— И правда, Леш, успокойся, — сказал Серов, разнимая двух спорящих. — Среди нас не может быть стукача. Мы здесь все работаем не один год и знаем друг друга как облупленные!
— Тогда кто он? Кто? Ведь он точно есть!
— Откуда мне знать? Но готов биться об заклад, его нет в этой комнате! Мы вместе не один пуд соли съели! В стольких переделках побывали! Опомнись, Леша!
— Ладно, ладно, — сказал Дмитриев, слегка успокоившись. — Ген, извини. Я бы не прав. Но черт возьми, все так совпало! Ты занимаешься политикой, ты спрашивал адрес Володьки…
— Я правда никого не сдавал, — ответил Зотов, — и мне очень жаль, что ты мог обо мне такое подумать.
— Черт, ну где же прячется эта крыса? Кто сливает про нас информацию?
Священник посоветовал ему разобраться в себе. Но как это сделать? Как найти покой в этом удушливом мире? А чего он хочет на самом деле, к чему стремится? К власти? К деньгам? К славе? Нет, черт возьми. Больше всего он хочет быть рядом с Оксаной…Да, эта бредовая на первый взгляд мысль никак не выветривалась из головы, не исчезала. Что общего может быть у него и у этой девочки с пластмассовыми бусами и розовыми фенечками? Он годится ей в отцы, но никак не в любовники. Хотя…
Хотя ему хотелось взять ее и бросить на обеденный стол, побросав с него все предметы. Услышать звон разбитых тарелок и стаканов, вазы и чайного сервиза…. Как показывают в кино, когда обезумившие от любви люди бросаются друг на друга. Порвать всю ее одежду и расхерачить стол, да что там стол — всю квартиру. Он хочет, чтобы мебель дребезжала и ходила ходуном. Он хочет упиваться любовью и крушить все вокруг. Но ведь так только показывают в фильмах. Так не бывает в жизни… Где вы видели пару, в порыве страсти уничтожающую собственную обитель? Нет! Даже во время секса они задумаются, во сколько им это встанет! Задумаются о том, где им купить эти чертовы тарелки по сходной цене. Они играют в расчет. Они не могут обезуметь, потому что на следующий день будут сидеть за столом и с калькулятором подсчитывать ущерб! Эти люди не способны на безумства, они вообще не способны любить!
У них секс значится по плану и расписан по часам! У них для любви отводится отдельное место в их гребаном графике! Но черт возьми, как хочется безумства! Как хочется сходить с ума вместе с этой наивной школьницей! Как хочется разнести все вдребезги и не думать о последствиях! Как хочется начхать на мораль и гнусное общество, что в осуждающих плакатах и обличительных заметках не знает себе равных! Он жаждет, чтобы в порыве страсти Оксана разодрала его рубаху и искусала его до крови! Чтоб сосед, отвернувшийся от жены, завистливо подрачивал на их счастье за стенкой! Чтоб все люди вокруг, придумавшие себе правила и обычаи и воздвигшие их в абсолют, чтоб все они набрали в рот побольше воздуха и кричали. Кричали от зависти. И плевать на все! На побитую посуду, на расхераченный стол и кровавые засосы на шее!
Из сладкого забытья Соловьева вывел телефонный звонок. Мысленно обрушившись на звонящего с проклятиями, Александр нехотя снял трубку.
— Алло, — ответил Соловьев.
— Это Ладыгин. Ты на месте?
— Ну да.
— Я сейчас зайду.
Это не было похоже на Василия Ивановича. Обычно он никогда не расхаживал по кабинетам, предпочитая в случае необходимости приглашать всех к себе. Таков уж был его статус — когда Красницкого не было на месте, всеми делами обычно заправлял именно Ладыгин. И чего это он решил зайти? Неужели что–то произошло?…
— Саша, у нас ЧП, — огорошил его Василий, едва появившись в дверях.
— Да что стряслось?
— В Кремле все переиграли. Мы не можем сегодня выйти с программой про губернатора.
— Что!!! — вскричал Соловьев, — да вы в своем уме! У меня анонсы уже идут! Вы хоть представляете, о чем говорите!
— Представляю Саша. Поэтому и пришел сообщить лично. Это не обсуждается. Материал нужно убирать.
— Но вы ведь общались с Кремлем. Там дали добро! Почему все изменилось?
— Человек, с которым я этот вопрос согласовывал, только что мне звонил. На него надавили очень влиятельные люди.
— Что за люди! Кто на него надавил?
— Я договаривался с заместителем министра печати. Думаю, ты можешь представить, кто с ним связался, если такой серьезный и уважаемый человек разговаривал со мной дрожащим голосом и был напуган, словно пятилетний ребенок.
— Но почему за два часа до эфира! Где это видано, чтоб так вопросы решались!
— Я не знаю. Это уже не от меня зависит.
— Что о нас зрители подумают? Это же такая грандиозная подстава! Если бы у меня был хотя бы день! Но что можно решить за пару часов!
— Это нужно решить, Саша. У нас нет другого выхода.
Соловьев понял, что это катастрофа. Зритель не простит подобного обмана и будет убежден, что в последний момент ЛТН струсил, включил задний ход. Разве подумает он о приказе Кремля и об этих чиновничьих интрижках? Нет! Зритель будет убежден, что во всем виноват именно их канал. К ЛТН резко упадет доверие, а вместе с ним упадут и рейтинги. На то, чтобы восстановить пошатнувшееся реноме уйдут даже не месяцы — годы. Это будет страшный удар…
Можно ли нарушить приказ? — Нет. Такая неслыханная дерзость приведет к закрытию канала. Чиновники не любят шутить. Но если приказ нельзя отменить, может, попытаться его исправить? Красницкий. Вот кто может еще что–то сделать в сложившейся ситуации. У него есть связи на самом верху. Он на короткой ноге со многими крупными политиками, несколько раз Красницкого принимал у себя даже первый помощник президента. Возможно, он сможет повлиять на ситуацию или во всяком случае попытаться это сделать. В конце концов, ему принадлежит канал, и падение рейтингов вряд ли его устроит. Конечно, звонить очень не хотелось. Соловьев презирал Красницкого, пожалуй, даже ненавидел. Но профессиональное пересилило в нем личное. Александр искренне переживал за судьбу ЛТН и в данный момент думал только об этом.
— Анатолий Аркадьевич, здравствуйте, — сказал Александр, набрав номер своего босса. — Тут у нас такое ЧП возникло…
— Все понял, Саша. Пока ничего не отменяй. Постараюсь разобраться.
Положив трубку, Соловьев перевел дух. Теперь от него уже ничего не зависело.
Ладыгин сидел в своем кабинете, когда ему вновь позвонил заместитель министра печати Сергей Альбертович Куканов. После их последнего разговора минуло не более получаса, и Ладыгин очень удивился, услышав взволнованный голос куратора ЛТН в Кремле.
— Василий Иванович, — сказал он. — Ситуация снова изменилась. Пока ничего не отменяйте. Но и не выходите в эфир.
— Не понял, Сергей Альбертович, что же нам делать? Как понимать ваши слова?
— Ждать, Вася, ждать надо. Тут такой шорох пошел — на моем веку ничего подобного не случалось. Мы тут все как на пороховой бочке сидим — того и гляди, все к чертовой матери разлетится.
— Да что ж там у вас такое происходит?
— Война большая намечается. Один клан против другого прет. А я, да и вы тоже, меж молотом и наковальней оказались.
— Что же делать?
— Я же говорю — ждать. Ни с кем нельзя ссориться — такие серьезные люди обид не прощают. А они с обеих сторон присутствуют. И неизвестно, кто верх одержит. Так что сиди и не рыпайся. Я позвоню, когда решение будет принято.
— Только не тяните, я вас очень прошу. У нас время в эфире заявлено и….
— Ты что, дурак? Какое на хрен время! Ты вообще не понимаешь, что тут началось! Ваш ЛТН — это так, муха. Ее прихлопнут и мокрого места не оставят. Не вздумайте там самостоятельно рыпаться. Только после окончательного решения. Все. До связи.
Лазаров ехал в автомобиле, когда ему позвонили.
— Дмитрий, у нас проблемы с материалом.
— Не понял! — крикнул Лазаров. — Какие проблемы! Ты же мне сказал, что все согласовано, я уже и губернатора обрадовал! Ты что несешь!
— Все было нормально, но вмешались очень серьезные люди. Сейчас принимается решение, давать материал или нет.
— Твою мать!
— А ты на меня голос не повышай, Лазаров! Забыл, с кем разговариваешь! Я, между прочим, серьезный чиновник, а не малолетка сопливая!
— Ладно, ладно. Не заводись. Ну сделай что–нибудь. Запусти компромат, дай денег, пригрози в конце концов.
— Ты чего, совсем из ума выжил? Кому я буду грозить, кого покупать деньгами? Министров и олигархов! У тебя голова есть на плечах? А компромата у них самих хватает. Нельзя войну начинать. Она всех нас похоронит.
— Тогда что мне делать? Что ответить губернатору?
— Что хочешь, то и говори. Сейчас только ждать остается. Если что–то новое всплывет — позвоню.
Остановив машину, Лазаров вышел на улицу. Дело принимало крайне опасный оборот. Если материал выйдет в эфир — конец не только губернатору. Ему, Лазарову, тоже конец. Он поручился, что программы не будет, гарантии давал. Виктору Сергеевичу плевать на осложнения и плевать на всякие там силы. В случае провала Лазарова ждала смерть. Проработав с губернатором не один год, помощник слишком хорошо знал характер своего шефа. Впрочем, сдаваться было рано. У него оставался еще запасной вариант. План Б.
— Алло, — это Лазаров говорит, — выпиши моему человеку пропуск в телецентр.
— Послушайте, мы так не договаривались. Я не хочу…
— У тебя нет другого выхода. Хватить рассусоливать. Пиши, я сказал.
— Нет. Это слишком опасно. Одно дело сообщить адреса и телефоны, но то, что вы просите сейчас…
— Твою мать! Если ты не сделаешь этого, я тебя сдам. Все наши переговоры записаны на пленку. Не думаю, что твой босс обрадуется, узнав, кто сливает информацию про его сотрудников.
— Это очень подло… Мне кажется, они и так уже начали подозревать…
— Не распускай нюни. Им на тебя не выйти. Сделай все, что я говорю. Это последнее задание. После него ты получишь обещанные деньги.
— Но ведь пропуск выписывают в сопровождении. Меня легко вычислят.
— Бумажка потеряется. Я это гарантирую. Ничего не бойся, просто сделай то, что я сказал. И скажи моему человеку, где находится нужный персонаж.
— Хорошо. Но только в последний раз…
Он толкался возле останкинского телецентра уже целый день, но на него никто не обращал внимания — даже бдительные милиционеры. Этот человек был профессионалом и умел оставаться незаметным. Еще два дня назад Лазаров отыскал его в одном из уральских городков, хотя с его деньгами он мог легко обосноваться хоть в Лондоне, хоть в Париже. Солидный банковский счет, накопленный за годы работы, уже давно позволял бросить дела, но с этим он не спешил.
Когда нужный человек прошел через охрану и стал жадно пожирать глазами пространство вокруг, он подошел к центральному входу и представился. Отдав пропуск и крохотный клочок бумаги, человек быстро ретировался, оставив его одного. Так и должно было быть. Все шло по плану. Нащупав рукой маленький пистолет, он улыбнулся и смело направился к металлодетектору, через который лежал путь к лифтам. Бояться ему было нечего — оружие не содержало в себе ни грамма железа и «зазвенеть» не могло.
Володька сидел в монтажной и ждал. Страха почти не было, мандража тоже. Утренняя истерика, казалось, выпила все силы, превратив молодого и жизнерадостного юношу в дряхлого старика. Он никого не боялся, но и не жил предвкушениями о грядущем триумфе — он просто готовился сделать свою работу и отдохнуть. Сейчас ему было наплевать на то, что было и что будет потом. Володька был сосредоточен и внимателен. Он не улыбался, не шутил, не спорил. Еще никто не видел его таким, настолько глубоко ушедшим в себя. Коллеги пристально смотрели на юношу, обсуждали меж собой странные перемены, но Володьку не трогали. Каждый из них знал, что беспокоить парня за час до эфира ни в коем случае нельзя.
Володька уставился в одну точку и пристально на нее смотрел. Он не знал, какая борьба развернулась на самом верху из–за его программы. Не думал о том, что стал заложником соперничающих политических кланов. О том, что он, Дмитриев, Соловьев, ЛТН, да все телевидение вместе взятое превратилось в маленькие песчинки, судьбы которых решали люди, привыкшие мыслить в масштабе целой страны.
Прочитав записку с одной единственной надписью «Монтажная, кабинет 506», он зашел в туалет и сжег этот маленький клочок бумаги. Затем он переложил оружие в карман пальто и направился в комнату № 506. Кабинет был совсем небольшой, и все пространство в нем занимала какая–то сложная аппаратура. Нужный ему персонаж сидел на самом виду, и хотя юношу он видел лишь сзади — сразу понял, что этот и есть заказанный объект. В комнате находилось еще четыре человека, но его это нисколько не смущало. Он привык выполнять работу в людных местах и не боялся, что его вычислят или задержат. Пока они в панике бросятся к жертве, думая, что ей стало плохо, пока расстегнут ворот рубашки, пока заметят кровь. Пока свяжут это с появлением странного незнакомца и позвонят в милицию — пройдет уже много времени. Во всяком случае, вполне достаточно для того, чтобы успеть незаметно скрыться.
Он подошел совсем близко и через отражение в мониторе лишний раз убедился, что это и есть его клиент. Парень был еще очень молод, но никакой жалости или сочувствия киллер не испытывал. Этими глупостями он переболел еще лет пятнадцать назад, когда только встал на избранный путь. Положив руку в карман пальто, он навел дуло на затылок подростка и приготовился уже было спустить курок, как внезапно запищал пейджер. Свободной рукой он извлек его наружу и взглянул на экран. «Отбой» — гласил присланный текст. Жаль. Он не любил бросать задания на полпути, но сделать ничего нельзя — приказ есть приказ. Подумать только, он не успел совсем немного. Видимо, парень родился под счастливой звездой. И тут юноша вдруг обернулся и встретился глазами со своим несостоявшимся убийцей. Киллер улыбнулся ему и вышел из кабинета, направляясь к лифтам. Здесь ему больше нечего было делать.
Когда позади него раздался подозрительный писк, Володька обернулся и увидел совсем рядом с собой незнакомого мужчину. Юноша видел его первый раз в жизни, и это было странно. За недолгое время работы на ЛТН он перезнакомился уже со всеми сотрудниками, а никто посторонний обычно в монтажную не заходил. Мужчина прочитал присланное на пейджер сообщение и почему–то улыбнулся, а затем резко зашагал к лифтам. «Ходят же здесь всякие», — подумал Володька. Впрочем, размышлять о каком–то там мужчине времени не было — пора направляться в гримерную. Когда юноша встал с кресла и уже собрался идти, в комнату влетел Соловьев. Он схватил Володьку за плечи и только тогда позволил себе перевести дух.
— Что случилось, Александр Михайлович? — поинтересовался юноша.
— Программы не будет, Володька. Только что звонили из Кремля.
— Как не будет? Получается… все зря, да?
— Мне очень жаль, Володька, но это не наша вина. Последние два часа велось обсуждение и решение принято не в нашу пользу. Мы ничего не могли сделать. Это страшный удар по ЛТН. Боюсь даже представить, что будет с рейтингами. Но хоть замену оперативно нашли — сейчас пустим повтор какого–то сериала.
— Но как же так…
— Ничего, Володька. Прорвемся. В жизни бывают ситуации и похуже этой.
Когда недоумение прошло, и юноша осознал то, что случилось, его обуял страшный гнев. Он носился по аппаратной и сносил все на своем пути: кассеты, папки с бумагами, пеналы с ручками и карандашами. Даже взрослые мужики смогли спеленать и успокоить его далеко не сразу. Но когда это им удалось, Володька еще долго лежал на полу и стучал по нему кулаками, проклиная Соловьева, ЛТН, Красницкого и вообще профессию журналиста. Его душу наполняла ненависть и презрение. Вся накопившаяся боль, все страхи и сомнения, все надежды о славе и триумфе — все это выходило наружу и причиняло страшные муки. Он безумствовал и сходил с ума, даже не догадываясь, что чудом остался жив…