-- Да ведь ей никто не даст директорства!
-- Почему?
-- Потому что у неё среднее педагогическое образование, а не высшее! По муниципальным критериям к кандидатуре на должность руководителя не пройдёт!
-- Вы это точно знаете?
-- Абсолютно! Нам об этих критериях и на совещании рассказывали, и на учёбе по введению в должность. Утверждены приказом департамента, а спущены ещё откуда повыше. Раньше, мол, закрывали глаза на эти формальности, а теперь с каждым годом всё строже...
-- Ну вот: а она на той учёбе не была и не знает. На Ваше место она, допустим, не сядет, если в самом деле есть эти критерии и если они такие железобетонные, только вот и Вам бы, извините, не слететь...
-- Да с какой стати мне слететь, если меня один департамент назначить и снять может? -- возмутился я.
-- Ох, Владимир Николаевич, ну что Вы как маленький ребёнок! Массой способов: кляузы будет писать чужими руками, ославит перед родителями. Коллектив настроит против Вас. На взятку спровоцирует, или на другую глупость, раздует скандал, так что "сольёт" Вас начальство в итоге, не пожалеет. Или под уголовное дело попробует Вас подвести... Или нервы все вытянет из Вас, что Вам самому не в радость станет работать, "по собственному" напишете.
-- А что же мне делать? Помириться я как-то могу с ней?
-- Ой, едва ли! Она человек гордый, себя считает пострадавшей, в своём праве. О чём вам тут "мириться"? Или она уйдёт, или Вы.
-- Спасибо, Ирина Дмитриевна, -- сказал я, потемнев лицом. -- Спасибо. Прояснили всё, все точки расставили. Что ж, война так война...
-- Но я Вам не говорила ничего, Владимир Николаевич! Вы помните? И я ничью сторону не беру, это, пожалуйста, заметьте. Хотя Вам лично сочувствую, очень!
-- И если я её одолею, то сочувствия Вашего прибавится, а если нет, то и ничем не поможете, так?
-- Ну разумеется, Владимир Николаевич! -- согласилась завуч, не находя нужным услышать в моих словах никакой иронии. -- Разумеется! Это ведь Вам реальная педагогика, а не теория какая-нибудь! Тут или Вы акулой станете, или от Вас самого останется скелетик!
-- Я Вас понял...
Остаток того дня я потратил на "подготовку боевых позиций": написание текста новых должностных инструкций со значительно более подробно и мелочно определёнными должностными обязанностями и мерами взыскания за их неисполнение. Само собой, инструкции я писал для всего педагогического состава, чтобы никто меня ни в чём не сумел заподозрить. Согласованные с председателем профсоюзного комитета, новые инструкции были утверждены приказом, причём на "пятиминутке" я внимательно проследил за тем, чтобы все педагогические работники на этом приказе оставили подпись ниже печатного "С инструкциями ознакомлен".
Выждав ещё недельку, я перешёл к активным действиям. Приехав однажды в школу совсем рано и проследив за тем, чтобы меня никто не увидел, я на стенной газете загодя купленной губной помадой крупно и размашисто нарисовал голую бабу со всеми необходимыми голой женщине анатомическими подробностями. (Губную помаду я использовал, чтобы на меня вовсе сложно было подумать.) Накалякал кривыми печатными буквами какую-то нецензурную рифму и поспешил к себе в кабинет, где для отвода подозрений обложился бумагами.
Любовь Георгиевна не заставила себя ждать. Где-то через сорок минут она ворвалась ко мне, тяжело дыша, раздувая ноздри, потрясая в воздухе скрученным ватманом стенгазеты.
-- Вы видели это, Владимир Николаевич?! Вы видели?!
Ни слова не говоря, я подошёл к двери кабинета, запер её на ключ и ключ положил в карман. На лице завуча мелькнуло беспокойство.
-- Да, -- произнёс я с трагической миной, рассмотрев осквернённую стенгазету. -- Вопиюще. Полная порнография. Безвкусица, пошлость и, в общем, не подберу слов. Кто это мог учудить, как Вы думаете?
-- Теряюсь в догадках!
-- А я вот теряюсь в догадках, кто должен понести ответственность. Но, впрочем, про "теряюсь" -- это так, риторическая фигура. Вы новую должностную инструкцию хорошо читали, Любовь Георгиевна? Пункт четыре-восемь-двенадцать?
-- Я обязана наизусть помнить?! -- взвилась завуч.
-- Так Вы не читали её разве?! -- картинно поразился я. -- И Вы мне в этом откровенно признаётесь? И не стыдно Вам? Ну, читали не читали, а подпись об ознакомлении с инструкцией сами ставили, я Вас не неволил. Я вот Вам даже процитирую интересующий нас пункт. Где же ты, родимая, завалялась... "4.8.12. несёт личную ответственность за надлежащее оформление наглядных материалов, стенных газет, листков, выставок творчества учащихся, посвящённых воспитательному процессу", -- с удовольствием зачитал я. -- Я особо хочу подчеркнуть, Любовь Георгиевна, что стенд посвящён именно воспитательному процессу и что на нём располагается государственный герб и государственный гимн Российской Федерации. Вы хоть понимаете, чтС Вы вообще допустили как ответственное лицо? Вы не патриот своей страны, может быть?
Я без всяких усилий состроил страшную и, думаю, весьма убедительную рожу. Любовь Георгиевна беспомощно и беззвучно пошевелила губами.
-- Па... патриот, почему же, -- выдавила она из себя наконец. -- Но я не понимаю, какое отношение...
-- Тогда сами должны понимать, Любовь Георгиевна, милый человек, какая сейчас политическая обстановка, -- перебил я, -- и что беспечность проявить ни в коем случае невозможно. В общем, выговор Вам. Сочувствую, очень, но сделать ничего не могу. Не объяви я Вам сейчас выговор, так про меня самого сообщат, что я во вверенном мне образовательном учреждении голых баб позволяю рисовать на тексте гимна России.
-- Я не ожидала, Владимир Николаевич, такого скороспелого и недружелюбного ко мне решения! -- призналась завуч. -- Послушайте: Вы же сами должны понимать, что уж я-то за всякую гадость не могу нести... Зачем же меня делать стрелочником?
-- Понимаю прекрасно. Но и Вы меня поймите. Государственная символика, ничего личного.
-- Да уж... Я пойду? У меня дела!
-- Нет, извините, Вы никуда не пойдёте.
-- Почему это?
-- Потому, что я сейчас Наталье Аркадьевне позвоню, по телефону ей приказ на Ваш выговор продиктую, она его наберёт, распечатает, сюда поднимется, и Вы на приказе распишетесь, -- терпеливо и невозмутимо пояснил я.
Так и случилось. В ожидании приказа я перекладывал бумажки, а Любовь Георгиевна безмолвно сидела на краешке стула, смотря куда-то мимо меня, плотно сжав губы. Расписавшись на приказе, который принесла Наталья Аркадьевна, она вышла из кабинета и со всей силы хлопнула дверью.
-- Войну начали? -- догадалась второй бухгалтер. -- Ну, всё к этому шло!
-- Принимайте ставки, кто кого, -- мрачно пошутил я.
-- Даже не рискну, Владимир Николаевич! -- совершенно серьёзно ответила мне сотрудница. -- Даже не рискну. Ещё неделю назад на неё бы поставила, но Вы быстро учитесь...
Ещё через неделю я безбоязненно вошёл в мужской ученический туалет и с удовольствием наблюдал, как у старшеклассников от страха сигареты сами попадали изо рта.
-- Пошли ко мне, -- ткнул я пальцем в одного из них, про которого помнил лишь то, что звали его Димой.
-- Не надо родителям звонить, Владимир Николаевич, пожалуйста! -- запричитал парнишка ломающимся басом у меня в кабинете.
-- Не буду, -- успокоил я его. -- Только сейчас объяснительную напишешь. Бери лист, ручку, пиши. Диктую...
Спустившись с объяснительной к бухгалтерам, я присел на пустовавшее место делопроизводителя и не торопясь напечатал заранее обдуманный приказ, после чего попросил Галину Анатольевну позвонить в кабинет завучей и пригласить замдиректора по воспитательной работе в бухгалтерию. Едва войдя и увидев меня, та изменилась в лице.
-- Любовь Георгиевна! -- начал я торжественно. -- Случай произошёл вопиющий! В мужском туалете курят! Вы с этим боретесь или нет?
Второй бухгалтер подавила смешок: вот уж, правда, невидаль, великое открытие.
-- Боремся, мы боремся, мы постоянно боремся, -- торопливо и с неудовольствием забормотала завуч, -- но согласитесь, что я не могу просто по причине пола...
-- А я вот могу, -- перебил я. -- Именно по причине пола. И на пол бы я на Вашем месте не ссылался: мы с Вами должностные лица, а пол наш никого не волнует. Я попросил учащегося десятого класса написать мне объяснительную. И тот в бумаге указал, что причиной его курения является то, что вред курения ему классный руководитель никогда не разъясняла. Воспитательной работы не проводилось, одним словом. Похоже, есть серьёзный пробел в этой работе в масштабах всего учреждения! Теперь позволю себе напомнить Вам как лицу, ответственному за организацию всей воспитательной работы в школе, пункт Вашей должностной инструкции четыре-восемь-пять...
-- Вы уже, наверное, и приказ подготовили? -- проницательно уточнила Любовь Георгиевна с еле сдерживаемым гневом.
-- А то, -- подтвердил я.
-- На выговор?!
-- Ну, не на премию же...
-- Я не буду его подписывать, Владимир Николаевич! Это абсурдный, несправедливый, идиотский приказ!
-- В том случае, если сотрудник отказывается ознакомиться с приказом под роспись, -- произнёс я елейным голосом, -- свидетели из числа других сотрудников учреждения удостоверяют факт доведения приказа до сведения сотрудника, а также факт отказа своими подписями. Я Вас в бухгалтерию зачем пригласил, как Вы думаете?
Завуч, развернувшись, энергично вышла и вновь оглушительно хлопнула дверью.
-- Психичка, -- буркнула главбух.
-- Я бы, пожалуй, сейчас на Вас поставила, Владимир Николаевич, -- задумчиво произнесла второй бухгалтер. -- Из расчёта два к одному...
Любовь Георгиевна влетела ко мне в кабинет без стука как раз тогда, когда я вставил приказ на второй выговор с подписями свидетелей в папку-скоросшиватель и, защёлкнув металлические кольца, воскликнул:
-- Красота!
-- На приказ любуетесь? -- перебила меня завуч. -- Вы это специально делаете, Владимир Николаевич?! Теперь я всё поняла, всё!
-- Я тоже кое-что понял, ещё раньше, -- ответил я, сдерживаясь. -- Я вот, например, внимательно прочитал протокол заседания попечительского совета, который Вы проводили. "Обязать директора принять меры по утеплению кабинета географии". Ваших рук дело? Ваших, чьих ещё! Денег в бюджете нет, Вы это не хуже меня знаете. Все деньги мы должны потратить на подготовку к проверке Роспотребнадзора, которая уже на носу. Родители будут ждать пластиковых окон, которые директор по их "решению" просто обязан теперь поставить, иначе он совсем нехороший человек выходит, окон этих они не дождутся, накатают "телегу" в департамент образования, или там в прокуратуру, или в общественную приёмную Президента, куда их фантазии хватит, затем ещё одну, и ещё одну, и слетит Владимир Николаевич со своего места, так? Хорошо придумали, браво. Через неделю проявите ещё одну трагическую оплошность -- а Вы её проявите, не сомневайтесь, я должностную инструкцию хорошую слепил, -- и уволим Вас, любезная, по статье.
-- Владимир Николаевич, Вы не сделаете так!
-- Вы уже второй человек, который наивно полагает, что я так не сделаю. Что-то вот ошиблась первая предсказательница...
-- Только я Вам -- не Ольга Михайловна!
-- Именно! Вы не какой-нибудь делопроизводитель, а замдиректора по воспитательной работе! Новое поколение -- будущее нашей страны! А Вы на этом ответственном посту делаете трагические для детей ошибки, -- произнёс я назидательно-глумливым тоном. -- Нужно ли мне процитировать Вам бессмертную фразу из классики отечественного кинематографа о том, что ошибки учителей незаметны глазу, но в конечном итоге...
-- Перестаньте паясничать, Владимир Николаевич! -- взвизгнула завуч, вся красная от гнева. -- Вам не стыдно?!
Я открыл рот и молча уставился на неё.
Подошёл к двери, выглянул в коридор и, убедившись, что коридор пуст, запер дверь на ключ.
Приблизился к заместителю вплотную -- она даже в испуге на шаг отступила. А мне-то всего лишь нужно было удостовериться, не могла ли она в одежде спрятать включённый диктофон. Нет, негде было его прятать.
-- Ах ты, старая сука... -- произнёс я с наслаждением.
И дальше повалил на свою сотрудницу такую трёхэтажную конструкцию, которую до сих пор краснею вспомнить и, конечно, постыжусь записывать: печатного слова в этой конструкции не содержалось ни одного.
Любовь Георгиевна вначале попыталась что-то гневно-беспомощно возразить. Я, не дав ей сказать ни слова, продолжил демонстрировать владение живым великорусским языком. Я сам от себя не ожидал таких познаний и таких способностей. Я вовсе не душу отводил, а сознательно, расчётливо бил и бил в одну точку. Завуч, прислонившись к стене, глядела на меня со смесью гадливости и ужаса.
Я закончил, наконец, экзекуцию, отпер дверь и распахнул её, послав вдогонку женщине ещё одну непечатную фразу. Её плечи дрогнули. Думаю, что-то я всё же надломил своей матерщиной: вопреки всему, моя соперница была человеком интеллигентным, и уж едва ли раньше на работе слышала в свой адрес слова вроде "старая сука", тем более от начальства.
Через час второй бухгалтер учреждения, коротко постучав, вошла в кабинет и, не говоря ни слова, положила мне на стол написанное заместителем директора по воспитательной работе заявление об увольнении по собственному желанию. Поджав губы, она вышла: не нравилось ей, похоже, как я стал круто закладывать руль, но в свете новых событий каждый сотрудник мог уразуметь: пришло время помалкивать о том, чтС ему в директоре нравится и что не нравится.
-- Победа, -- устало сказал я, открывая сейф и запирая в нём заявление (я не доверял никому и даже опасался, что Любовь Георгиевна выпросит у завхоза под тем или иным предлогом второй ключ от моего кабинета, чтобы похитить со стола заявление, написанное в минуту слабости, но вот от старого железного сейфа ключ был только один). Вопреки ожиданиям, устранение опасного недруга мне не принесло особой радости. -- Где же я теперь найду нового зама по вэ-эр? Хороший вопрос...
VIII
Мне остаётся в рамках первой части рассказать совсем немногое, тем более, что второй, третий и четвёртый год моего директорства я помню не так отчётливо, как первый. Работа несколько приелась мне, в любом случае, она перестала требовать напряжения всех сил. Я, правда, добился кое-каких успехов, если вообще на должности директора можно говорить об успехах, ведь эти успехи со стороны незаметны. Я "выбил" из департамента образования крупную сумму на капитальный ремонт крыши, которую моя предшественница на этом посту получить не могла, хотя крыша потекла уже при ней. Я заменил в учреждении старые и ржавые водопроводные трубы, так называемые "стояки", на полипропилен. Я успешно прошёл плановую проверку Роспотребнадзора и избежал штрафа, да и с Государственным пожарным надзором отделался только предписанием, которое выполнил в указанные сроки. Я навёл отчётливый порядок в документации. Я подстёгивал молодых учителей к активной аттестации и в итоге оказался на втором месте в районе по числу педагогов с первой и высшей квалификационной категорией. Я трудился добросовестно! Но и себя не обижал, конечно. Ни в чём не признАюсь и никаких схем не раскрою (постороннему человеку их знать незачем, а некто на моей должности и сам быстро во всём разберётся, если у него есть голова на плечах), но ведь и автомобиль (бежевый Volkswagen Golf, почти новый) я купил не с одной зарплаты. В своё оправдание скажу, что я не крал "из казны", то есть у государства. Я лишь делал так, что к моим рукам прилипали излишки чужих шальных денег. И то, приговаривал я: с моими обязанностями, с моей ответственностью моя зарплата должна быть, пожалуй, втрое больше! Кстати, все мои коллеги-директорА, с которыми я познакомился на различных совещаниях, были с этим согласны, все поголовно, и ни одного не имелось, который бы не промышлял схожими методами, порой и гораздо более рискованными.