Прикрываемая неплотной дымовой завесой, Вера быстро стала продвигаться вперед и скоро достигла крутого спуска к Днепру.
Могучая река, переливаясь на солнце искристыми блестками, раскинулась перед ней. Но девушке некогда было любоваться ею. Задержавшись перед спуском, она еще раз оглянулась назад. Огонь минометов передвинулся и сосредоточился на левой половине траншеи.
«Неспроста. Хитрят что-то», — подумала Вера. Приглядевшись, она с ужасом заметила, что из немецких окопов, тех, что не просматривались из траншеи, вылезали немцы и ползли по-пластунски вперед. Под прикрытием минометного огня они могли незаметно подобраться к траншее и тогда…
Сердце девушки бешено заколотилось. «Ползут. Ползут, а наши не видят…»
Лицо ее исказилось от страха за товарищей. Что делать? Как это ужасно, что она бессильна! Как помочь друзьям, предупредить их о коварном замысле врага?
А фашисты продолжали ползти неровной, колеблющейся цепью, иногда скрываясь от Веры за камнями и складками местности. Расстояние между ними и правой половиной траншеи сокращалось на глазах.
«Неужели никто не видит? Неужели наш лейтенант не разгадал их хитрости с переносом огня?.. А может быть, он опять без памяти? Нет, нет! Он должен, обязан встать!» — почти вскрикнула Вера, и глаза ее повлажнели от слез.
Огонь минометов передвинулся еще левее; немецкая цепь поднялась и побежала. Вера похолодела. Не соображая, что делает, она встала на колени. «Безнаказанно… Ой, да что же это… голубчики! Да взгляните хоть кто-нибудь. Товарищ старшина!» — бормотала она почти в забытьи.
Внезапно гвардейская траншея заискрилась крохотными вспышками и покрылась плотными барашками дыма. Ничего не слышно было за грохотом минометной батареи, и Вера не сразу сообразила, что стреляют наши. А когда поняла, когда увидела, что бегущая к траншее цепь стала редеть, оставляя за собой убитых, ткнулась головой в траву и заплакала радостными слезами…
А через какую-нибудь секунду Вера уже спускалась по крутому обрыву к реке, мысленно подгоняя себя: «Скорее. Теперь скорее… Какие молодцы… Значит, лейтенант на ногах?.. Отобьются ли они? Отобьются! Только надо спешить, Верка, скорей спешить!»
Она подбежала к кромке воды, смочила пылавшее лицо и, припав на руках к воде, сделала несколько глотков. «Ах, хорошо!.. — вырвалось у нее. — Раненым бы такой».
Не задерживаясь, Вера поползла по самой кромке берега, кося глазами налево, на кручу, где мог затаиться враг.
Мелкие камешки больно впивались ей в руки. Только теперь она почувствовала, что изодрала не только ладони, но до боли намяла колени и локти.
Первые пятьсот — шестьсот метров Вера одолела благополучно и, как ей показалось, сравнительно быстро. Теперь она приблизилась к месту, где берег становился много отложе и ровнее. Укрывшись за большим камнем, она стала внимательно изучать местность.
На горе виднелась первая линия прерывчатой траншеи врага, тянущейся параллельно реке; дальше чернели свежевырытые окопы, а возможно, и траншея. Они шли перпендикулярно к реке и пока плохо просматривались. Не отметив никакого движения в траншее, Вера поползла дальше.
Путь становился труднее, каменистей. Она чаще стала делать короткие передышки. Руки и ноги деревенели. Из-под каски, о существовании которой Вера забыла, градом лился пот. Теперь девушка хорошо видела черную змейку свежевырытых окопов, от реки уходящих вверх. В них появлялись сероватые барашки дыма, и Вера поняла, что фашисты ведут огонь по плацдарму.
«Это и есть их оборонительный рубеж? Понимаю. Не так уж далеко осталось».
Через некоторое время боль в коленях и локтях совсем сковала ее движения. Вера стала отыскивать глазами подходящее местечко для отдыха. Заметила небольшое углубление в круче берега, похожее на пещеру, подползла. Вертикально обрывавшийся берег надежно прикрыл ее от постороннего взгляда. Облокотившись о камень и прислонив голову к стене, Вера расслабила все мускулы и блаженно закрыла глаза.
8. Встреча
Тишина реки усыпляет и неуставшего человека. Девушка по-детски сладко потянулась, несколько раз вдохнула всей грудью свежий днепровский воздух.
Равномерное всплескивание воды у берега действовало умиротворяюще. Мысли Веры вернулись к Князеву. Вспомнился Сталинград, осень с пронизывающими ветрами, разрушенные врагом огромные корпуса завода «Красный Октябрь». Именно там, в этом пекле, где ни на час не прекращался бой, она призналась себе, что полюбила этого мужественного, энергичного человека.
…Короткий ноябрьский день, день исключительного по напряжению боя, угасал. Гитлеровцы не имели успеха. Только к вечеру им удалось потеснить небольшое подразделение на левом фланге батальона и занять подсобное помещение одного из цехов завода.
Рота младшего лейтенанта Белова получила приказ восстановить положение. Враг не выдержал стремительного натиска гвардейцев. Преследуя бегущих, рота ворвалась в кочегарку — в тактическом отношении очень важную позицию; противник на протяжении последних дней упорно её удерживал.
Здесь и был ранен Сергей Князев. Вера обнаружила его у входа в другое помещение. Он уже отполз метров на двадцать от места ранения и, вконец выбившись из сил, лежал без движения. Когда Вера повернула его, чтобы рассмотреть рану, он с трудом приподнял веки:
— Зачем ты здесь?
Она не ответила и принялась за перевязку, тревожно поглядывая в распахнутую дверь: фашисты третий раз поднялись в контратаку и начали теснить гвардейцев.
Князев, понимая, в каком положении они находятся, сказал чуть слышно:
— Прошу тебя, Вера, оставь меня, уходи… Одна ты меня все равно не вытащишь.
— Вынесу, помолчи, пожалуйста, — сердито оборвала Казакова.
Она ловко схватила Сергея за плечи и дотащила до выхода из кочегарки. Дальше можно было продвигаться только ползком — вся местность простреливалась.
— Немного ногами сможешь двигать?
— Попробую, — шепотом ответил Сергей. Вера рывком перенесла его через порог и тут же залегла, потом схватила Сергея под мышки, подтянула его голову и плечи на свое бедро.
— Вот так, хорошо. Старайся передвигать ноги в такт со мною.
Князев пытался передвигать ногами, но у него плохо получалось. Левой рукой он крепко уцепился за девушку, в правой держал автомат, иногда опираясь им о землю. Вера ползла с остановками, ей было очень тяжело. Позади них усилилась перестрелка: гитлеровцы кинулись в новую атаку и, видно, еще потеснили гвардейцев. Над головами чаще засвистели пули.
Они успели проползти всего метра три — четыре: очередь трассирующих пуль ударила рядом с ними в стену. Вера видела, как отлетела в сторону ее медицинская сумка, как шевельнулась шинель Сергея, прошитая пулей. Шум позади нарастал.
— Теперь все. Оставь меня. Прошу… Оставь, — прошептал Князев, морщась. — Тебя схватят. Уползай, прошу…
Левая рука Сергея, которой он держался за Веру, ослабла, голова опустилась, он потерял сознание и сразу стал вдвое тяжелее…
Силы совсем оставляли Веру, ноги отказывались двигаться, пальцы не могли удерживать безвольное тело Князева. Но она все-таки удерживала его и все-таки ползла. Это были какие-то короткие рывки, предел ее сил.
С помощью подоспевших санитаров Вера отнесла Князева в глубь цеха, перевязала ногу. Той же ночью она проводила Сергея до переправы, под ее присмотром положили его на катер. Он был в бреду…
Тогда перед ними была Волга, а теперь другая великая русская река — Днепр…
Вот он, могучий, величавый, с неспокойными волнами, перед ее глазами. «Ему нет никакого дела до того, что идет ожесточенный бой с жестоким и коварным врагам; ему нет дела и до меня…» — подумала Вера, вздохнув.
Девушка начала всматриваться в противоположный берег, отыскивая знакомые ориентиры. Всего сутки назад она была там и, на цыпочках поднимаясь из глубокой траншеи, в бинокль рассматривала те самые места, по которым сейчас вынуждена ползти. «Вчера и не думала, что окажусь в таком положении».
Раздавшийся вдруг всплеск заставил ее вздрогнуть и плотнее прижаться к камням. Вера вся как-то съежилась, свернулась в комочек. Руки до боли сжали холодную сталь автомата.
Недалеко от себя она увидела двух фашистских солдат. Немцы брали из реки воду. Один из них, долговязый, размахивая длиннущими руками, зачерпнул ведро воды и стал что-то с жаром рассказывать другому — поменьше, в роговых очках. Тот сплюнул и, подняв два котелка, потащился в гору. Длинный нехотя поплелся за ним.
«Размечталась, дурочка. Даже не видела, как они подошли», — зло упрекнула себя Вера. Теперь она внимательно следила за немцами. Они поднялись выше и вскоре исчезли в траншее, почти незаметной с берега.
«Всего метров двести. Неплохо замаскировались. Очевидно, огневая точка, — отметила про себя девушка. — И надо же было мне остановиться, а им пойти за водой! Могло быть хуже».
Окончательно убедившись, что осталась незамеченной, Вера осторожно поползла вперед по песчаной кромке берега.
Вскоре она поравнялась со злополучной огневой точкой врага. Кромка низкого берега заливалась водой, чтоб обойти ее, нужно было подняться выше. Но это было слишком рискованно. Вера забросила автомат на спину и решительно поползла к воде.
Вгорячах она не почувствовала холода, да и одежда не сразу пропиталась водой. Только ноги до колен мгновенно промокли.
Снова ступив на песчаную кромку берега, Вера заметила на влажном песке свежие вмятины от колен, отпечатки рук и кровяные подтеки. Ясно, здесь кто-то проползал до нее. Сердце девушки застучало. Кровавый след тянулся метров на пятьдесят — шестьдесят до небольшого бугорка.
«Кушко. Он, больше некому быть», — подумала Вера и быстро, очень быстро поползла по следу.
Она не ошиблась. За бугорком, в ложбинке, лежал Кушко — мокрый, в окровавленной шинели, с автоматом на шее.
Вера подползла к нему, заглянула в глаза, тихо зашептала:
— Павел, слышишь меня?.. Это я, Казакова. Посмотри.
Кушко не отзывался, но грудь его заметно вздымалась: он дышал.
«Полз до последних сил!» Вера печально вглядывалась в бледное, вымазанное кровью, землей, с подтеками пота лицо ефрейтора. «Может, и меня ждет такая же участь?»
Ранен Кушко был в плечо. Девушка с трудом разрезала мокрую шинель и гимнастерку, сделала перевязку. Потом уложила раненого поудобнее. Кушко так и не очнулся.
Не теряя времени, Вера поползла дальше. Вдруг наверху совсем недалеко и, как ей показалось, необычно громко простучал немецкий пулемет. Теперь Вера хорошо видела и вражескую траншею, и тот пулемет, короткие очереди которого слышала час назад — он и сейчас работал с небольшими перерывами, — и двух солдат у пулемета. Один гитлеровец был на виду, другой мелькнул всего лишь раз: по всей вероятности, он сидел на дне окопа. Тот, которого она видела, стоял к ней боком — небритое лицо с утиным носом и коротким, словно отпиленным, подбородком. Время от времени он повертывал голову в ее сторону, иногда смотрел вниз, покачивал головой — очевидно, разговаривал с тем, который сидел в окопе.
«Ну, попала в переплет», — невольно вздохнула Вера и с тоской оглянулась назад, в сторону своей траншеи.
9. Последний патрон
— Все в порядке, товарищ гвардии лейтенант, — доложил старшина Сотников командиру роты — доложил четко, по-уставному и нарочно громко, чтоб вывести лейтенанта из забытья.
Белов сидел в том положении, в каком оставила его Вера. Голова его кружилась, он чувствовал слабость во всем теле, но, когда поднял глаза на старшину, взгляд его был ясен и, как всегда, серьезен. «Отошел, видать», — не без удовлетворения отметил про себя старшина.
— В порядке? Что в порядке-то?
— Отправил.
— Кого отправил?
— Санинструктора отправил. Вы же приказали…
— То есть как приказал? — встрепенулся Белов. — Кому приказал? — Опираясь рукой о стенку траншеи, он тяжело поднялся на ноги. Старшина поддержал его. — Не приказывал я.
— Она так доложила… Донесение ваше у нее!
— Какое донесение?.. A-а! Хорошенькое дельце! Исаков должен идти! Понятно?!
— Никак нет, товарищ лейтенант. Она же…
— Она, она. Думать надо. Девушку — под пули, на смерть… Не ожидал от вас!
Белов махнул рукой и своим крупным шагом, не совсем твердо, пошел по траншее. Следом за ним, подавленный, плелся Сотников. «Вот тебе и на, — размышлял старшина с досадой. — Оплошал, ничего не скажешь. И в докладе у нее все гладко получилось, и Исакова отбрила… В общем, опростоволосился!»
— Идите к взводу, — бросил ему командир роты.
Известие о самовольном уходе Казаковой подействовало на Белова отрезвляюще, точно нашатырного спирта понюхал. «О, этот наш санинструктор! Упряма. Не мытьем, так катаньем взяла! И я хорош! Сотников-то, пожалуй, здесь действительно не при чем. Ловко провела»…
Белов улыбнулся, происшествие представлялось ему уже в ином свете. «В самом деле, может, и доберется дивчина… Боевая. И запал есть. А нам, ох как помощь сейчас нужна! Может, патрончиков подкинут по воздуху — и то счастье».
Он неторопливо обходил траншею. Последний налет был, очевидно, короткий — особых разрушений не замечалось. Только на участке старшего сержанта Круглова все было разворочено и засыпано.
— Э, браток, да у тебя здесь не повернешься, — невольно остановился Белов.
— Расчищаю, товарищ гвардии лейтенант. Семь мин немец вокруг положил. А вот эта, — Круглов рукой показал на воронку в траншее по соседству с его окопом, — чуть дух из меня не выпустила.
Только теперь командир роты увидел лицо старшего сержанта и поразился: оно все было в кровоподтеках и так распухло, что казалось неестественным.
— Да тебя же поуродовало здорово, Круглов!
— Малость землицей угостило, это верно, — сильно окая, спокойно, с расстановкой произнес старший сержант. — Почитай, тонну земли на меня сыпануло. Еле глаза продрал. Грешным делом подумал уже — всё, ослеп…
— А сейчас как с глазами? Видят?
— Сейчас да… Вот — работать можно. И стрелять тоже я уж приспособился. — Круглов осторожно ощупал кончиками пальцев кровоподтеки под глазами. — Вполне смогу, товарищ гвардии лейтенант. Сведу с ними счеты.
— Исакова тебе подошлю. Он теперь за медика у нас. Лицо нужно обработать.
— После, товарищ командир. У меня времени нет. Вот докончу окоп, тогда Федора Исакова сам покличу.
«Молодчина! Этого не свалишь», — с уважением к старшему сержанту и гордостью за него подумал Белов. Но все же тут же послал к нему Исакова и одного бойца с лопатой помочь старшему сержанту.
Обойдя траншею и отдав нужные распоряжения, Белов заглянул к раненому парторгу. Тяжело было видеть беспомощного друга. Не раз уже ругал себя Белов за то, что не остановил Сергея, когда тот бросал ту злосчастную гранату.
Князев был укрыт с головой плащ-палаткой, угол ее отвернули, чтобы воздух доходил до раненого.
Белов постоял над Сергеем в безмолвии, не решаясь приподнять брезент, — лежал парторг под ним до того неподвижно, что лейтенанту страшно стало: а вдруг умер! Неуверенным движением, принуждая себя, он отвернул покрывало. Белая повязка на голове парторга была еще свежей, не запыленной, и, видимо, от этой белизны мертвенно-бледное лицо друга показалось Белову совсем безжизненным. Он взял его руку. Отыскав пульс, вздохнул с облегчением.
«Ах, Сергей Викторович. Дорогой мой. Неужели конец нашей дружбе? Нет, нет, неправда. Выкарабкаешься», — мысленно убеждал себя командир роты. Только в этот момент он по-настоящему понял Веру Казакову и порадовался тому, что она уже в пути.
Белов присел на патронный ящик и долго смотрел в строгое, спокойное лицо друга. Заживший шрам и глубокие, еще не засохшие царапины странно преображали Князева, но не лишали его прежней мужественной красоты.
Собираясь уходить, Белов приподнял за плечи парторга, желая удобнее положить его голову на сумку с противогазом, и в этот момент Князев зашевелился, плотно сомкнутые веки его раскрылись.