Отправилась посмотреть, как там её девчонки с отчётами своими справляются.
- О! Ещё ведь целый час надо принесённые документы своих клиентов вводить, обработать, свои отчётики передать. Последний раз! Последний раз! Последний раз!
Когда-то, лет десять назад, ей даже нравилось работать, но тогда был другой начальник, пожилой мужчина. Тогда они осваивали первые компьютеры, программы, было интересно, все прошли через курсы повышения квалификации, все прошли аттестацию. А сейчас она эти компьютеры просто ненавидела! Наверное, ещё и потому, что она за эти годы ослепла здесь, в этом плохо освещённом помещении, а очки одевать как-то не хотелось. Чтобы ещё продержаться хоть немного, и утром, и вечером иногда по часу делала зарядку для глаз -- помогало.
Так как работала дольше остальных, она считалась старшей в отделе, но чисто условно, чтобы было с кого-то спрашивать за ошибки, которые неизбежно встречались при постоянно обновляющемся коллективе, чтобы следить за дисциплиной, чтобы обучать новеньких, хотя зарплата у всех была одинаковой. Последние годы сама она обучением не занималась, просто прикрепляла вновь принятых к кому-либо. Слава Богу, начальство не вмешивалось в эту часть её работы.
Завтра с её лица исчезнет маска добродушия, которую она миллион раз уже с трудом натягивала на себя, входя в свой отдел. Ей уже не надо будет быть послушным роботом, она просто завтра забудет все эти лица, и никогда больше о них не вспомнит.
- Нет! Не завтра -- сегодня она сбросит её с себя в угол около выхода раз и навсегда! Завтра среда -- мой день! Мой астрономический день, подвластный только Меркурию!
Завтра с раннего утра она на неделю отключит оба своих телефона! Она никого не хочет видеть и слышать! Она будет одна!
Она уже не первый год готовилась к этому дню. Запасов еды себе приготовила, и кофе, и сахару, и муки, и сухофруктов, и варений с компотами. И одежда у ней новенькая, и обувь. Все свои личные бумаги, что сошли с компьютера на прошлой неделе ещё унесла домой -- телефоны всех родных, знакомых, подружек, все службы городские, Биоритмологию на год по фазам Луны, активность органов в течение месяца и в течение суток, бумаги для принтера три пачки на всякий случай, ручек, фломастеры, скоросшивателей, дырокол. Скопировала своё личное дело с карточкой по кадрам на всякий случай.
В половине пятого вошла к директрисе со своими бумагами. У той уже около часа толпились товарки с косметикой. Слава Богу, торговля кончалась. Она положила перед ней папку с бумагами на подпись и с поступившей по компьютеру почтой, а наверх -- своё заявление с приказом на увольнение в связи с выходом на пенсию.
- Как так! Алёна Викторовна! Почему вдруг? - Подняла та глаза от бумаг.
- Тошнит от работы. - Проговорила она.
- Я думала, ты будешь у нас ещё работать...
Да, та не раз во всеуслышание любила повторять, какой у них "слаженный коллектив", ответственные работники, ставила её в пример для подражания молодым. Да, та не ожидала её увольнения. Но -- так будет! Завтра!
- У вас завтра день рождения... Мы готовимся...
- Меня не будет! - Смотрела на притихших её подружек по застолью.
Долго смотрела на заявление, конечно же, смекнула, что здесь какая-то хитрость, но виду не подала, так как почерк своего секретаря знала прекрасно, в нём и дата регистрации в книге входящей корреспонденции проставлена. Всё-таки пришлось подписать приказ.
- Сами трудовую оформите?
- Конечно. Только вы там расписаться должны.
- Ключи мне занесите и печать по кадрам.
- Обязательно. Надеюсь, справку для пенсионного фонда о зарплате вы сами перешлёте в наше отделение? - Взглянула на главбуха.
- Перешлём. - Ответила та.
МОНГОЛКА.
- Дедуль, ну подскажи, ты же всё у нас знаешь!
- Не люблю я эти кроссворды! Отстань от меня!
- Я уже много разгадал! Посмотри!
- Иди к матери, она скучает без тебя...
- Как бы не так. Все только отпихивают меня! Всем я мешаю! Вот интересный вопрос: "Лепнина, которая с обеих сторон читается одинаково", пять букв... Ты знаешь, дедуль?
- Знаю.
- Правда! А "лепнина" -- это что?
- То, что руками лепят, - снисходительно ответил дед.
- Снежок?... Не подходит...
- А как "снежок" можно ещё назвать? - Задал внуку наводящий вопрос.
- Ком...
- Почти правильно. Так чаще говорят "ком снега", а можно сказать "комок".
- Комок? Точно! Какой ты умный, дедуля! А дождевую змею ты знаешь?
- Нет. Кроме дождевых червей ничего больше не знаю! Иди, надоел ты мне! Привязался, как банный лист!
- О! Точно! "Червяк"! Подходит! У меня уже почти весь кроссворд угадан. Я вот не знаю, как называется волчье жилище. Ты ведь должен знать.
- Логово.
- Спасибо, дедуль! Так и запишем и запомним. А вот ещё "Ночная птица"? - Теребил ручку в своих зубах любопытный мальчишка. - Это не сова... Целых... девять букв... Ты знаешь?
- Знаю. Вальдшнеп.
- Записал. Подходит. Я никогда такого даже не слыхал. Ты её видел?
- Видел... Это вот такая огромная птица, - развёл дед руками, - если с развёрнутыми крыльями. А тени от неё словно чёрные тучи, даже солнца не видно.
- Разве такие бывают?
- Да, есть такие.
- Ну расскажи, дедуль!
- Это необыкновенная птица... Говорят, она предсказывает перемены в жизни тем, кто её увидит...
Дед мечтательно закрыл глаза, откинув голову на мягкую подушку дивана, повторил про себя:
- Вальдшнеп... - И словно унёсся в далёкое прошлое, в те незабываемые дни юности...
- Так расскажешь?
- Иди отсюда! Не мешай мне! Я спать хочу! - Бросил подушку под голову, согнав ребёнка со своего дивана. - Умереть спокойно не дадите!
И закружилась голова не то от низкого давления погоды, не то от воспоминаний. Вся жизнь промелькнула перед ним в этот миг.
- Иона! Иона! - Он слышал этот свой крик даже сейчас, сквозь бездну времён...
Он никогда, ни с кем, ни за какие блага не захотел бы поделиться этим -- этими днями, вечерами и ночами его счастья! Как он любил это имя! Как любил! Он прошёл с этим именем всю войну... Прожил с ним всю жизнь... Жена, дети, внуки -- они все не были родными... Лишь с другом-фронтовиком, жившим в соседнем дворе, он поделился некоторыми моментами своей жизни, и то только потому, что тот разоткровенничался с ним о своей молодой страсти к пленной немке. Иосиф был чуть постарше его, но был ещё крепок и частенько заходил к нему скоротать время.
Конечно, ему не пристало жаловаться, всё у него есть, чист, сыт, одет, обут, и комната у него отдельная с выходом в сад, и телевизор, и газовая плита... Но как же ему надоели эти внучата, трутся около него и днём, и ночью то одни, то другие, особенно летом. Но постель была хороша... А перед закрытыми глазами его жизнь почему-то неслась в противоположном направлении -- ко дням его цветущей молодости...
... Мы тогда жили в Монголии. Мама работала учителем русского языка, папа преподавал химию в старших классах. Потом родителей перевели в другое место, за Хэнтэйский хребет, ещё на три года. Вот тогда всё и началось. В восьмом классе было всего семь парней и одиннадцать девчонок, я один -- русский, в прежней школе русских было четверо. Здесь было всё совершенно не так, как в Улан-Баторе, всё было гораздо проще. Так как класс был неполным, то учились и замужние женщины, были беременные девочки, и один мужчина. А она была непохожа на всех -- весёлая, заводная, и русский язык знала гораздо лучше остальных, она была наполовину буряткой, здесь смолоду обосновался её отец. Нас, русских, здесь многие понимали, да и мы за три года основательно сумели подучиться, особенно отец, несмотря на весёлый характер, муштровал меня по полной программе.
Она сразу усадила меня с собой за парту... А я был так застенчив...
Отец привёз с собой из столичной школы, наверное, весь свой кабинет химии. Он и в прежней-то школе завоевал свой авторитет своими химическими опытами, окружив свои уроки незабываемыми шутками, например, вызывая ученика к доске, говорил: "Итак,... сегодня к доске с домашним заданием пойдёт... химический элемент... Иванко!". Его уроки частенько сопровождались смехом, а лабораторные занятия возгласами: "Ох!", "Ах!", "Здорово!", "Вот это да!".
О маме и говорить нечего, она ещё на родине стала "заслуженной учительницей", она абсолютно ко всем, даже к первоклашкам в коридоре, обращалась на "Вы", даже если делала замечание, при этом она всегда улыбалась. Её все, и дети, и родители просто обожали.
Сам поселок из одиноких домов с толстыми заливными стенами растянулся на самом берегу вдоль реки. Течение было быстрым, вода ледяная. Правда, внизу за поворотом вырыли углубление, типа заводи, в которую при весеннем половодье набиралась вода, но это было похоже скорее на огромную лужу, в которой копошились только малыши под присмотром мамаш. Те, кто постарше, предпочитали хоть на несколько секунд, но окунуться в прозрачную воду реки Онон.
Учиться было несложно, на дом задавали самую малость, и вечерами все собирались на высокой горе, освещённой солнцем, где была устроена большая спортивная площадка -- дурачились до потёмок.
Она как-то быстро сумела отстегнуть с моей рубашки значок В. И. Ленина и, смеясь, дразнила меня. Я бросился за ней, догнал, прижал к дереву, но она стояла на корневищах, вытянув руки вверх, а я был на земле и, обхватив её со всех сторон, чтобы не ускользнула в сторону, пытался дотянуться до значка, и ну никак не мог. Оба устали от борьбы. Она вдруг сказала:
- Ну что, малыш, потрёмся?
Я, как ошпаренный этим словом "потрёмся", отскочил от неё -- она только смеялась вслед. Я шёл на задворки школы, где нам выделили место для жилья, шёл, оскорблённый и её словом "малыш", и униженный тем, что она победила в борьбе, всё ещё меня коробило слово "потрёмся", которое буквально отражало нашу борьбу у дерева. Я ещё горел от соприкосновения с её девичьим телом, таким горячим, таким гибким, таким мягким, у ней уже были упругие груди... А я был только сборищем костей...
На следующий день она молча положила передо мной на парту значок. Я, стиснув зубы, молчал целую неделю, хотя пытался оправдать эту дерзкую насмешницу тем, что она, возможно, не смогла подобрать других русских слов тогда, ведь она очень правильно выразила свои мысли. Может она и не хотела меня обидеть?
Отец подружился с учителем географии, организовали секцию для подготовки старшеклассников в походы, планировали пройтись по берегу реки Онон, что брала начало недалеко в горах и уходила через границу в СССР. Изучали карты, маршрут, готовили к весне снаряжение, знакомились с местными ископаемыми, чтобы вернуться с большой коллекцией для школы. И, конечно, она была самой старательной активисткой. Мне нельзя было пасовать.
В летний поход по нагорью вышла группа из двадцати трёх старшеклассников, и только четыре из них -- девочки. За месяц этого туризма я оказался самым неутомимым, так отец мне заметил с некоторой иронией в глазах. Да, за год я основательно подрос, и не только ввысь, да и отец готовил меня к первым мужским испытаниям без поблажек не только в секции, но и дома, мышцы качали вместе по утрам. У отца был необыкновенной конструкции фотоаппарат, он давно научил меня всем тонкостям работы с фотографиями, но настрого запрещал мне им пользоваться, да и сам занимался этим делом только по большим праздникам. Конечно, в поход он не мог его не взять. Обычно фотографии были только коллективные. И надо же, она без всякого стеснения попросила отца сфотографировать только нас двоих, он, смеясь, сделал снимок.
В девятом классе учёба началась в своё время. Но меня всё больше волновало присутствие рядом со мной этой бесхитростной особы. Она не сказать, что навязывалась, но постоянно находила повод, чтобы растормошить меня, чем-то удивить, могла и исчезнуть на несколько дней, я ждал объяснений, но она будто не замечала моих вопросительных взглядов. Надо сказать, что соперников нашей дружбы ни у неё, ни у меня не было, да и население здесь просто относилось и к ранним свадьбам, и к рождению детей без свадебных обрядов. Как-то по весне за завтраком мама улыбнулась:
- Сынок, с тобой Иона заигрывает! Уж не хочешь ли ты остаться в чужой стране до конца дней своих?
Отец хитро так посмотрел на нас обоих и, как всегда, пошутил:
- Почему бы нет? Прекрасная местность... Монголы вокруг... Ни дорог, ни поездов, ни самолётов... Учиться не надо, работать не надо... Знай размножайся...
- Не надо посмеиваться надо мной. - Сказал я спокойно, чувствуя, что они оба были правы. - Мне уже восемнадцать будет!
- Ох! Ох! Ох! - Засмеялся отец. - Какой большой!
Я и сам вдруг понял, что простые дружеские отношения у меня перерастали в какую-то безумную животную страсть. А Иона надо мной только посмеивалась, водила за нос, куражилась, хотя местное население давно уже считали нас парой, могла спрятаться, взобравшись на дерево, или под каким-то корневищем зарыться в листву, а я искал, крича на всё безбрежное пространство гор и лесов:
- Иона! Иона!
И горы вторили эхом " И...О...НА..., И...О...НА..."
Стоял тёплый майский вечер... Небо ясное без единого облачка... Солнце вот-вот коснётся кромки далёкого горизонта... Куда ни глянь -- леса, леса, леса по пологим склонам, на небольших возвышенностях по бокам уже обозначились тёмными пятнами сумерки, а впереди -- ложбинка с залитыми золотом верхушками хвои и поднимающаяся прямо к моим ногам. Присел перед тропинкой на крутом склоне. Она подошла неслышно, коснулась рукой плеча:
- Вот, пихтовых веток принесла... Почему ты меня не ищешь? - И начала расстёгивать блузку.
Я вновь почувствовал себя перед ней ребёнком. Смотрел, не отрываясь, как она снимала юбку... расстилала ветки... потом улеглась на спину и засмеялась:
- Иди ко мне...
Потом я кружил её на руках, носясь по тропинке, и кричал одно единственное слово:
- Иона! Иона! Иона! - И это слово летело во все стороны, отзываясь эхом, которое стремительно скользило по верхушкам деревьев к далёкому горизонту, чтобы успеть поделиться радостью с последними лучами солнца...
Внезапно сзади нас накрыла огромная туча... Мы остановили свою пляску и стояли, задрав вверх головы.
- Вальдшнеп, - промолвила она.
Птицы не было видно -- она уже пролетела над нами, но прижимаясь к лесу, отбрасывала на землю огромную тень от низкого, почти скрывшегося солнца. Сзади опять слышался шум -- в том же направлении над нами низко проплыли, плавно размахивая крылами, две огромные птицы с длинными острыми клювами... А за ними с горы стекали ещё две пары.
- К солнцу летят...
Лес впереди уже не казался позолоченным, а был испещрён чёрными пятнами движущихся теней . Мы, как завороженные, стояли и смотрели с высоты на это удивительное зрелище. Птицы медленно планировали над самыми верхушками леса, бурым золотом отливали только их спины и верх могучих крыльев.
- Смотри! Справа ещё одна группа направляется с холмов к солнцу.
- О! И с левой возвышенности! Они все летят на закат. Всегда. Вальдшнеп -- это вечерняя птица. Максим, а знаешь, нас ожидают перемены в личной жизни, - сказала она как-то грустно.
- Так ведь с нами эти перемены только что произошли! Иона! Мы любим друг друга! Я люблю тебя, Иона! Иона!
- Нет, мне кажется... Если бы мы увидели такое множество вальдшнепов "до" того... А мы увидели их представление "после" того... И перемены в жизни "будут", а не "произошли". У нас так говорят...
- Иона, в жизни всегда происходят перемены! И что? Не жить теперь что ли! Через две недели занятия в школе заканчиваются! Лето впереди! У нас с тобой вся жизнь впереди!