Артур появился в храме раньше всех и, обойдя его, обнаружил в притворе дверь в ризницу. В ризнице среди церковной утвари сыскались спички, восковые свечи и лампадное масло. В главной части храма, он выставил свечи на подсвечники, долил масла в лампады и зажёг огни. 'По крайней мере, в этой простой процедуре мы с ними схожи', - подумалось ему. Действительно, и буддийские службы предполагают масляные лампады, а лампадным маслом 'от православных' он и сам охотно пользовался: оно чистое, горит ровно, а стóит дёшево.
За спиной послышалось шевеление, шаркание ног, покашливание. Обернувшись, Артур увидел, что прочие участники семинара уже все в сборе (даже вон и Олег пришёл, хоть и стоял у входа, обособившись ото всех, с независимым видом). Шесть человек легко распределились по пустому храмовому пространству, но при этом как-то неуверенно переглядывались, переминались с ноги на ногу, будто - странно сказать! - будто для них стоять в храме на молитве было непривычным делом. Или это ему только показалось? Книжечку с молитвами, что характерно, в руке держал каждый, кроме разве что 'измученного еврея', который стоял к нему ближе всех и спокойно ожидал начала. К нему-то Артур и обратился:
- Брат Евгений, наверное, Вам нужно предоставить честь...
Тот помотал головой.
- Я даже не иеродьякон, простой монах, - ответил он. - Вам, отец дьякон, сам Бог велел.
Да, вот это угораздило попасть в переплёт! Делать нечего: назвался груздем... Инструктор медитации буддийского центра взошёл на клирос, раскрыл перед собой книжечку на нужной странице и тенором возгласил:
- Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа - Аминь!
Знакомство Артура с 'родной русской верой' ограничивалось фильмами да, пожалуй, 'Литургией Иоанна Златоуста' Рахманинова, которую он слышал пару раз в концертном исполнении. На службе в православном храме он был до того раза три в жизни. Тем не менее, имелся у молодого человека слух, не самый сильный, но достаточный голос, а прежде слуха и голоса - бесстрастие клирика перед лицом прихода. Читать вслух - дело совсем нехитрое: этому учат в первом классе средней школы. И петь вслух - затея тоже незамысловатая: этому обучают классе во втором. Но вот молиться вслух перед малознакомыми людьми - это требует некой умственной убеждённости в своём праве делать так. У Артура такая убеждённость была. У него, правда, не было ни малейшей убеждённости в своём моральном праве читать христианские молитвы. Не то чтобы он как буддист боялся оскверниться ими, не то чтобы произносить их было невозможно и невыносимо. Нет, всего лишь непривычно. Так любитель скрипичных концертов слушает оргáн: с удивлением и не без удовольствия. Но вот не огорчатся ли другие, узнав про его веру? Пожалуй, и огорчатся; пожалуй, и оскорблёнными себя почтут. Так, выходит, молчать про неё?
Прочие голоса тоже подтянулись за ним, и так вполне удовлетворительно где-то пропели, а где-то отчитали Вечернее правило, за ним - Акафист Ангелу-Хранителю. Этот акафист Артур добавил по своей инициативе: он разыскал в ризнице служебник. Едва закончив, 'семинаристы' поспешили разойтись: все казались несколько смущёнными, что, однако, можно было приписать скромности и деликатности, тонкости душевного устройства, при котором сокровенное не выставляется напоказ, а ведь любая молитва это сокровенное напоказ неизбежно и выставляет, если только, конечно, не читается равнодушным, казённым языком. Не потому ли в православии, в отличие от буддизма, миряне в большинстве случаев на службе присутствуют безмолвно?
Поразмышлять было некогда: Гольденцвейг, единственный, кто остался, подошёл к Артуру, и у того сердце ушло в пятки: вот сейчас его раскроют! Вот сейчас ему, самозванцу, достанется на орехи!
Но монах сказал достаточно будничные слова:
- Стихаря Вы с собой, конечно, не взяли, да? Как-то в свитере и в джинсах нехорошо, отец дьякон, моё чувство благолепия не на месте... Хотите, здесь поищем?
- Благодарю, не нужно. Я бы не стал облачаться без благословения, - ответил Артур наугад, просто чтобы назвать любой повод, и, как оказалось, угадал. Честнóй брат покивал с серьёзным видом:
- Да, конечно, без иерея облачаться не положено, хотя кое-где и облачаются, и даже панихиду поют. Уважаю: Вы - последовательный человек, не бежите сломя голову за модернизмом! Знаете что, Артур? - он слегка улыбнулся. - Вы - из всех моих знакомых дьяконов-мирян, пожалуй, образцовый дьякон. Не с точки зрения безупречности службы - тут у Вас есть огрехи, - а с точки зрения картинки, которая при слове 'дьякон' должна появляться в уме обычного мирянина. Мои поздравления!
'Неужели?' - подумал буддист с грустью и удержался от того, чтобы открыться 'коллеге' прямо сейчас, на месте, только мыслью о том, что огорчит человека. Это, увы ему, обманщику, он ещё успеет сделать за оставшиеся шесть дней...
XII
Служебник Артур взял с собой в номер и, увидев, что остался в комнате один (Максим куда-то исчез), принялся в голос читать чин литургии:
'Глаголет диакон: Благослови, владыко! Иерей: Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Начинает глаголати диакон: Царю небесный, утешителю, душе истины...'
Признаться ли всем этим 'милым людям' в своём неправославии или нет, он ещё не решил, но если не решится так сделать, то в воскресенье ему нужно будет облачиться в стихарь и сослужить иерею утреню, да не по бумажке, которую сегодня он успешно спрятал на клиросе, на подставке для нот, а наизусть!
Читать славянский шрифт было утомительно, запоминать церковные слова оказалось ещё даже более непривычно, чем заучивать тибетские. Впрочем, память клирика, как и память актёра, растяжима. Первые две страницы пошли легко. Потóм всё же нагромождение слов дало о себе знать. Прикрыв глаза, Артур отложил молитвенник на журнальный столик между двумя креслами.
- Мне этого в жизнь не запомнить, - выдохнул он утомлённо.
Посидев ещё немного, он, не открывая глаз, снял с левого запястья чётки и принялся вполголоса начитывать мантру Сарасвати, покровительницы наук, моля о прибавлении памяти. Что-то неприметно изменилось в комнате к тому времени, когда он добрался до конца круга. Артур открыл глаза: перед ним стоял Максим и глядел на него во все глаза, приоткрыв рот. Артур встал, чувствуя, что краснеет.
- Кто ты, человече? - дал наконец Максим волю своему удивлению.
- Буддист...
- Я это понял: я, конечно, не великий спец в догматическом богословии, но могу отличить буддийскую молитву от христианской! Я имею в виду, как ты сюда попал, на православный семинар?
Вздохнув, Артур вновь уселся в кресло и, пригласив соседа сесть рядом, рассказал свою историю.
- ...Вот, собственно, и всё, - закончил он свой рассказ. - Что ты теперь будешь делать? Сдашь меня церковным властям?
- Каким властям? - не сразу сообразил Максим. - Девочкам-монашкам, что ли? - Он расхохотался. - Насмешил, чудило! Тоже мне, 'власти'! С какой стати мне тебя им сдавать? Какая мне в этом выгода?
- А что, разве всё измеряется одной выгодой? - спросил Артур серьёзно и с долей горечи. - Убеждения разве ничего не значат? Совесть твоя христианская не приказывает тебе этого сделать?
Максим посерьёзнел. Побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
- Совесть у меня скребёт совсем в другом месте, - признался он. - Хочешь знать, в каком?
- Не настаиваю на этом знании, но не протестую против него.
- Красиво говоришь, отец буддийский дьякон... В том, что я и сам - как тебе сказать? - я... я, скорее всего, не православный человек.
Пришёл черёд Артуру раскрыть рот от удивления.
- То есть не то что бы вовсе... - тут же поправился Максим. - Но не то, что называют 'воцерковлённый', это точно.
- И при этом - церковный староста?
- Да, вот так вышло. Эх, Артурка... - Максим вздохнул и сам принялся рассказывать свою историю, которую мы дословно воспроизводить не будем, а перескажем своими словами.
Максим, диктор и ведущий авторской программы на радио, с детства чувствовал, что отличается честолюбием. Всегда ему хотелось человеческого внимания и, чего скрывать, своей 'законной' доли власти, а при этом особых художественных или научных талантов у него не было. Было, впрочем, умение орудовать языком и легко сходиться с людьми, завоёвывать их симпатию. Пользуясь скорее этими двумя умениями, чем знаниями и усидчивостью, он, в частности, и вуз закончил. Работа на радио - прекрасная вещь, ди́ктора слышат многие, но этого ему не хватало, хотелось роли в политике. Ещё в студенчестве Максим вступил в молодёжное отделение 'Единой России', затем перебрался во 'взрослую партию', дорос до первого мелкого поста вроде секретаря первичной партийной ячейки... Но тут для партии наступили нелёгкие времена, дала о себе знать подмоченная 'Единой Россией' на 'грязных' выборах 2011 года репутация. Начальство объявило, что всякому, кто надеется на дальнейший рост в партийной иерархии, нужно избрать себе какую-то публичную сферу деятельности и в ней активно потруждаться, а иначе забыть саму мысль о большой политике. Медицина, к примеру, - хорошая, социально значимая сфера, врач или директор поликлиники в качестве депутата городской думы смотрится отлично. Образование тоже вполне годится. А шоу-бизнес, к которому отнесли радио... нет, на шоу-бизнесе не сколотишь политического капитала! В огорчении собрался Максимка уже вовсе уходить из партии, когда его хороший знакомый со студенческих лет, с недавнего времени заделавшийся целым иереем, то ли в шутку, то ли всерьёз предложил потрудиться на благо прихода: или деньгами пожертвовать, или помочь иными какими своими талантами. Местное партийное руководство идею в общем и целом одобрило: церковь - это вам не радио, это - вера отцов наших, это патриотично, солидно, надёжно и красиво. Тем более что других желающих совмещать религию с политикой не нашлось, оттого любопытно было бонзам из городского совета 'Единой России' поглядеть, что из этой затеи получится. Вот так и заделался Максим Иволгин общинным старостой и секретарём приходского совета, с тех пор усердно участвуя в каждом заседании и при случае даже произнося духоподъёмные речи. Начал он постепенно продвигаться и по партийной линии... Правда, службы новый церковный староста даже теперь посещал много если раз в полгода, но батюшка, тот самый молодой отец Игорь, которого Максим во время óно звал просто Игорьком, на этом особо и не настаивал...
- Слушай-ка, а у тебя как дела обстоят с 'духовным ростом'? - прервал молодой политик свою исповедь внезапным вопросом. Артур поднял брови:
- В каком смысле?
- Ты у себя в приходе или как у вас там называется - кто?
- Инструктор медитации. Тот, кто проводит, э-э-э... службы.
- Так это что ж, целый поп, по нашим меркам?
- Поп, может быть, и не поп, но уж дьякон - это точно.
- Ну ты, однако, перец! - восхищённо присвистнул Максим. - То-то я гляжу: есть в тебе эта профессиональная жилка... А вот если... легко стать инструктором медитации в буддийском центре? Что для этого надо?
- Пройти учёбу, хотя бы заочную, да получить благословение от ламы.
- То есть, по факту, почти что плёвое дело, если знать нужных людей! - глаза у молодого единоросса разгорелись. - Артурка, а скажи-ка ты мне... может, у вас в Питере, в буддийском мире, вакансия есть? Хоть тем же секретарём приходского... общинного, в смысле, совета, а?
- Ты... это всё серьёзно? - Артур еле верил своим ушам. - Ты ведь христианин?
- Да какой я к ядрёной матери христианин! - темпераментно воскликнул радиоведущий. - Я уж тебе рассказал, что я за православный! Нет, ты не подумай: я не собираюсь бросать синицу в руках ради журавля в небе! Церковный староста - это престижно. Я просто - ну как бы тебе объяснить? Поговорку ты слышал о том, что не нужно все яйца класть в одну корзину? Вот я и думаю о том, как бы пораскинуть яйцами, то есть... тьфу ты, чёрт! - расхохотался он вновь. - Смешно, да?
Артуру, впрочем, было не очень смешно.
- Понимаешь ли, Максим, - начал он осторожно: - для любой мало-мальской церковной должности в любой религии, думается мне, нужно исповедание этой самой религии, нужна вера хотя бы вот на столечко. То, что я делаю здесь, на этом семинаре, - актёрство, баловство, комедия масок, и эту маску я обязательно сниму, как только окончится неделя, но даже за эту комедию мне несколько стыдно. А всю жизнь носить маску...
- Вера? - перебил Максим, не следуя за мыслью. - Это чтобы протоколы-то писать - вера? Расскажите это тёте Циле, как говорят в Одессе! Ха-ха! Вера, придумал, тоже мне... И потом, про грамм - это ты зря, честное слово! На один-то грамм православной веры у меня достанет, я же не нехристь какой. И буддийской на грамм достанет. Мне только поосвоиться надо, подучить, что у вас к чему...
- Подучить - великое дело, - вздохнул Артур. - Весь вечер, пока тебя не было, учил чин литургии, ведь в воскресенье мне её сослужить! Если я до того времени не откроюсь, конечно...
Максим растянулся в улыбке:
- Вот не было у бабы забот, да купила порося, правда? Хорошо, что я не дьякон, а только церковный староста!
- Не радуйся раньше времени, мой хороший. Тебе известно, что к литургии не допускают без исповеди? Или это про родную веру ты ещё не успел подучить?
Максим изменился в лице.
- И-и-исповеди? - протянул он. - Ч-ч-чёрт... Я... я не рассчитывал на исповедь! Что же нам теперь делать, как ты думаешь? Как бы нам с тобой отмазаться обоим, тебе - от службы, мне - от исповеди?
- Понятия не имею, Максим! Надо посоветоваться с кем-то, кто в православии более опытен, чем мы с тобой, два... два чистых клоуна, честное слово! - рассмеялся Артур.
- Но-но! - собеседник нахмурился. - Я не клоун! Я - секретарь приходского совета, между прочим!
- Не обижайся: я в смысле меры личной аскезы и степени личной веры.
- А личная вера, знаешь ли, дело тёмное и учёту не подлежит! - парировал Максим.
Друзья призадумались. Одновременно им в голову пришло, что следует признаться в неполноте своей ортодоксии кому-то ещё. Но вот кому? Стали вслух по очереди перебирать кандидатуры.
Сергею? Небезопасно: он хоть и вежливый, но что-то уж слишком, похоже, умный (утверждение Максима), да ещё и националист впридачу. По той же причине отпал и Олег: этот выглядит так, будто за православную веру голову оторвёт. И оторвёт, пожалуй, а как жить без головы? Я в неё, например, ем (снова Максим). Евгению? Нет, нехорошо: клирик, монах, сдаст их чисто из чувства цеховой солидарности. Лизе? Лиза - девочка, оттого не исключено, что в православии смыслит так же мало, как они оба, кроме того, женскую реакцию предугадать невозможно. Ну как эта Лиза - религиозный фанатик? За что-то ведь она победила в конкурсе сочинений, чем-то приглянулась высокому церковному жюри! Что ж, оставался только Жером. Француз, возможно, тоже в родной вере понимает мало и дельного совета не даст, но зато уж ему-то их 'раскрывать' перед православными товарищами нет никакого резона. А и захоти он это сделать - ему, иностранцу, могут и не поверить, решат, что наговаривает на них из непонятных белоэмигрантских соображений. Что ж, на том и порешили: попробовать завтра, во вторник, поговорить с месье Толстои.
XIII
Чтение Утреннего правила прошло без происшествий. За завтраком в столовой решили сдвинуть столы вместе и сделали так. Честны́е сестры покосились, но воздержались от замечания.
Где-то на середине завтрака Максим воскликнул:
- Вот это здорово, однако! Связи нет! Нет сигнала!
Православная молодёжь немедленно извлекла мобильные телефоны разных мастей и уставилась в них с задумчивым видом.
- И верно, - признался Олег. - Ни одного оператора не ловит.
- То есть как ни одного? - раздались отдельные реплики.
- В пустыне мы, что ли?
- Вчера ещё была связь!
- Может, кто-то за ночь стенку построил?