Она заливалась смехом, смеялся и он, Вася Маркин – молодой и счастливый тем, что есть у него любимая работа, есть и любимая девушка – самая что ни на есть лучшая на всем белом свете.
А ближе к осени они подали в сельсовет заявление и уже никогда не расставались.
Молодоженам в радость была работа на огороде, в небольшом саду, где росли малина, смородина, крыжовник, дикая яблонька, черемуха. Вместе они ходили к ручью за светлой родниковой водицей, что протекал недалеко от их дома. Вместе в лес за грибами, ягодой. Вместе делали заготовки на зиму – варили варенье, солили огурцы, грибы, вместе копали картошку и засыпали в подполье.
Молодые завели корову, и Василий рано утром гнал ее в общее стадо, вечером встречала Прасковья. Той небольшой зарплаты, что получали каждый на своем месте, хватало на обновы, и обновам тем радовались, как дети.
К концу года живот Прасковьи округлился, и весной 1934-го у них родилась дочь. И это уже была полноценная молодая семья селекционера Маркина, чем он втайне гордился, и было ради кого жить.
5.
Женатый человек Василий Маркин работал вдвойне, втайне лелея мечты о том, что когда-нибудь, а это случится непременно в самые ближайшие годы, выведет такой сорт пшеницы, что Прасковья будет гордиться своим мужем, и заживут они лучше некуда, радуясь успехам своих детей, которых у них должно быть обязательно много. Потому он не знал усталости, всю зиму большую часть времени проводя в лаборатории, где изучал биологические свойства семян – работа эта была непростая, требующая терпения и повышенного внимания. И все пока у него складывалось как нельзя лучше.
Исследования семян сорта пшеницы за № 1818 показали хороший результат, и значит, вырисовывалась перспектива создания нового сорта, обладающего нужными качествами.
В лаборатории Маркин занимался в основном с Надеждой Сенкевич, а женщины народ старательный, ответственный, все у нее было зернышко к зернышку, стебель к стебельку. Надежда ничего не забывала, каждый сорт, отобранные семена обретали свое собственное место с коробочках, мешочках, снопах, а в журнале для записей все это значилось под своими номерами, названиями, проставлялись числа месяца, год, выверялись сроки, соблюдалась периодичность.
Они могли говорить о чем угодно, не уставали друг от друга, здесь же пили чай, перекусывали, задерживались допоздна, даже если дома ожидала какая-то работа. Они просто были друзьями, соратниками, людьми, преданными избранной профессии.
Доверительные отношения у Маркина сложились и с другими сотрудниками отдела, хотя Василий Степанович мог быть резким, требовательным, мог высказать в глаза все, что думает о человеке, но каждый его подчиненный знал, что заведующий отделом никогда не позволит себе обидеть товарища незаслуженно и, если это потребуется, придет на помощь, отдаст последнее, что у него есть.
Между тем весна 1934-го брала свое, и последние островки снега дотаивали на крышах, а веселая капель пробивала в слежавшемся снегу около домов глубокие, темные, точно отбитые по линейке, канавки, превращая тот снег в бугристые ледяные выступы, запнувшись о которые можно было упасть и сломать ногу, что иногда и происходило с людьми.
Куры уже копались в образовавшихся проталинах, а петухи хлопали крыльями и прочищали горло своим извечным «ку-ка-ре-ку…»
Менялось и небо, день ото дня высветляясь и устремляясь куда-то ввысь своей бездонной голубизной.
– Ну вот, скоро опять в поле, – с радостной искоркой в глазах говорила Надежда.
– Скоро, – соглашался с нею Василий, не забывая при этом напомнить. – Нужно еще раз семена проверить, отобрать те, что покрупнее. Правильный отбор семян будет генетически однороден, и сорт можно будет направлять на испытания.
На следующий день они снова и снова всем отделом занимались сортировкой семян.
Василий подходил к столу, пропускал пшеницу сквозь пальцы, говорил ласково сам себе:
– Ну что ж, зернышки, пора вам в землю ложиться, пора расти да колос вынашивать.
Наталья улыбалась, поглядывая на своего молодого начальника, и на душе у женщины, как и у других сотрудников отдела, было светло и спокойно. Уверенность Маркина, надежность, умение работать за троих вселяли надежду на получение новых прекрасных сортов пшеницы, которые, как им всем казалось, ожидали их в не столь отдаленном будущем.
В этот же день в дальнем углу хранилища Василий обнаружил зерна, которые не высевались лет пять. Он подержал их на ладони, пересыпал в другую, задумался, ведь времени прошло много, и неизвестно, сохранило ли оно свою всхожесть. И решил посеять залежавшееся зерно, может, это как раз то, что в дальнейшем понадобится для работы.
А весна все больше и больше набирала силу. Земля покрывалась зеленой порослью травы, не умолкая, заливались в небе жаворонки, с полей несло теплым, благодатным, полным тонких запахов воздухом.
Дорога от конторы до опытного поля в эти дни стала до удивительного длинной.
Во всякое утро Василий торопился пройти эти два километра от порога своего дома и сказать полю, как это вошло у него в привычку – поля, где теперь собрались, слились воедино его интересы, чаянья, заботы.
«Здравствуй, поле! Вот я пришел к тебе снова и буду приходить всегда, пока достанет сил. Буду лелеять тебя, обихаживать, готовить к тому, чтобы ты родило колос, а в том колосе – зерно. Такое зерно, чтобы всем на зависть. Всем на удивление. Всем в радость».
Он шел быстро, уверенно, а по обеим сторонам дороги уже вспыхивали первые цветы. Лес еще не наполнился листвой, и через ветки деревьев можно было рассмотреть черную кромку невспаханного поля, на котором появились сорняки – эти, как отмечал про себя Маркин, никогда не опоздают, создавая людям дополнительную заботу о чистоте будущих посевов.
А подошло время, отсеялись, уложившись в нужные сроки. В июне посевы зазеленели всходами, а в июле, в том памятном для него 1934-м, когда родилась дочь, по всей тулунской земле разлилось обычное для этих краев тепло. На опытном поле все зеленело, а в лесу цвели саранки и ландыши.
Оформив материалы по скрещиванию сортов, Маркин на метеостанции, проводил агрометеорологические наблюдения, пытаясь понять влияние климата на селекцию пшеницы. После завершения намеченной программы он послал отчет в Сибирский НИИ растениеводства и селекции.
А подошла осень, отдел его в полном составе занялся отбором и сортировкой полученного урожая с делянок, выбраковывая мелкое, слабое зерно.
Однажды его внимание привлекла линия гибрида, у которого зерно было крупнее, чем у остальных сортов, а стебель – короче и плотнее, что предполагало его устойчивость к полеганию. Разбирая отчеты станции, Василий выяснил, что еще в 1919 году Писарев, скрещивая с местными сортами североамериканские гибриды Маркиз и Прелюд, вывел новые линии. Канадские сорта отличались крепкой соломой и хорошим качеством зерна, а местные сибирские формы – скороспелостью. Оказавшись посеянными в условиях Сибири, иностранные сорта теряли свою урожайность, не выдерживали засухи, от них нельзя было получить полноценное потомство. Позже полученные гибриды опылили западно-сибирскими формами, в том числе и Балаганкой, как носителями недостающих гибридам качеств. Но и у этих линий также был недостаток, они плохо переносили весеннюю засуху. Последним, кто занимался гибридизацией, был Аркадий Аркадьевич Гусельников. Работая с оставлен-ным Гусельниковым материалом, Василий обратил внимание, что селекционер проводил скрещивание гибрида Маркиз с местным сортом 85А/13, семена которого Василий отобрал, и они лежали на хранении. А вот что можно было ожидать от этого гибрида, ему и предстояло выяснить в ближайшие годы.
В один из предосенних дней Маркин с Мусатовым ехали тихой полевой дорогой. Остановились.
Василий шел медленно, забредая по пояс в пшеницу, перебирал пальцами колосья, щурил глаза.
– Виктор Степанович, иди сюда. Посмотри, благодать-то какая, – призывал Мусатова вместе с ним полюбоваться вызревающими посевами. – Завалимся хлебом к осени.
И Мусатов шел к нему, осторожно ступая, дабы не повредить лишние колоски. Вместе они считали зерна, а потом отправляли их в рот, пробуя на вкус.
С поля не забывали завернуть в лес, чтобы пройтись по траве, набрать в ладонь костяники, а то и грибов, из которых жены потом делали дома ароматную жареху.
В лесу особенно вспоминалось детство, и оба, наломав пустотелых дудок, принимались мастерить свистульки, которые пели на разные голоса.
По каким-то неуловимым приметам Василий находил гнезда птиц и, остановившись около муравьиной кучи, увлеченно рассказывал о трудолюбивой жизни ее обитателей, словно в этом и было главное, ради чего они каждый день приходили на опытное поле.
Виктор Степанович улыбался, поглядывая на Маркина: ему было приятно видеть своего товарища. Настроение молодого агронома передавалось и ему, и не могло не сказываться самым благодатным образом на всей их работе.
В тот день, когда Маркин с Мусатовым осматривали посевы, в лес зайти не удалось: подъехавший на лошади рабочий Данилин передал просьбу директора Ловенецкого зайти к нему в кабинет. Селекционеры отправились в поселок.
– Познакомься, это Иннокентий Ефимович Быков, ваш коллега-агроном, приехал к нам из Баяндаевского опытного поля, – увидев на пороге Маркина, сразу же заговорил Ловенецкий. – Покажи ему наши поля и подбери несколько образцов пшеницы для использования их в степной зоне Прибайкалья. Надо нам всем помогать друг другу, обмениваться опытом, брать друг от друга все то лучшее, что наработали селекционеры, вот тогда и будет толк.
Маркин и Быков кивнули Ловенецкому, вышли на улицу. Присели на лавочку в тени клена. Иннокентию Ефимовичу было лет сорок: высокий, худощавый, одет в кожаную куртку. Карие глаза внимательно смотрели на собеседника. Достали кисеты, скрутили цигарки и, закурив, повели разговор.
– Науку о земле я постигал еще при царе. Учился в сельскохозяйственной школе в селе Жердовка, что недалеко от Оека. После трехлетнего обучения выдали свидетельство агронома и направили на север, в Киренск уездным агрономом. Там меня революция и застала, работал до тридцатых годов. В тридцать четвертом перевели на Баяндаевское опытное поле. Но сам понимаешь, без добрых сортов хлеба не получишь, вот и привела меня судьба к вам в Тулун на селекционную станцию. У вас, как я слышал, уже есть серьезные наработки и, может быть, вы нам в чем-то поможете: поделитесь образцами сортов, расскажете, в каком направлении работаете. Хотел бы я больше услышать и узнать об опыте Виктора Евграфовича Писарева, который является основателем нашего Баяндаевского опытного поля. Ведь и ваша Тулунская станция отталкивается от его наработок.
– Выходит, мы с вами последователи дела, основанного одним и тем же человеком, и, само собой, должны помогать друг другу. Поэтому вы зря меня уговариваете, я и без уговоров сделаю все, что от меня зависит, – ответил Маркин. – А все-таки какой удивительной судьбы этот человек – Писарев?
– Представь себе, – подхватил мысль Маркина Быков, – родился в дворянской семье в Иркутске. После окончания гимназии поступил в Казанский университет. После окончания университета закончил Петровскую академию в Москве и вернулся в Иркутскую губернию. Еще совсем молодым человеком создал Баяндаевское опытное поле, а затем и Тулунское. Успел вывести ряд сортов и наработать материал для сортов будущих. Вот это биография, Василий Степанович.
– Мы с Виктором Евграфовичем держим связь постоянную: переписываемся, советуемся, я собираюсь съездить к нему в Москву. Что до моей личной биографии, то мне, откровенно говоря, сказать нечего – не нажил я пока настоящей биографии. Приехал сюда в Сибирь из южной Ставропольской области России. Сортов новых еще не вывел, но стараюсь, как могу. Надеюсь, что все у меня еще впереди.
– Ну и хорошо, главное, чтобы была цель, а она у тебя есть. Кстати, – спохватился Иннокентий Ефимович, открыв свой дорожный чемодан, из которого достал льняной мешочек. – Возьми, здесь наша баяндаевская пшеница. Всем хороша: зерно крупное, только стебель слабый и головней болеет, а вот урожайность дает хорошую и заморозков весенних не боится, успевает вызревать.
Для Маркина лучше подарка трудно было придумать. Он бережно принял от Быкова мешочек, положил в карман и время от времени нащупывал его рукой, будто хотел лишний раз убедиться, на месте ли он. В дальнейшем привезенные Быковым зерна сыграли свою роль в создании нового сорта под названием Скала. Но об этом позже.
Как заведующий отделом пшеницы Маркин бывал в Иркутске в областном зерновом управлении. Поездки эти позволяли шире знакомиться с тем, что происходило в стране нового, прежде всего, в семеноводстве. Здесь проводились семинары с агрономами-семеноводами и просто с агрономами хозяйств и районов, на которых нередко возникали жаркие диспуты по проблемам снабжения сельскохозяйственного производства качественными семенами зерновых культур. И это было время, когда заканчивалась коллективизация и начинали развиваться новые формы хозяйствования.
От опытных полей и селекционных станций хозяйственники и партийные работники требовали новые сорта, которые могли бы повысить урожайность зерновых культур и в кратчайшие сроки сделать колхозы и совхозы прибыльными, вывести аграрный сектор страны на более качественный уровень. Во время диспутов доставалось и Маркину, в адрес которого могли прозвучать самые неожиданные вопросы, например, такие:
– Ты, уважаемый селекционер, сколько собираешься дать новых сортов уже в будущем году? – наступал какой-нибудь новоиспеченный агроном, только что окончивший краткомесячные сельскохозяйственные курсы.
– В сам дели, каки? – присоединялся к нему и вовсе малограмотный колхозник, по воле случая возглавляющий агрономическое направление из какого-нибудь колхоза Жигаловского района. – Ты чё, против политики ВКП(б) и лично товарища академика Лысенко, который грит, что сорт можно получить за два с половиной года?
– Да-да, просвети нас, уважаемый. – наступали и другие.
Маркин вставал со своего места, испытывая чувство растерянности перед этими мало понимающими в вопросах селекции растений людьми, начинал говорить и видел, что его не понимают собравшиеся.
– Уважаемые сельхозработники, я селекционной наукой занимаюсь всего каких-то четыре года, но ответственности за снабжение хозяйств новыми перспективными сортами пшеницы с себя не снимаю. Однако мой пока еще небольшой опыт подсказывает мне, что в наших сибирских условиях, а тем более нашей обширной Иркутской области, где самый разнообразный климат и самый широкий перепад температур, за два с половиной года новый сорт получить вряд ли представляется возможным. Я не отрицаю того, что, может быть, такие сорта можно получить в условиях южных зон нашей страны, да и то вряд ли, потому что существует заложенный природой определенный цикл, который должны пройти семена различных сортов при скрещивании, отборе и так далее, за поведением которых наблюдает селекционер, выявляя слабые и сильные стороны того или иного сорта. Поторопить этот заложенный самой природой цикл не представляется возможным, и здесь требуется труд не одного поколения селекционеров, чтобы наработать необходимый для создания новых сортов материал. У нас на Тулунской селекционной станции такой материал имеется, и мы уже на пороге получения нужных сельскому хозяйству перспективных сортов. Но пока я бы не стал заверять вас, уважаемые сельхозработники, что уже в будущем году мы обеспечим вас новыми сортами. Но вот качественным семенным материалом обеспечить можно, только опять же надо создавать повсеместно семенные участки в разных колхозах, расположенных в разных климатических зонах – это вот сегодня считаю наипервейшей задачей.
– Знам!.. – выкрикивали одни.
– Слышали уже!.. – вторили другие.
Однако в семеноводческой работе уже многое стало меняться в лучшую сторону, и, как следствие, в 1936 году совхозы и колхозы обязаны были выделять семенные участки для посева зерновых сортов улучшенными отборными семенами. А 29 июня 1937 года вышло Постановление Совнаркома СССР «О мерах по улучшению семян зерновых культур» и был учрежден ряд государственных селекционных станций, районных семеноводческих хозяйств и сортоиспытательных участков.