Лапидус с трудом, но открыл глаза. Эвелина, стоя на коленях, пристально смотрела ему в лицо. — Ты чего это делаешь, — опять спросила Эвелина, — взял да и грохнулся, ноги ослабли?
— Я увидел надпись, — сказал Лапидус.
— Ну и что, — сказала в ответ Эвелина, но потом все же поинтересовалась: — какую это надпись ты увидел?
— Там было написано «INDILETO», синей краской…
— Ты сумасшедший, — сказала Эвелина, — ты всегда такой, с детства?
— Не знаю, — смущенно ответил Лапидус, пытаясь встать и смотря на Эвелину, — только сейчас он смог рассмотреть ее внимательно.
— Чего смотришь? — спросила Эвелина. — Не нагляделся еще?
Лапидус не ответил, он опять закрыл глаза, но подземный переход исчез, будто его никогда и не было. Лапидус открыл глаза — да, все правильно, поляна, сосны, небо, машина, Эвелина, Эвелина, машина, небо, сосны, поляна, поляна…
— Эй, — окрикнула его Эвелина, — смотри, сейчас опять в обморок упадешь!
Лапидус встал и пошел к краю поляны.
Край поляны обрывался, внизу шумела вода.
Лапидус обернулся и посмотрел в центр поляны.
Эвелина уже стояла у машины, дверка со стороны водителя была открыта.
— Ты это… — закричал Лапидус, — вы это… А я! Я‑то как?
Эвелина засмеялась и села в машину. Лапидус побежал, точнее, попытался бежать, но ноги не слушались, он сделал несколько шагов и опять упал на землю.
Он лежал на земле и слушал, как работает включенный двигатель.
— Десять сорок пять, — прокуковала кукушка, сидя на сосновой ветке.
Машина тронулась и начала пятиться в сторону лесной дороги, той самой, по которой они и приехали сюда.
— Эй, — закричал Лапидус и начал ползти в сторону машины, — а я, а меня, что мне тут делать?
— Увидимся! — крикнула ему на прощанье Эвелина через открытое окно, машина развернулась и исчезла среди деревьев.
Лапидус упал лицом в траву, в голове опять поплыли радужные и яркие круги.
Эвелина сняла темные очки и пристально посмотрела в глаза Лапидусу. — Ты меченый, — как–то очень нежно и печально проговорила она, — стоит только на тебя посмотреть, как сразу понимаешь, что ты меченый, откуда ты такой взялся?
— Я вляпался, — ответил Лапидус, отгоняя круги рукой, но они не исчезали.
— Это не то слово, — возразила ему Эвелина, — ведь ты не просто вляпался, ты попался, Лапидус!
— Я всегда жил в зоне неудач, — сказал Лапидус, — я в ней родился и в ней вырос…
— И поэтому ты оказался на этом перекрестке? — спросила Эвелина.
— Шел дождь, — сказал Лапидус, — очень сильный дождь, я промок до нитки, а тут ты остановила машину…
— Тебе не надо было в нее садиться, — жестко сказала Эвелина, а потом добавила: — Хотя кто знает…
Лапидус открыл глаза — солнце припекало, солнце было в зените, если бы кукушка захотела, то она прокуковала бы полдень. Голова у Лапидуса раскалывалась, ему хотелось окунуть ее во что–нибудь очень холодное, например, в холодную проточную воду. Лапидус встал и огляделся.
Он был один, трава, примятая колесами доставившей его сюда машины, уже почти распрямилась. Солнце действительно было в зените, сосны отбрасывали на поляну четкие грифельные тени. Их можно было даже сосчитать, но Лапидус решил этого не делать — и тени, и сосны остались не сосчитанными.
Лапидус почувствовал, что, несмотря на головную боль, он хочет есть. И пить. Вначале даже скорее пить, чем есть. У него с собою ничего не было, он не знал, где он, хотя и знал, как тут оказался. Лапидусу опять захотелось завыть, как тогда, в машине, когда вначале за рулем сидела брюнетка, потом, когда Лапидус закрыл и открыл глаза, то это уже была блондинка.
Лапидус завыл и пошел прочь с поляны. Он подошел к самому краю, сосны остались за спиной, перед ним был обрыв, а под обрывом — берег.
Блондинка опять превратилась в брюнетку, у брюнетки было странное имя — Эвелина. Это Лапидус помнил очень хорошо.
Берег был узким, после весеннего разлива река еще не совсем вошла в берега.
Лапидус вздохнул, поежился, потом опять вздохнул. Обрыв был высоким, а Лапидус боялся высоты. Можно было, конечно, найти пологий спуск, но голова болела все сильнее, и ее хотелось окунуть в воду. Лапидус опять зажмурился и подошел к самому краешку обрыва. Он встал на краешек и осторожно открыл глаза.
Река текла быстро, река шумела, река пела какую–то очень приятную песню, совсем не похожую на те, что доносились из приемника в машине.
«All girls in the world…»
Обрыв был метра два, может быть, два с половиной, но прыгать Лапидусу не хотелось.
Он представил, как он прыгает, и с хрустом и каким–то неприятным скрежетом и треском ломаются его кости.
В багажнике машины явно должна была быть веревка. Белая веревка, смотанная аккуратным мотком. Если бы он догадался попросить ее, то Эвелина навряд ли бы отказала, она дала бы ему веревку, и он смог бы спуститься на берег. Хотя Эвелина могла бы и не оставлять его здесь, на этой поляне, возле обрыва, у берега, около реки…
Лапидусу захотелось плакать.
У него не было веревки, обрыв был высотой не меньше двух метров.
Лапидус закрыл глаза и шагнул вперед.
Он шагнул вперед так далеко, что с головой окунулся в холодную, быстротекущую, зеленоватую воду.
Вынырнул, отфыркался и по–собачьи поплыл к берегу.
На берегу, чуть левее обрыва, он заметил фигуру рыбака, пристально всматривающегося в незаметный Лапидусу поплавок.
Рыбак поднял голову, посмотрел на Лапидуса и замахал ему рукой.
Лапидус, все еще отфыркиваясь от попавшей в рот воды, обречено вздохнул, узнав в рыбаке человека по имени Манго — Манго.
— Странно, — сказал Манго — Манго, когда Лапидус выбрался на берег, — сижу здесь два часа, а все еще не клюет!
Лапидус 5
Лапидус смотрел на Манго — Манго, который — в свою очередь — смотрел на Лапидуса.
Лапидус смотрел на Манго — Манго обреченно, он ожидал здесь, на этом берегу, встретить кого угодно, но только не Манго — Манго.
Манго — Манго смотрел на Лапидуса радостно, потому что еще утром он пообещал Лапидусу, что они встретятся.
Лапидус почувствовал, что ему внезапно стало трудно, практически невозможно дышать, что кто–то схватил его за горло и начал душить.
— Эй, селянин! — закричал Манго — Манго, отбрасывая удочку в сторону, — ты чего это тут затеял?
Лапидус ничего не затеял, он просто широко открывал рот, так широко, как это делала бы рыба, пойманная Манго — Манго и выброшенная на берег.
— Бедолага, — пробурчал Манго — Манго, подойдя к Лапидусу и присев на корточки. Лапидус, скрючившись, лежал на песке и все так же пытался набрать в легкие воздуха. Воздух не набирался, и в голове у Лапидуса повисла какая–то мерзкая гарь.
— Дернуло тебя родиться, селянин! — мирно проговорил Манго — Манго и внезапно сильно ударил Лапидуса по щеке. Голова Лапидуса дернулась, в легких что–то сильно щелкнуло и сразу же начал поступать воздух.
— Заработала машинка, — удовлетворенно кивнул головой Манго — Манго, садясь на песок рядом с Лапидусом, — говорили же тебе, сиди дома и не рыпайся!
— Не говорили! — прохрипел севшим голосом Лапидус.
— Говорили, не говорили, не говорили, говорили, — протянул на мотив какой–то дурацкой песенки Манго — Манго, и вдруг добавил: — Времени–то первый час уже, а я еще на уху не наловил!
Лапидус ничего не ответил, он лежал на спине и смотрел на небо.
По небу плыли облака. Белесые, стертые, растушеванные, почти что прозрачные. Все остальное было нежно–голубым, таким нежно–голубым, что опять стало трудно дышать.
— Не млей, — сказал Манго — Манго, — ты вообще какой–то очень трудный случай.
— Какой это я такой трудный случай? — возмутился Лапидус. — Я просто поехал искать работу, а вляпался черт знает во что!
— И во что это ты вляпался? — хитро прищурив правый глаз, поинтересовался Манго — Манго.
Лапидус глубоко вздохнул, почувствовал, что воздух уже без всякой натуги входит в легкие, выдохнул, почувствовал, что воздух так же легко выходит из легких, еще раз вздохнул и честно начал рассказывать Манго — Манго обо всем, что случилось с ним с того самого момента, как он вынырнул из подземного перехода.
— Полный бред, — сказал Манго — Манго, дослушавши историю Лапидуса до конца. Потом помолчал немного и добавил: — Может, тебе надо было ее трахнуть? — Потом еще помолчал и опять высказался: — Нет, она бы не дала…
— Ты псих! — сказал ему Лапидус.
— Я не псих, — убежденно возразил ему Манго — Манго, — я просто последний нормальный человек в этом безумном мире!
— Потому и играешь в подземном переходе? — спросил Лапидус.
— Могу и здесь сыграть, сказал Манго — Манго, — хочешь?
— Нет, — ответил Лапидус, — я хочу одного, понять, что происходит.
Манго — Манго начал хохотать.
Он громко хохотал и размахивал при этом руками, он бил себя кулаками в грудь, он хлопал Лапидуса по плечу и все хохотал, хохотал, хохо…
Лапидус не на шутку испугался этого хохота. Он попытался зажать Манго — Манго рот рукой, но тот чуть не цапнул его за палец, зубы Манго — Манго громко клацнули возле указательного пальца Лапидуса, и Лапидус отдернул руку.
Белесоватые, стертые, растушеванные, почти прозрачные облака все так же спокойно плыли по нежно–голубому небу.
Наконец, Манго — Манго успокоился и пристально посмотрел на Лапидуса.
— Ты все же псих, — сказал Лапидус Манго — Манго.
— Тебе надо было ее трахнуть, — радостно сказал Манго — Манго, — тогда бы ты не пытался понять, что с тобой происходит.
— Почему это? — спросил Лапидус.
— Потому что этого тебе никогда не понять, — вдруг очень серьезно ответил Манго — Манго, — и незачем стремиться это понять, сел в троллейбус — значит езжай, сел к бабе в машину — трахни ее!
— Они могли меня убить! — сказал печально Лапидус.
— Если могли, значит — убьют, — ответил Манго — Манго.
— Я хочу жить, — так же тихо сказал Лапидус.
— Все хотят, — задумчиво ответил Манго — Манго и добавил: — только зачем?
— Я и так чуть было не повесился, — сказал вдруг честно Лапидус.
— Что–что? — встрепенулся Манго — Манго. Невидимые часы громко пробили половину первого.
— Я и так чуть было не повесился, — отчего–то очень гордо повторил Лапидус.
— А чего ты еще чуть не сделал? — вкрадчивым тоном непонятно откуда взявшегося психотерапевта поинтересовался Манго — Манго.
— Один раз я чуть не выбросился из окна…
— С какого этажа?
— Со второго…
— Это не считается, второй — это даже не этаж, а вот то, что ты чуть не повесился… Почему?
— Потому, — сказал Лапидус и замолчал.
— Ну, ну… — продолжал допытываться Манго — Манго.
— Потому, что был октябрь! — раздраженно ответил Лапидус после небольшой паузы.
— Ну и что, что октябрь? — спросил Манго — Манго.
— Ничего, — все так же раздраженно ответил Лапидус, опять посмотрев в небо и увидев в нем хорошо знакомое окно.
— Плохая погода еще не повод для дерзости. — Начальница, сидящая за столом напротив Лапидуса, то есть к окну спиной, сняла очки и взяла из лежащей на столе пачки сигарету.
Лапидус послушно взял лежащую тут же, на столе, зажигалку и чиркнул. Начальница перегнулась через стол так, что Лапидус чуть было не залез носом в вырез ее платья. В платье, что совершенно естественно, покоились груди. В черном ажурном лифчике — слово бюстгальтер Лапидус не любил. Начальница прикурила и пустила кольцо дыма. — Я не поняла, — продолжила она, — какая связь между погодой и тем, что вы нагрубили клиенту?
— Не знаю, — грустно сказал Лапидус и посмотрел в стеклянную стену. За стеной шел дождь, сумеречный октябрьский дождь. С утра, когда Лапидус пришел на работу, дождя не было. А сейчас были сумерки. Сумерки и дождь за стеклянной стеной. Еще были заметны огни яркой рекламной вывески напротив. Глобус и поперек него самолет. «С нами ты облетишь весь мир!» Лапидус вздохнул. Это была вывеска тех самых клиентов, которым он нагрубил.
— Ну, — как–то очень сурово сказала начальница, что делать будем?
«Вешаться!» — подумал Лапидус, но вслух этого не сказал.
— Идите домой, — сказала начальница, — еще один такой фортель…
Она не договорила, только вновь надела очки и пристально посмотрела на Лапидуса.
— Идите, Лапидус, идите!
Через полчаса Лапидус уже был дома.
Открыл дверь, прошел в прихожую. Закрыл дверь, скинул башмаки и вздохнул с облегчением. Он был дома, а значит, можно было расслабиться и включить телевизор.
По телевизору как раз начались новости. Лапидус сделал звук погромче, а сам пошел на кухню. Голос из телевизора нес всякую ерунду. Про то, что где–то упал самолет, а где–то опять стреляли.
Лапидус ненавидел новости, но смотрел все вечерние выпуски. После новостей начинала болеть голова. Лапидус выпивал таблетку, ждал, пока боль пройдет и начинал ждать нового выпуска. Самолет упал и погибло больше ста человек. Не у нас, где–то в Вест — Индии. Где это? На западе Индии? Или в Западной Индии? А где Западная Индия? Самолет рухнул прямо в океан, а стреляли на каком–то рынке. Убили пять человек, десять ранили. Лапидус так и не понял, где этот рынок, он выключил закипевший чайник и сделал себе бутерброд. Новости закончились, Лапидус выпил чай, съел бутерброд и пошел в душ. Дверь он оставил приоткрытой, а звук телевизора сделал погромче. Сквозь шум льющейся воды раздавались какие–то приглушенные вопли. Лапидус выключил воду и понял, что начался сериал.
В сериале происходила очередная ссора и Лапидус подумал, что надо переключить канал. Но для этого надо было взять пульт. А для этого надо было пройти в комнату. Лапидус взял полотенце и начал вытираться. Ссора в телевизоре продолжалась. — Я не хочу жить, — кричал какой–то неприятный мужской голос. — Ну и не живи, — отвечал ему такой же неприятный женский. — Я застрелюсь! — кричал мужской голос. — У тебя нет ружья и нет пистолета, — кричал ему в ответ женский. У Лапидуса закружилась голова.
Он подумал, что если потеряет сейчас сознание, то может упасть и разбить голову о край ванны. Все будет в крови, и он сам умрет от потери крови. Умрет потому, что его никто не найдет. А не найдет его никто потому, что не будет искать. По крайней мере, сегодня. Может, что и завтра. И послезавтра никто не будет искать. И он истечет кровью.
— Лучше повесься! — взвизгнул женский голос в телевизоре и наступила пауза. Лапидус прислушался, ему захотелось узнать, что будет дальше.
Внезапно он подумал, что начальница сейчас тоже смотрит этот же самый сериал, а перед этим точно так же была в душе.
И намыливала вкусно пахнущим мылом те самые груди, что уютно покоились в черном ажурном лифчике.
Только лифчик перед этим она, естественно, сняла, как сняла и трусики.
Лапидус смутился и покраснел, Манго — Манго с удивлением посмотрел на Лапидуса.
Лапидусу вдруг подумалось, что начальница и Эвелина — одна и та же женщина.
Только Эвелина была брюнеткой в больших темных очках и с ярко накрашенными губами.
Начальница была крашеной блондинкой и сейчас, выйдя из душа, смотрела тот же сериал, что и Лапидус.
Лапидус выключил воду, вытерся, оделся и пошел в комнату.
На экране некто мужского пола теребил в руках веревку. Полуодетая большегрудая красотка мрачно смотрела на своего визави. — Ты неудачник, — сказала она внезапно, — ты неудачник по жизни, от тебя даже в постели никакого толка!
Мужчина бросил веревку и сел на диван. Он плакал, закрыв лицо руками.
Лапидус поднял с пола брошенную веревку и начал обреченно крутить в руках. Для веревки нужен был крюк, а крюка у Лапидуса не было. Да и веревка ему не понравилась — слишком тонкая. И жесткая. У Лапидуса была нежная кожа и все жесткое и грубое вызывало моментальное раздражение. Хотя он обещал начальнице, что повесится.
— Ты слабак, — вдруг крикнула женщина и залепила мужчине пощечину. А потом бросилась ему на шею. — Я люблю тебя, — голосила она, — прости меня, прости!
Лапидус отбросил веревку и залег на диван. На экране шли титры, конец серии, Лапидус взял пульт и переключил канал.
Тропические бабочки обещали тропические наслаждения. Синее безоблачное небо и синяя гладь воды. Зеленые деревья, яркие цветы, яркие тропические бабочки. Октябрь за окном. Глобус и самолет клиентов ярко освещены, так ярко, что хорошо видны даже сквозь темноту и дождь.