Молебны проходили весь день. Потом батюшек приглашали в дом к Ивану Леонтьевичу Корепину, там для них готовили специальный обед, за которым проводили празднество. И только вечером их снова увозили в село.
Сопровождавшая иконы группа девушек и парней возвращалась домой поздно вечером. На второй день начиналось гуляние. С утра мелкие торговцы: местные и из других деревень привозили свои товары на середину улицы к дому Таракановых. Раскидывали палатки на случай дождя, жары и пыли, раскладывали свои товары, и начиналась оживленная торговля, которая продолжалась 2–3 дня. В продаже были конфеты, пряники, орехи: заморские, китайские, вологодские, кедровые орехи, семечки и другие мелочные товары».
На праздник Терентий всегда выделял своим детям денег. Их было четверо. Старшему Якову давал 25 копеек, Борису 15 копеек, сестре Анюше 10 копеек, а Василию больше пяти копеек никогда не попадало. Получит, бывало, пятачок и распределяет, на что его израсходовать. В первую очередь купит маленькие игорные карты за 2–3 копейки, на остальные купит пряников, конфет и семечек, а на орехи не хватало.
Справляли в деревне все религиозные праздники: Рождество, Крещение, Кузьму и Демьяна, Масленицу, к которым заранее готовились. Варили пиво, гнали самогон.
Были случаи, когда летом не было долго дождя, засуха грозила уничтожить урожай. Собирались жители деревни и решали организовывать молебен в такой же обстановке как и в престольный праздник. Для этого приглашались батюшки со всеми «божьими ликами». Первоначально служили молебен возле часовни, а потом всем крестным ходом обходили вокруг деревни. Этот молебен выражался в просьбе у Бога дождя. Батюшки, когда их просят, не выезжали, а ждали, когда покажет на дождь барометр. Вот и получалось, что после молебна обязательно проходил дождичек.
«Это Бог послал», – так говорили старики. Молебен служили против болезней: «холеры» и «сибирской язвы», которые уничтожали людей и скот.
Были и такие случаи: когда нет дождя, несколько женщин впрягались в плуг и объезжали с ним вокруг деревни, этим самым делали борозду, через которую болезнь в деревню не должна была пройти. А то бывало и так, чтобы выпросить у Бога дождь, собирались партиями женщины и за сотню метров ведрами носили воду «на могилу, якобы похороненного покойника», такое поверье дошло до первых годов советской власти.
«В Рождество ребята собирались по несколько человек и ходили по домам «славить». Я был всегда батюшкой. Заранее делал из липовой лутошки крест и рано утром, чтобы попасть в дома первыми (первым всегда больше давали), бежали на улицу. Пройдя в избу, начинали петь: «Рождество твоё Христово, Христос – Боже наш. Воссияю, воссияю миру, разуму, ты будь звездою, Господи боже, Слава тебе!».
После этого хозяин давал нам денег, копеек 5-10, а если нет денег, то хозяйка подавала большой кусок хлеба, и так пробегали всю улицу. Потом шли к кому-нибудь домой и начинали считать «заработок». Иногда доставалось копеек по 15–20 на брата.
В говенье, перед Масленицей тоже ходили славить. В благодарность нам давали кресты из белой муки, в них иногда запекали медные или серебряные монеты на «счастье», но «счастье» это очень редко попадало. Пели мы так:
– Тётушка, крестик, говинье-то треснет, дайте другой, переломится другой.
С завучем, Анной Григорьевной несколько раз мы всем классом ходили в церковь, за семь вёрст «киселя хлебать», то есть на исповедь, сдавать батюшке грехи. Батюшка спрашивал у меня:
– Что, мальчик, грешен?
Я отвечал:
– Грешен, батюшка.
Батюшка давал сладкого причастья чайную ложечку, а я целовал у него крест».
Особенно Васе запомнился день, когда он учился в 3-м классе, и они ходили одни с Колей и Ваней в Радоницу славить Христа.
День был ясный и тихий. В село Воскресенское через реку народ валом валил. Возле церкви двумя длинными рядами стояли нищие, убогие, слепые, хромые – все, ждущие медного гроша, тот люд, который мог быть исцелен только разве Христом. По улице от трактира до церкви стояли палатки, и на козлах – лотки с разными сладостями и пряностями. В церкви, набитой народом, шла служба. Кладбище переполнено нищими, торговыми людьми и почитателями праздника. Большая часть пришла помянуть своих родственников и друзей с самоварами, кофейниками, водкой и закуской. На кладбище шумно, потому что многие, не дождавшись крестного хода, уже успели справить поминальную тризну, а на тризне, как известно, наш православный народ не столько ест, сколько пьет. Так начинался праздник.
«Вот церковные люди ударили в колокола. Церковные двери распахнулись настежь, и из них показались хоругви, потом фонарь, запрестольный крест, за ними сборная братия, далее огромное количество образов, которые большею частью несли благочестивые женщины и мальчишки, любящие всевозможные церемонии. Наконец, появились батюшки, а за ними огромная масса народу. Народ, один за другим, составив длинный ряд, нагибаясь лицом к спине соседа, проходил под образами, как под воротами. Все это было очень занимательно и весело. Крестный ход должен был обойти все близлежащие улицы.
Родители давали мне 5 копеек, чтобы я поставил к иконам свечки и положил на тарелку, с которой обходил церковный староста. Я, бывало, клал на тарелку 2–3 копейки, а сдачи брал пятак или гривенник, и так обеспечивал себя деньгами на весь праздник».
Второй класс Вася закончил хорошо, его перевели в третий или, как тогда говорили, «в старшие». В старших он учился тоже хорошо по всем предметам. Уроки были чтение, чистописание, изложение, диктант. Он наизусть выучил стихотворения: «Без отца», «Утопленник», «Смерть Сусанина», «Не ветер бушует над бором» и другие.
Вася не любил изучать Евангелие и закон Божий. Плохо давались ему и молитвы. За эти предметы ему здорово доставалось от батюшки, а также от родителей. Славянский язык читать не мог и плохо, с трудом переводил на русский.
«Батюшка каждую субботу приходил в школу и проводил урок «Закон Божий». Бывало, не ответишь ему на вопрос или не выполнишь домашнее задание, то он поставит на ноги и заставит стоять весь урок. Однажды я забыл дома учебник «Закон Божий», батюшка отправил меня домой за ним. С конца деревни пробежал 4 версты туда и обратно по грязи в лаптишках. Весь мокрый от пота и грязи вернулся в школу. С тех пор я не стал забывать свои учебники».
Зимой в школу привозили «живые картины». Вечером приходили взрослые, с них брали деньги, а школьников пускали без денег. На пол ставили аппарат, как у фотографа, а на стену вешали белую простынь. В аппарат вставлялись пластинки, а на простыне получалось изображение. «Фотограф» читал содержание картинки. Было интересно смотреть на живые картинки, и все ребята старались как можно ближе приблизиться к картинке и пощупать ее руками.
В школе часто взрослые парни и девчонки ставили спектакли. Особенно интересно было, когда на сцене стреляли из ружья или пистолета.
В школе для детей из бедных семей были организованы горячие завтраки и обеды. Утром сладкий чай с печеньем или пряниками. В обед молочный суп и каша.
Несколько раз в школу привозили кожаную и валеную обувь, ситец и материю. Давали только беднякам. Для распределения создавалась специальная комиссия. Васе один раз дали материю на рубашку.
Дождливой осенью 1917 года в деревню пришла весть о том, что в Петербурге произошла Октябрьская социалистическая революция. Она принесла деревне большие изменения. Бедняцкое крестьянство получило равные права на пользование землей. Впервые семья Замысловых получила надел земли на 9 душ.
Землю-то получить получили, но как её обрабатывать, как её удобрять? Ни коня, ни скота на дворе не было, да и двора-то возле дома в то время не было. Из сил, как говорится, выбились, но лошадёнку купили. Лошадь купили старую, с толстой шкурой, изъеденной оводами, с хвостом, забитым репьями, с мозолями на холке от хомута и спине от чересседельника. Здесь же приобрели старую сбрую, телегу на деревянном ходу. В поле ехать, а плуга нет. Но не беда. Плуг нашли где-то старенький, починили в кузнице.
Поехал Василий с отцом в поле, лошадь как лошадь, в телеге хорошо бежит. Запрягли в плуг, а она ни туда ни сюда. Крутится из стороны в сторону. Он её с боку плетью, а она не берёт плуг. Что делать? Ехать обратно домой? Неудобно. Подошли мужики, пахавшие рядом, посмотрели, что за лошадь у Терёхи, попробовали за плуг, а она ни с места.
– Так, Терёха, – говорят мужики, – лошадь твоя пахать не будет, она с норовом.
Пришлось снова лошадь запрячь в телегу и ехать домой.
По дороге лошадь снова удивила. Она изгибалась, переходила на рысь, шла вбок, норовя съехать с дороги и вывалить седоков из телеги. Она была старой и умной крестьянской лошадью, Людей она понимала, и, когда Терентий начинал с ней разговаривать, упрекать в безобразиях, косилась на него грустным глазом, трясла головой и сердито фыркала.
Мать их встретила не особенно весело.
– Что-то недоброе случилось? – спросила она.
– Да, мать, лошадь не хочет пахать, у неё норов.
– Придётся её продавать, – уныло проговорил отец.
На том и порешили.
В воскресенье в селе Воздвиженском был базарный день. Утром запрягли коня, наложили в мешок сена, и Василий с отцом поехали на базар. В Воздвиженском у них была родня, сначала заехали к родне, коня выпрягли и в поводу повели на базар. Лошадь телом была справная, долго стоять не пришлось, подошли покупатели, договорились в цене и тут же продали. Отец, здесь же в рядах, купил кое-что из продуктов, гостинцев и пошли домой, телега осталась у своих.
К вечеру пришли домой. Мать видит, что коня нет и говорит:
– Продали лошадку?
– Да, мать. Слава Богу, хоть продали. Завтра пойдём на базар в Воскресенское. Переночевали. С утра пораньше отец с матерью собрались и пошли на базар, Василия с собой не взяли, так как путь туда был неблизкий.
Под вечер, обычно, ребятишки ходили к мирскому мосту встречать базарников. И на это раз собрались несколько парнишек и побежали по дороге. Василий издали увидел отца, который вел за повод коня такого же чалого, как и проданный. Только этот был повыше и потощее. Отец посадил Васю на коня, и он ехал на нём до дома. В семье все были рады, что купили другого коня. Отец замешал коню мешанки, конь хорошо ест.
– Ну, сынка, завтра поедем с тобой пахать.
Утром, когда отец вышел на двор, конь лежал. Отец надел узду, стал понукать, а он не хочет вставать. Кое-как поднялся на передние ноги, а зад поднять не может. С трудом коня подняли, запрягли в плуг и поехали на ближнюю полосу. До обеда пропахали, с обеда пахать не стали. Пусть конь отдохнёт, а на ночь его отпустили пастись на траву. Конь гулял недалеко в логу, отец послал Василия посмотреть. Когда тот подошёл к коню, стал понукать – не встаёт. Побежал домой, сказал отцу. Отец взял веревку, и всей семьей пошли на луга. С помощью верёвки всё же коня подняли. Привели домой. Отец опять дал ему мешанку, а он и мешанку стал плохо жевать. Отец взял небольшую палку, сунул коню в зубы и посмотрел в рот. У лошади на языке был «ящур». Отец смазал язык лошади дёгтем, но ничего не помогло.
Загоревали отец с матерью. Что будем делать? Лошадь на дворе, а пахать придётся нанимать кого-то, а кого нанимать? У всех своя пахота. Нужно ждать, когда крестьяне закончат свою пахоту. Пошёл отец к своим братьям: к Сергею и Андрею. Мать пошла к Пазухину Михаилу. Договорились в следующее воскресенье приехать помочь в пахоте. Своя лошадь помучилась, помучилась да так на лугах и издохла. Погоревали отец с матерью, поплакали, но что поделаешь? Придётся жить без коня, покупать другую лошадь больше было не на что.
Кое-как пахоту закончили, нужно заборонить, а на чём? Пошел отец к своему хозяину, договорился с ним, тот дал коня. Поле заборонили. Сеять опять пришлось просить помощи у своих братьев. На этом и закончилось их хлебопашество. Сколько приняли трудов, хлопот и забот, а урожай собирать в свои закрома не пришлось.
Иван Леонтьевич Корепин, став обладателем большого капитала, страстно мучился в надежде сохранить и приумножить его. Но времена наступили смутные, нехорошие для богатых людей.
Весной 1918 года на мельнице Уста, бывшей помещичьей усадьбе, он, следуя веяниям времени, организовал сельскохозяйственную коммуну, в которую вошла и семья Замысловых. Все в округе понимали, что коммуну Корепин организовал с целью сохранения своего капитала. В сельхозкоммуну вошли бывшие его батраки и часть бедняков: семья Замысловых, семьи Сауковых Н. И. и Андрея Шипикина, Василия Дубова из деревни Красный Яр. Переехал из Перекопа (название места на реке Ветлуга) брат Саукова, Иван. Из Воскресенска приехал Павел Муратов. Из Буслаева – его свояк, Василий Большеков. Позднее приехал из деревни Андреевка Николай Хохлов с женой. Членом коммуны был и его сын, Арсений. Потом был прислан агроном Борис Иванович Зверев, которого также приняли в члены коммуны. Всего в коммуне было десять человек. Коммуне было присвоено имя Ленина.
Василий хорошо помнил тот день. Была осень, шел дождь. Приехал отец на двух лошадях, погрузили на одну лошадь манатки, на вторую посадили ребятишек и поехали в коммуну. Так началась их новая жизнь.
Председателем коммуны первое время был сам хозяин, но вскоре его переизбрали. Новым председателем избрали его свояка, Большекова В. И. Счетоводом был избран Хохлов Арсений. Юридически руководство коммуной осуществлялось Советом коммуны: председателем и двумя членами. Была своя круглая гербовая печать и штамп.
Совет коммуны решал основные с/хозяйственные и политические вопросы. Остальные вопросы решало общее собрание. Как правило, на собрании должны присутствовать все взрослые члены семьи.
Кроме Совета коммуны, первоначально была создана комиссия по учёту оставшегося барского имущества, которое находилось на складе. Каждая вещь записана была в книгу учёта. Каждая вещь из одежды была обозначена инициалами «Ю.У.» (Юлий Ухтомский).
Та или иная семья, нуждающаяся в чём-либо из одежды, подавала на общее собрание заявление. Собиралось собрание и решало, дать или не дать.
Коммуна жила по принципу: работать по способности, получать по потребности. Распределение продуктов было по едокам. Например, взрослому была установлена норма муки на месяц 40 фунтов, детям – по 25 фунтов. Детьми считались до 14 лет. Установлена была и норма на продукты.
Так по решению коммуны Василию дали серые валенки, коричневой фланели на рубаху и мануфактуры на штаны. С тех пор их семью стали считать богатой.
В доме Замысловых жили три семьи, все продукты получали вместе и готовили в общей кухне. Обедали каждая семья отдельно, каждая в своей половине.
Работы велись под руководством агронома. При посадке картофеля и капусты применялся квадратно-гнездовой способ. Минеральных удобрений кроме извести не вносилось. Также земля удобрялась навозом.
Государство коммуне предоставило денежный кредит на приобретение племенного скота. В основном были приобретены жеребцы, быки, хряки.
Были также приобретены конные машины: жатка-сноповязалка, жатка-самосброска, лобогрейка, дисковая борона «Рондаль», железные пружинные бороны, драпачи, сенокосилка, конные грабли, двухконная приводная молотилка, веялка, сортировка «Триумф», две зерновые конные сеялки, клеверная сеялка. Впоследствии в коммуне был создан прокатный пункт. Деревенские крестьяне могли пользоваться за установленную государством плату сельскохозяйственным инвентарём, племенными производителями. Основным источником доходов коммуны была мельница и животноводство. Зерно, мука и продукты животноводства (мясо, молоко) расходовались не только на питание коммунаров, часть их шла на покупку лошадей, одежды, обуви, т. д. Государственной торговли тогда не было. Все товары покупались в обмен на продукты.
Свадьбы проводились за счёт коммуны. На праздники дополнительно к норме выдавались продукты.
Коммуна имела тесную связь с Богородским совхозом, который в это же время был создан на базе помещичьего хозяйства, которым владела помещица Софья Герасимова. Хозяйство совхоза специализировалось на овощеводстве и садоводстве. Имелось большое животноводство.