«ИДУ НА ВЫ» Санин Е.А.
Давно это было. Так давно, что самые старые дороги уже не были новыми. Год за годом терзали Русскую землю княжеские междоусобицы и заклятый ее враг – половец. А в тот год еще и знамения были небесные: сначала на луне, а потом на солнце появились дуги, обращенные хребтами внутрь. Великие знамения.
Страшные.
Что они значили? Что сулили? Вот и гадали повсеместно люди, к добру бы то это было или к чему худому.
Но тех, кто считал, что к добру и этот год станет благоприятным для Руси, было больше.
Оно и понятно. Слишком много зла перенесла Русская земля за последние годы, чтобы ждать еще нового, ибо не было больше уже у людей сил, дабы перетерпеть и его.…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Странный набег
Глава первая
Третий день посылал дед Завид Славку проверять верши на реке, и третий день тот возвращался с пустыми руками. На четвертый дед не выдержал и сказал:
– Без рыбы не возвращайся!
А как с ней возвратишься, если ее нет?
На дно ли она залегла, чувствуя смену погоды, или устала, как и люди, от зимы, а может, просто задохнулась у себя подо льдом, – нет ни одной, и все тут!
Хорошо, если дед Завид пошутил, когда сказал это. У него никогда не понять, шутит он или говорит серьезно.
А ну как нет?
Что тогда?
Как это – не возвращаться?
Конечно, не Киев или Новагород его крошечная Осиновка, но и не черный лес или синее поле, а родное селение – весь…
А в веси – свой дом. Хоть пустой, вымерзший, и даже не дом, а землянка, больше похожая на могилу, – да все жилье.
Станет совсем холодно да одиноко, к Милуше, которая заменила ему мать, можно зайти. У нее муж кузнец, от него так и пышет жаром. Все теплее!
А то – всем народом у деда Завида вкруг лучины собраться. И вовсе тепло! А уж интересно…
Славко подошел к очередной проруби. В одном нагольном овчинном полушубке, латаныхперелатаных портах да обмотанных портянками лаптях хорошо думать о тепле. Но тут – тссс! Он разыскал спрятанную под снегом веревку и, весь обратившись в слух, немного подержал ее в руке, – не оживет ли она? Потом подтянул сплетенную из ивовых ветвей вершу и, заглянув под крышку, в сердцах бросил ее на самое дно.
И тут пусто…
…Дед в молодости несколько раз ходил на войну. Сначала простым пешцем, которые, как издревле водится, кто с чем шли в бой. А когда, после одного удачного похода, обзавелся конем и мечом, то и всадником у самого деда нынешнего князя Владимира Мономаха – Ярослава Мудрого! Однажды Великий князь даже послал его куда-то как своего гонца. Что было в грамоте и кому он ее вез, дед давно уж не помнил. Но Славко, в сто сотый раз слушая обраставший с каждым разом все новыми подробностями рассказ, забывал даже дышать… И казалось ему тогда, что нет ничего на свете более интересного и важного, чем быть княжеским гонцом!
Славко деловито обстучал топориком ледок, наросший вкруг проруби, и опустил руки в темную воду, отогревая их…
«Быть бы мне и в дружине князя, – каждый раз убежденно заключал дед, гася лучину черной, истресканной ладонью. – Да оставил я в битве на Нежатиной Ниве руку, а без нее – кому я теперь нужен?..»
Славко решительно встал и направился к соседней проруби, благо она была всего в двух десятках шагов.
Как это, кому нужен дед Завид? Хоть и одна у него рука, а десятка пар стоит! Все стога, что вдоль дороги стоят, – им накошены. Все отстроенные после очередного набега половцев дома – тоже его рук, точней, руки – дело. Есть, правда, в веси еще один мужчина, Милушин муж.
Да его, как кузнеца, княжеский тиун вечно забирает отрабатывать недоимки за всю Осиновку.
Вот и сейчас он в Переяславле, а дед Завид пытается свести концы с концами до начала весны.
Нет, нужен, нужен дед Завид!
Только вот пошутил он на этот раз или… нет?
«А хоть бы и да!» – вдруг пришла неожиданная мысль, от которой Славко едва не выпустил из рук мокрую, всю в ледяных колтунах, веревку. Как самому-то ему с пустыми руками возвращаться? Ведь не принеси он сегодня ничего – есть в веси совсем нечего!
Небось уже чан поставили, воду греют и хоть на самую жидкую ушицу надеются, его дожидаючись……
До самого вечера бродил Славко по покрытому тяжелым снегом льду. Сам разве что в верши не лез, чтобы найти там хоть одну рыбешку. Но ни в одной из них, кроме приманок из старых конских копыт, не было ничего. Прямо хоть самому в рыбу превращайся!
Давно отрозовела вечерняя заря за дальним лесом. Над ближней дубравой откружило, каркая и бранясь, устраиваясь на ночлег, воронье. Все краски смешались, потемнели и уже почти не отличались друг от друга.
Все верши проверил Славко.
Оставалась одна – самая дальняя.
За мостом, у самого берега, где летом глубокая заводь, а зимой – прорубь, в которой проезжий люд поит коней.
До нее было почти полверсты ходу.
Ох, не хотелось идти туда Славке! Но для очистки совести отправился он и к ней...
Когда Славко добрел до последней проруби, окончательно наступила ночь. Промозглая, стылая, какие бывают только в начале марта: еще по-зимнему морозная, но уже влажная, как ранней весной. Самое пропащее время для того, чтобы задержаться и заночевать где-то в пути.
Над самым лесом появилась маленькая луна. Она не столько осветила округу, сколько сделала ее призрачно-непонятной, и на каждом шагу, точно отмороженный палец, грозила ему с неба.
Где-то вдалеке послышался топот копыт небольшого отряда всадников. Человек десять-пятнадцать, не больше.
Половцы?
Но Славко даже край заячьего треуха поднимать не стал, чтобы прислушаться: откуда сейчас им тут взяться? Время набегов прошло. Половцы давно в своих кочевых городах-вежах. Сидят в теплых шатрах, подсчитывают доходы от продажи русских пленных, примеривают чужие сапоги и шубы да ждут новой зимы, чтобы на откормленных за лето быстрых конях новым набегом обжечь Русь.
Скорее всего, несколько дружинников едут выполнять поручение своего князя. Да только почему-то не очень торопятся…
Славко свернул к берегу, нашел колышек, от которого змеилась веревка и, отдирая ее ото льда, направился к проруби.
Половцы… Жестокий, дикий народ! Совсем только недавно перестали сырое мясо есть.
Ничего святого для них нет. Понаставили в Степи каменных баб и молятся им. Все бы им резать, губить, жечь… Дед Завид говорил, правда, что есть среди них и свои – христиане. Но таких Славко не видел ни разу. Встречал злых и не очень, умных, как княжеский тиун, и глупых, которых проще простого провести вокруг пальца, бешеных и равнодушных, но таких, чтоб с крестом на груди и которые молились бы истинному Богу…
Правда, он и сам уж забыл, когда последний раз по-настоящему молился Христу. Нет, не вместе со всеми, каждый день, повторяя вслед за дедом Завидом слова знакомых молитв. А сам, – горячо веря, что Бог слышит и обязательно поможет ему? После того как Бог не спас его отца и не вернул из половецкого плена мать, кажется, ни разу… Его сердце словно закаменело от всего, что пришлось пережить ему за свои двенадцать зим. Он перестал ждать хоть какой-нибудь помощи от Бога и надеялся теперь только на самого себя. И это была его тайна, о которой в другой раз он побоялся подумать бы даже один, здесь, посреди ночи.
Однако сегодня, вспомнив о ней, Славко вдруг с последней надеждой посмотрел на небо. И перед тем как потянуть на себя вершу, непослушными на морозе губами прошептал такую молитву, за которую любивший порядок во всем церковном дед Завид наверняка наградил бы его подзатыльником:
– Господи, не себе, а людям ведь есть нечего… благослови!
А дальше случилось то, что может произойти разве что в самом счастливом сне.
Он поднимал вершу, но та, чем больше уходило из нее воды, почему-то не легчала, как все, а наоборот, будто бы даже становилась тяжелей. Уж кто-кто, а Славко понимал, что это могло значить!
Руки его лихорадочно задрожали. Изо всех сил он вытащил вершу на лед, приоткрыл крышку и тут же захлопнул ее, увидев черную, не меньше своей головы, морду какого-то чудовища...
Что это – водяной?!
В уме вихрем пронеслись все те недобрые слухи, которыми, как любой омут, славилась в округе эта заводь.
Но Славко давно уже забыл, что такое страх. Тут же придя в себя, он чуть приоткрыл крышку, внимательней посмотрел под нее и засмеялся.
Да это же сом!
Но сом спит в это время. Значит, налим? Но разве налимы бывают такими огромными? Да какая разница – сом, налим! Главное – теперь веси целую неделю будет что есть!
Боясь упустить налима, который мог внезапно начать бороться за жизнь и, оказавшись на воле, прыгнуть к спасительной воде, Славко оттащил вершу как можно дальше от проруби, почти на центр реки. Здесь он, дивясь ее тяжести, вытряхнул рыбину на лед, и не успела та даже забиться, глуша, стукнул топориком по голове.
С минуту Славко смотрел на налима, длина которого была чуть меньше его самого. А затем ноги его сами пустились в пляс.
– Эге-ге-й! – радостно закричал он, поднимая с деревьев перепуганных ворон. – Эге-ге-гее-ей!!!
Вдоволь наплясавшись, Славко снова опустил вершу в воду и вернулся к своей добыче.
– Голова – на одну уху, хвост с печенкой – на другую! Остальное – нажарим, напарим, напечем! – с восторгом прошептал он и озадаченно почесал себе затылок прямо через заячий треух: – Только… как же я тебя такого до дома-то дотащу? А вот как!
Не долго думая, Славко рванул с себя пояс, который хоть немного удерживал тепло, просунул его под жабры рыбины и забросил ее себе через плечо на спину.
Мороз сразу пополз под овчину, принялся леденить тело своими холодными мокрыми пальцами, но что было Славке до этого, когда теперь вся душа его радовалась, пела, плясала!
С трудом различая в посеребренной тьме, куда идти, он вскарабкался на невысокий берег и вдруг замер, увидев прямо перед собой выросшую словно из-под земли долговязую фигуру половца.
– Жить хочешь? – нещадно коверкая русские слова, шепотом спросила эта фигура.
– Да… – тоже шепотом, растерянно ответил Славко.
– Тогда – тс-сс!
Луна слегка осветила плоское лицо степняка, прижимавшего палец к губам. Славко, едва увидев его, сразу понял, что этот половец – из числа самых глупых.
За спиной дернулся и задвигал жабрами, видать, не до конца оглушенный налим.
Он словно подсказывал Славке, что надо делать.
И тот, несмотря на опасность положения, даже усмехнулся про себя.
Ну, с этим половцем, посланным, очевидно, своим ханом узнать, кто там так веселится на реке, он справится без особого труда!
– Ладно-ладно, – торопливым шепотом согласился он. – Только для этого…
Славко, пряча, втянул голову в плечи и выставил вместо нее налимью морду:
– …я превращусь в рыбу!
Он часто так делал, развлекая малышей, после того как Милушин муж приносил с охоты зайца или рысь…
На половца это произвело такое впечатление, какого не ожидал даже Славко.
Увидев вдруг вместо человеческого лица страшную рыбью морду с длинным усом на подбородке, закрывавшую и открывавшую рот в такт словам, которые говорил Славко, с воплем: «Оборотень! Человек-рыба!», он заметался по берегу и полетел вниз, прямо в прорубь.
– Спасите! Помогите!.. – послышались оттуда его захлебывающиеся крики.
Славко хотел засмеяться и скорее уйти, чтобы унести налима, и предупредить своих о появлении в здешних краях половцев, но тут услышал голос, от которого у него внутри все оборвалось:
– Я с-сказал, чтобы все было тих-хо, а вы ч-что наделали?
Это был голос, который он узнал бы из сотни, тысячи голосов…
Славко поднял на него глаза и впервые за долгие годы ощутил чувство липкого страха: прямо перед ним было… две луны!
Одна по-прежнему неподвижно стояла над лесом, а к другой, которая двигалась, как живая, подъехали два всадника:
– Хан, утонет Тупларь! – стали просить они за тонувшего степняка.
– Дозволь помочь ему?
– Такого не ж-жалко! Жж-жить захочет – сам выплывет! – послышалось в ответ резкое, и 4 только теперь Славко догадался, что вторая луна – это только серебряный наличник с темными прорезями для глаз и рта на лице восседавшего на коне хана.
Половец, чтобы лучше видеть, снял его, и одной луной стало меньше. Затем он стянул с руки боевую перчатку и выхватил из-за голенища плеть…
Но Славко даже не обратил на это внимания. Он чуть было не вскрикнул от неожиданности, узнав и это круглое лицо, обрамленное небольшой бородкой с усами. Эти большие, с надменно-насмешливым взглядом, глаза… Кулак, в котором он держал веревку, сразу напрягся до боли, свободная рука сама потянулась за топориком, в готовности выхватить его и броситься на хана.
Но тот опередил его.
Он резко взмахнул плеткой и, ловко обвив ее длинным жалом шею Славки, слегка потянул его к себе.
– Сейчас мы посмотрим, какой такой ты человек-рыба!
Одного не учел осторожный хан – что Славко сам был готов к броску. И того, что тот не подойдет чуть поближе, а просто полетит вперед, утыкаясь в самую рукоять плети.
Славко же, увидев прямо перед глазами ханскую руку, не долго думая, вцепился в нее зубами.
– А-а-а! – закричал хан, выпуская из пальцев плетку. – Пус-сти, змееныш-ш!
Но Славко все сильней сдавливал челюсти, чувствуя, как сначала с трудом прокусывается кожа, затем легко податливое мясо, и, как только зубы уперлись в кость, вдохнул больше воздуха, и вгрызся в нее, насколько хватило сил.
– У-у-у! – уже по-звериному взвыл хан.
Теперь не только в соседней дубраве, но и где-то вдали, за рекой, поднялось перепуганное воронье…
К двум всадникам, на вопли, подскакали новые и тоже остановились в растерянности, не зная что делать: помогать своему хану или же немедля расправиться с русским отроком. От этого их останавливало лишь то, что тот еще мог понадобиться хану.
Их оцепенение не могло продолжаться вечно…
И тогда Славко разжал с трудом послушавшиеся его зубы и опрометью бросился прочь.
– У-уузлюк! У-уубей его! – махая окровавленной рукой, закричал хан ближайшему к нему половцу.
Тот мгновенно стянул с плеча лук, выхватил из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и, поводив острием наконечника вдогонку петлявшему Славке, выстрелил.
Звонко пропела, осекаясь на полуслове, самую страшную песню на свете, стрела.
– Ес-с-сть! – раздался мстительный возглас хана, и в тот же миг Славко почувствовал сильный толчок и легкий укол в спине.
Словно налетев на невидимый в темноте корень, он споткнулся, взметнул руками, роняя рыбу, и упал лицом прямо в глубокий мартовский снег…
После этого наступила столь желанная половцам тишина, нарушаемая лишь запоздалыми вскриками пытавшихся занять места получше ворон да приглушенными разговорами всадников, обсуждавших случившееся.
Самый старый половец, качая головой и сокрушенно причмокивая, перевязывал руку хану, который пребывал в редком для него состоянии гнева и растерянности одновременно. Мороз, тьма сыграли с ним свою злую шутку. И потом, откуда он мог знать, что мальчишка сам бросится на него?
Хан не знал теперь, кого винить больше в том, что они не смогли сохранить тайну своего 5 появления в этих местах: глупого половца, который, выбравшись благодаря верше из проруби, мокрый до нитки, вскарабкивался теперь на берег?.. этого проклятого, наверное с кинжалами вместо зубов, русского мальчишку?.. или самого себя? И от этого его гнев становился еще сильнее.
– Все выж-жгу! Всех уничтож-жу! – морщась, обещал он.
– Правильно, хан! Для того мы и здесь… – поддакивал ему старый половец.
– Я устрою им такой набег, какого они еще не знали!
– Да! Да!
– Прямо сейчас! Здесь! Немедля!!
– Конечно, конечно!
Старый половец, накладывая повязку, согласно кивнул, но при этом сжал руку хана чуть сильнее, чем это было нужно. Белдуз снова взвыл, но боль отрезвила его.
– Нет… – придя в себя от вспышки гнева, сощурился он. – Я не с-стану из-за какого-то мальчишки упус-скать главное! Некогда нам гоняться за ним да устраивать настоящие набеги!