Так мечтает Лука. Он хочет видеть колхоз таким, каким он хочет его видеть. Он трет себе руки от удовольствия, смеется и говорит: «Хорошо! Хорошо! Прекрасно! Отлично! Замечательно!» Но что это с ним: он открывает глаза и видит настоящий колхоз. Он видит то, чего не хочет видеть.
— Не то! Не то! — говорит и отмахивается, как от наваждения. Он смотрит растерянными глазами на неумолимую действительность и прячет свою голову в подушку, как в песок. — Не видеть. И не слышать! — Но он слышит, как действительность надсмехается над ним. И вот он видит. Он видит сон. И сон надсмехается над ним. Он видит себя. Вот он трет руки. «Я придумал, — говорит он, — теперь можно строить». Они шли от стен и углов. А он от обратного. «Моя семья состоит из трех человек, — говорит он. — Кроме того, бог триедин: бог–отец, бог–сын, бог–дух святой». И он выбирает число три. И строит дом из трех углов, треугольный дом. Сыновья ему помогают. Они носят бревна обеими руками. Вот они приносят топор. Он берет топор. Но топор надсмехается над ним из его рук. Бревна не хотят ложиться ровно. Полено пинает его, как колено. Рубанок обращается к нему:
— Убирайся!
Постройка показывает ему кукиш и нагло разваливается.
— Хорошо, — говорит Лука, — у меня не выходят три угла, попробую четыре.
И он строит себе дом из четырех углов, обыкновенный дом.
Вот он выстроил. Но дом уходит от него и говорит: «Я не твой».
Он спит. Но остальные не спят. Не спит поп. Он управляет слухами. И кажется, что они вылетают из его широких рукавов. Теперь он напоминает одновременно Иисуса Христа и радио, радио–христа. Но радио Христа не есть ради–христа, кулаки помогают ему, он помогает им.
Он пустил слух: колхозный скот будут клеймить особым клеймом, а клейменый скот уже никогда не возвратят хозяину. И, пройдя через десятки кулацких ушей и выйдя через сотни кулацких и середняцких ртов, слух возвращается к попу, выросший и видоизмененный: будут клеймить всех — жен, детей, стариков и молодых, и клейменым никогда не удастся вернуться.
— Моя фантазия, — думает поп, — помноженная на выдумку моих друзей, это незаменимая вещь, это непобедимое оружие.
Так он стоит посредине двора, похожий то на крест, то на радиомачту, с руками то вытянутыми горизонтально, то поднятыми вертикально, с рукавами широкими и машущими. И его слухи летят из его рукавов, как его птицы.
Иногда он не узнает свои слухи, настолько они изменились. Впрочем, он их узнает, но не сразу. Тогда он встречает их с готовыми объятиями, объятый восторгом и машущий рукавами, готовый улететь, как улетают его слухи. Он радуется и говорит: «Вот этот слух наиболее удачный. Его изменяемость показывает его активность. Он прошел через наибольшее количество ушей и принес им вреда, нам пользы больше самого активного вредителя». Иногда он молится — это его право и профессия, — собрав вокруг себя всех верующих, то есть всех кулаков, всех старух, несколько середняков, двух–трех бедняков, много женщин и никого из молодежи, за исключением дочерей и сыновей кулаков. Но они растворяются среди старух и сами принимают себя за старух. Они слышат, как изменяется их облик. Вот их самодовольные языки болтают и сплетничают во рту, лишенном зубов. Они слышат, как на их лицах появляются их морщины, они видят, как загибаются их спины, вырастают подбородки. И вот они молятся, похожие на молитву, и сплетничают, похожие на сплетню.
— Чем молитва отличается от слуха? Молитва угодна богу. Но слух про врагов бога разве не угоден богу? И слух и молитва — это одно и то же, так давайте распускать слухи про колхоз, — говорит поп. — В настоящий момент это угоднее богу, чем ваши молитвы.
Но что это с попом? Он машет рукавом, и его лицо радуется всем лицом, глаза радуются, рот радуется, лоб радуется, даже борода и нос, и те радуются.
Поп прекращает молитву и достает новый слух.
— Конспиративный колхоз, — шепчет он. — Кто же мог так хорошо выдумать? Неужели не он?
И он узнает свой слух, видоизмененный чужими языками. Его слух! Его собственный, неотделимый и неделимый. Но оказывается, что некоторые кулаки и все старухи не понимают слово «конспиративный» или не могут его произнести. И передают:
— Кооперативный!
«Так слух может сослужить вредную службу», — размышляет поп. И заменяет слово «конспиративный» словом «тайный».
Теперь все понимают, все передают, все торжествуют, точно уже одержали победу и этот тайный «колхоз» верующих уже существует.
— Он уже существует, — говорит поп, — раз существует название, значит, существует и предмет. Это неверующие и коммунисты отделяют предмет от названия. Уничтожают одно и оставляют другое. Скажем, слово «бог», да простит мне господь, коммунисты не отрицают это слово, часто употребляют его в своих книгах, докладах, но отрицают его сущность, то, что бог существует. Мы же не коммунисты, мы верующие. Для нас нет слова, нет понятия, существующего отдельно от предмета. Раз существует слово, значит, существует и предмет. Раз существует предмет, значит, существуют и понятие и слово, отражающие его. Только мы, верующие, в состоянии подойти научно, мы доказываем, потому что мы верим. А вера уже есть доказательство. Мы говорим: разве существует тень человека, если нет самого человека? Тень не существует.
— Нет, существует, — обрывает попа кто–то.
— Кто? Кто? — шепчет толпа, каждый оглядывается на соседа.
— Кто сказал, что существует? — спрашивает поп.
— Я, — говорит кто–то.
И все увидели, что это сказала тень. Человека не было, была одна тень.
— Теперь все убедились, — насмешливо сказала тень, — что может существовать тень и не существовать человека. Я тень без человека.
— Да, да, — сказал поп, — но вам, наверное, кажется, что вы тень. Возможно, что вы не тень.
— А кто же? — сказала тень. — Я тень. Подойдите ближе и посмотрите.
Поп подошел ближе и сказал:
— Да, тень, — сказал поп, — но чем вы мне докажете, что вы тень без человека? Я вижу тень, но не вижу человека. Это не значит, что его нет. Мы с вами ни разу не видели бога, однако мы знаем, что он есть.
— Это правда, — сказала тень, — однако я тень без человека. Одна тень.
— Не морочьте мне голову, — сказал поп, — я занят.
Тень ушла. А поп спросил:
— Что это за тень? Чья это тень?
— Мы не знаем, — сказали верующие.
Но тут вышел один старик и сказал:
— А я знаю, — сказал один старик. — Это не тень, а наш бывший барин.
— Бывший барин, — удивленно сказал поп, и сказала толпа верующих:
— Как же мы могли принять его за тень? Значит, мы ошиблись.
Значит, они ошиблись.
— Заподозрив нас в том, — продолжал поп, — что мы организовали тайный колхоз верующих, они тем самым дают нам в руки оружие. Они только предполагают, что мы его организовали. А наша задача, — тут поп принял вид городского докладчика, — наша неотложная задача заключается в том, чтобы уверить их, что мы организовали этот самый колхоз. Чтобы они были убеждены. И что же! Сначала один за другим, потом десятки и сотни, сначала бабы, старухи, старики, потом мужики и молодежь, все выйдут из колхоза, чтобы вступить к нам. Еще несколько дней и еще несколько усилий, ваших усилий, и дни будут вашими, победа вашей. Победит бог, значит, победите вы…
— Нужно принять срочные меры, — сказал один кулак. — Прежде всего, не забыли ли мы чего?
— Мы забыли, — сказал другой кулак.
— Что мы забыли? — спросили верующие.
— Мы забыли, — сказал кулак, — про заявления. Из колхоза будут выходить десятки и сотни не умеющих писать. Нам нужно приготовить заранее сотни заявлений о выходе. Это не фунт изюма.
— Не фунт, — подтвердил поп, — совершенно верно. Надо будет написать. Только где взять столько чернил, столько бумаги, столько перьев?
— Где взять? — подтвердили верующие. — Негде взять.
— Разве слить чернила всех в одну бутылку, собрать бумагу всех, перья всех и все грамотные руки, — сказал поп.
— Но это тоже будет своего рода колхоз, — шутили верующие.
— Правильно, — подтвердил поп. — Мы соединим свою бумагу, свои чернила и перья, как они плуги и лошадей, мы соединим свои руки и свои усилия, как они соединяли свои, и мы победим. Для того, чтобы победить врага, его нужно знать. Но чтобы победить наверняка, нужно бороться с ним его же методом. — Тут поп вдруг замолчал и принял фигуру вождя.
— Я вождь, — подумал он.
— Да, он вождь, — подумали верующие.
— А раз я вождь, — сказал поп, — я должен вами руководить, а вы мне подчиняться. Разумеется, именем господа нашего Иисуса Христа. В противном случае руководство было бы не руководство и подчинение было бы не подчинение. Но довольно слов. Дорога делу. Несите все чернила, все, какие у вас есть, всю бумагу и все перья. И, конечно, все грамотные руки.
— Вот грамотные руки, — сказали все грамотные люди и протянули к попу грамотные руки, каждый грамотный человек протянул по грамотной руке.
— Одних рук мало, — сказал поп, — нужны чернила, перья, нужна бумага.
— Но чернила наши высохли, — сказали верующие.
— А перья? — спросил поп.
— А перья заржавели, — сказали верующие.
— А бумага? — спросил поп.
— А бумага иссякла, — сказали верующие.
— В таком случае, — сказал поп и рассердился, — я напишу своим карандашом и на своей бумаге! Прочь ваши скупые руки. Я напишу своей грамотной рукой.
Верующие стояли и смотрели. А поп писал. Вот он написал и прочел:
— «Возглавляющему колхоз, — читал поп, — Молодцеву. Заявление. Прошу освободить меня от обязанностей члена вашего колхоза, а также вернуть моих двух коров, четырех кур и одного теленка. Матрена Крынкина».
— Вот, — сказал поп, — я вам прочитал. А теперь скажите ваше мнение. И мы устроим маленькое обсуждение. Говорите, говорите, я вам разрешаю.
— Позвольте мне слово, — сказал один верующий.
— Говори, — кивнул поп.
— Надо бы построже, — сказал верующий.
— Как так построже? — спросил поп.
— Очень просто — построже, — сказал верующий.
— Вы поясните свою мысль, — сказал поп.
— А что такое мысль? — спросил верующий.
— Мысль, — ответил поп, — это когда я думаю.
— А когда я думаю? — спросил верующий.
— Это тоже мысль, — ответил поп.
— Слово новое, — сказал верующий, — до сих пор не слыхал. Наверное, советского происхождения.
— Советского, — ответил поп, — впрочем, не знаю. Возможно, и не советского. Нет, скорее всего, советского.
— Вы не виляйте, — сказал верующий, — отвечайте прямо: советского или не советского?
— Советского, — ответил, чтобы отвязаться, поп.
— Я так и знал, что советского, — сказал верующий.
— Что же вы мыслили? — спросил поп.
— Ничего, — ответил верующий. — Раз советского, значит, не хочу и не буду, — сказал он.
— И мы тоже, — ответили остальные верующие. — Раз советское. Значит, не хотим и не будем.
— Что же вы не будете, — спросил поп, — мыслить не будете?
— Не будем, — сказали верующие.
— Почему же? — спросил поп. — До сих пор вы думали и до революции думали, а сейчас не хотите.
— Не хотим, — сказали верующие, — потому что новое, советское название. А мы не хотим. Одним словом, не желаем.
— Так вы по–старому думайте, если не хотите по–новому, — уговаривал поп. — Кроме того, название новое, а предмет старый, — сказал он.
— Это только коммунисты и неверующие отделяют слова от понятия, — возразили верующие. — Вы сами нам говорили. А мы, верующие, не коммунисты и названия от предмета не отделяем. Раз название новое, значит, и предмет новый. А мы нового не хотим. Одним словом, не желаем.
— Кто вам сказал, что название новое? — спросил поп.
— Вы, — отвечали верующие.
— Разве? — сказал поп и сделал удивленное лицо. — Значит, я ошибся. Оно старое.
— Мы не верим, — сказали верующие.
— А вы верующие? — спросил поп.
— Верующие, — сказали верующие.
— Раз верующие, значит, должны верить, — сказал поп.
— Должны, — сказали верующие, — да не можем. Вы сейчас так, а потом иначе. Требуем доказательств, — сказали они.
— Отлично, — сказал поп и принес доказательство — старую газету.
— Видите газету? — сказал поп. — Она называется «Мысль».
— Видим, — ответили верующие, — но вдруг она советская?
— Нет, не советская, — сказал поп, — видите, старый стиль. И буква «ять» есть, и твердый знак, где ему полагается. Теперь верите?
— Верим, — сказали верующие.
— Теперь думаете? — спросил поп.
— Думаем, — сказали верующие.
— Тогда высказывайтесь, — сказал поп, — выражайте свою мысль.
— А «выражайте», — спросил один верующий, — это не советское слово?
— Нет, не советское, — сказал поп. И, отыскав его в старой газете, показал.
— Думайте, думайте, — сказал поп.
— А мне тоже думать? — спросила вдруг появившаяся тень барина.
— И вы думайте, — разрешил поп.
— У меня есть маленькое дополнение, — сказала тень барина. — Вы кончаете свое послание: Матрена Крынкина. По–моему, так не пишется. Нужно кончать «Целую ручки», «Жму пальцы» или как–нибудь иначе. В противном случае послание получается сухим и невежливым. А вежливость — долг каждого вежливого человека. Пишите: «Целую ручки».
— Так это же заявление, — возразил поп.
— От этого дело не меняется, — спорила тень. — Пишите, как я советую. Я знаю, что я советую.
— Но теперь так не пишут, — сказал поп, — теперь пишут по–новому.
— По–новому! — закричали верующие. — Мы вот тебе покажем по–новому, мы не хотим по–новому. Мы хотим по–старому. Пиши, как барин сказал. Он худому не научит.
— Целую ручки? — спросил поп.
— Целую ручки, — ответили верующие.
«Целую ручки, — приписал поп, — Матрена Крынкина».
И, боясь других подобных же дополнений, ловко закрыл собрание, спросив:
— Принято?
— Принято, — сказали верующие, подняв каждый по руке, но с тремя сложенными для креста пальцами, чтобы отличаться от советского собрания.
— Аминь, — сказал поп и закрыл на замок дверь церкви.
Аминь.
Глава одиннадцатая
Собрание ячейки ВКП(б) под жужжание пчел, совещание среди цветов, на ходу, и доклад передвигающегося докладчика, переходящего от улья к улью. На повестке сегодня — пчелы. И это собрание походит на обыкновенное собрание не больше, чем работа в поле на описание работы. Здесь теория сопровождается практикой. Они переплетаются, и никто не знает, где кончается теория и где начинается практика. Теория и практика едины. И слова сопровождаются делом, так что трудно отделить слова от дела. И слово и дело едины. Молодцев делает доклад. Он мало говорит, много показывает и еще больше делает. Кажется, что он не говорит, а работает, так он говорит. И собравшиеся не только слушают и спорят, они помогают ему. Это собрание напоминает субботник.
— Итак, о пчелах, — говорит Молодцев, — те из вас, которые изучали историю, помнят, что наши предки славяне наибольший доход получали от разведения пчел. Они платили дань медом, торговали медом и воском, жили медом, короче говоря, они были пчеловоды прежде всего, а все остальное потом… Очевидно, дело не только в количестве пчел, но в качестве пчел и умении, квалификации пчеловодов. У нас нет еще этого умения. Но мы учимся, и мы — научимся. У нас очень плохие породы пчел. Нам нужно заменить плохие породы хорошими. Как мы улучшали породу скота, так же мы должны улучшить пчел. Даже не так, а еще интенсивнее, потому что пчела выгоднее коровы…
Хохот прерывает его.
— Молодцев, ври, да не завирайся.
— Я не вру.
— Пчела дает меду больше, чем корова молока. Так по–твоему? Ври! Ври!
— Товарищи, вы его не поняли, — заступился кто–то за Молодцева. — Он не врет, а шутит. Чтобы развеселить нас, рассказал нам маленький анекдот.
— Это не анекдот!
— Ха–ха! А что же? Или в самом деле пчела выгоднее коровы?
— Товарищи, к порядку. Вы испугаете пчел, — продолжает Молодцев. — Слово принадлежит мне. И вот я говорю, пчела выгоднее коровы. Тише! Тише! Посмеялись, и довольно. Это не анекдот и не шутка. Это факт. Я вовсе не хочу сказать, что одна пчела выгоднее одной коровы. Вы понимаете меня слишком буквально. Я говорю, что улей выгоднее коровы и даже коня. Корова стоит двести, триста рублей, и никакая корова, сколько бы ее ни кормили, не окупит себя в год, то есть не даст в год молока на триста рублей. Только конь, и то в редких случаях, если его эксплуатировать, как эксплуатировали вас кулаки, если заставить его работать до седьмого пота, он окупит себя, но не больше. Он не даст прибыли. Что же мы видим с улеем? Улей, который стоит сто–полтораста рублей, при умелом уходе и при улучшенной породе пчел может дать меда на триста рублей, то есть не только окупит себя, но и даст еще сто процентов прибыли. Согласитесь сами, что пчеловодство — одна из самых выгодных статей нашего хозяйства. Значит ли это, что мы должны забросить остальные отрасли нашего хозяйства, забросить наших коров, свиней, кур и заняться одним пчеловодством? Это было бы абсурдом. Но мы должны, не бросая, а улучшая другие отрасли, обратить сугубое внимание всего колхоза на пчел. Очень возможно, что некоторые из вас обвинят меня в делячестве, в том, что я забочусь только о собственной выгоде, выгоде нашего колхоза, и не беру во внимание интересы хозяйства всей страны. Нужно ли нашей стране пчеловодство? Нужно. Уверен, что при широком внимании колхозников и советской общественности мы сможем развить пчеловодство в сравнительно короткое время. Теперь, как я мыслю улучшение породы пчел? А вот как… но прежде о недостатках нашей пчелы и о достоинствах кавказской, которой я и предлагаю заменить нашу. Вам всем хорошо известно, что пчела добывает нектар, из которого и получается мед, при помощи хоботка. Чем длиннее хоботок пчелы, тем больше меду она им достанет. Нужно сказать прямо: хоботок наших пчел очень мал. Хоботок кавказской пчелы значительно длиннее. И кавказская пчела дает меду в два раза больше, чем наша. Мое предложение сводится к следующему: заменить наших пчел кавказской породой. Для этого нужно заменить только маток. Средства у нас имеются. В крайнем случае можно будет взять кредит. Дело только в нас. Высказывайтесь.