанный, униженный Иван. - И еще врачом себя называешь! Да ты - мудак и сволочь!
- От такового и слышу! - весело отпарировал фельдшер. - Эй, ребята, вломите-ка ему биздюлей! Да только смотрите, чтобы следов тама на нем поменьше было!
Били жестоко, но, правда, недолго. Ивану запомнился только полный ненависти взгляд того самого лейтенанта, который сидел перед ним в автомобиле, и его здоровенный кулак. Мощный удар в челюсть - и несчастный гражданин Баранов ощутил на себе торжество грубой силы и произвола.