Мартин цвиркнул на это сквозь зубы, но отпустил маленький осколок и поднялся. Тот глухо упал на дно котлована.
- Будет крошиться - будем укреплять лучше, - заключил Мечеслав. - Это всё решаемо.
Всё тут же: вот та же дверь с пухлой тёмно-красной обивкой, те же ребристые пуговки глухо поблёскивают на ней, та же двухцветная - белая наверху, ярко-голубая внизу - стена, но звонка нет. Странно, что не установят себе...
Мечеслав постучал. Сквозь отдалённый рокочущий говор (видимо, телевизор) послышались осторожные шаги. Они приблизились, и маленькая светловолосая девушка робко выглянула наружу, но в следующий же миг признала гостя.
- Дядя Слава! - она радостно повисла у него на шее. Мечеслав осторожно обнял её в ответ.
- Здравствуй, Машенька.
Она будто бы вспомнила, что не дала ему даже войти, и, засмущавшись, отступила обратно к двери:
- Пойдёмте, папа сейчас дома! Он сказал, что вы звонили... Наверно, ждёт вас!
Георг и вправду был дома: сидел за столом в своей маленькой комнатке и перебирал письма в свете настольной лампы. Но вот ждал ли он сейчас брата...
Впрочем, услышав, Георг оторвался от своего занятия и поднял лицо с несколько усталой, но тёплой улыбкой.
- Здравствуй, - кивнул он.
- Не помешал? - Мечеслав шагнул в комнату и расположился на краешке потрёпанной софы.
- Нет, конечно. Просто разгребаю почту. Постоянно накапливается за несколько недель...
- Невежливо ты с адресантами, - пошутил он.
- Не получается по-другому, Слав. И хотел бы, но зачастую просто не до этого. Как ты?
- Да я-то что, - он отмахнулся. - Сегодня здесь, завтра там, куда ветер занесёт. Вы-то...
- Комнату нормальную дали? - тихо, но настойчиво перебил Георг.
- Да, хорошая комната. Света много, плитка электрическая... Радио вроде есть. И всё это - мне одному. Вы-то сами как?
- Мы сами?.. - Георг повременил отвечать, рассеянно взглянул на плафон, из-под которого выбивался свет. - Ничего, потихоньку справляемся. Сейчас, правда, вся эта суета с бумагами, весь архив сутками на ушах, перекапываешь-переправляешь всё по нескольку раз на день... Ну, это понятно: в исторический момент живём. Фактически, - он поднял указательный палец и вновь мягко улыбнулся из своей бороды, - мы ведь живые свидетели зарождения эпохи. Как тебе это нравится?
- Внукам потом расскажешь, - усмехнулся Мечеслав.
- Ну, тебе, положим, будет больше чего рассказать... Тем более, слушать про подземелья всяко интереснее, чем про какие-то бумажки.
- Я бы не утверждал так однозначно, - заспорил он было, но тут понял, что Георг, хоть и поддерживает разговор, параллельно задумался о чём-то своём, сугубо личном.
Вполголоса, чтоб не услышали в соседних комнатах, Мечеслав спросил:
- Как Машенька?
- Машенька... - Георг приглушённо засмеялся и осторожно, как-то бережно махнул рукой. - Тихоня. Как школу закончила, так все дни напролёт дома - это в восемнадцать лет... Вчера её Ника насилу в обсерваторию вытащила - как раз, наверно, ты приходил. Ну, ещё заказы иногда берёт, шьёт что-то... Но тоже всё через прежних своих подруг, - он коротко взглянул на Мечеслава и не очень весело чему-то усмехнулся. - Ты просто сказал про внуков. И я немного задумался.
- Что, есть кто-то на примете?
- Ну, как сказать...
Георг мимоходом поднял один из конвертов, машинально прочитал надпись на нём, но едва ли что-то запомнил.
- Есть тут один молодой человек, заходит к ней иногда. Алексей... Алексей Лунев. Поэт. Может, слышал?
Мечеслав покачал головой.
- Ну, да, он начинающий, - кивнул Георг. - Это вообще-то Никин знакомый, он к ней изначально захаживал. Ну, она же с издательствами знается, всё такое... Ты помнишь.
- Он за этим захаживал?
- Да, он очень упорный в этом плане, - Георг снова покивал. - Но странный... Странный человек, да.
Мечеслав хотел спросить, в чём странности, а может, Георг рассказал бы и сам, но тут со стороны кухни донеслось призывное "Мальчики...", и через секунду в дверях показалась сама Ника:
- Ну что, чай будем? Или не очень?
В обычной своей манере, она говорила так, будто скажет сейчас что-то очень смешное, глаза же в это время внимательно и цепко изучали, прикидывая, чем вернее сразить вас наповал.
И кстати, жёлтый передник ей очень шёл.
- Будем, конечно, - Георг тепло улыбнулся жене, и она оставила их, предоставив самим добраться до кухни. Георг, поднявшись и задев стул, сдвинул его с места, поправил, кивнул Мечеславу. - Пойдём.
Морковное печенье было приятно, оно отдавало какими-то специями - наверно, из волшебной старины - и теплом невидимого камина. В соседней комнате высоким, чуть надтреснутым голосом сипел телевизор.
- Я это в общем-то к чему, про подземелья, - проговорил Георг и продолжил так, будто на этом они и прервались. - Мы с тобой оба - копатели. Только ты сейчас, по сути, копаешься в прошлом, а я в настоящем. А прошлое - оно, знаешь, всегда интереснее...
- Ну вот! - с шутливым недовольством Мечеслав возвёл руки.
- Нет, серьёзно. Ты подумай... Прошлое всегда манит, в нём есть какая-то красивая дымка, флёр благородности и некой другой, настоящей жизни - почему-то всегда более настоящей, чем теперь. Может быть, эффекты освещения... Дальнее всегда предстаёт в другом свете. А может, в самом деле, большое лучше видится на расстоянии. Нет, ну вот попробуй представить: знал ли генерал Чечёткин, когда направлял остатки своей армии в последний бой, что враги тоже обречены, что они зашли слишком далеко в болота и не выберутся обратно? Знала ли дева Летенция, поджигая свой жертвенный костёр, что люди веками будут петь о ней в песне - о птице-деве, спасшей город?
- Летенция, может, и знала, - усмехнулся Мечеслав.
- Ну, это, конечно, легенда, - отмахнулся Георг. - Но легенды тоже правдивы в глубине своей. Суть одна: ни у кого из этих людей и в мыслях не мелькало, что они вот в этот самый момент совершают поступок исторической значимости - не до того им было. Это только мы теперь можем взглянуть со стороны и оценить: вот как случалось, вот какие великие дела совершались. А мы... что мы... Мы в настоящем - скучном, обыденном. У нас тут мелкий быт, обстоятельства и всякие отвлекающие необходимости - ни разу не красивые и не великие, - он чуть грустно, чуть насмешливо улыбнулся; хорошо знакомая его улыбка, неизменно говорящая: "ну, ты-то понял, что я на самом деле имею в виду".
- Поэтому, - заключил Георг, - прошлое всегда притягивает, даже если это Великая война или времена царя Гурголика.
Мечеслав дожевал печенье.
- Не знаю, как там с Гурголиком, - он слизнул с пальцев крошки. - Но по-моему, сейчас самое что ни на есть прекрасное время. Вокруг всё вырастает на глазах, переменяется вмиг там, где раньше ушли бы века... Ты слышал про субмарину, А-114?
- Только не говори, что причастен, - рассмеялся Георг.
- Я - нет... Там другие люди, профи в этом деле. Но я отслеживал, как всё идёт, ещё когда только начались работы. Мне было интересно, получится ли что-то из этой затеи и что именно. И... ты представляешь, в начале этого года они построили первый экземпляр! Скоро проверят в полевых условиях, и если да... Субмарина - представляешь, Георг? Не те подлодки, что были в войну, а настоящий глубоководный корабль. Сможет спускаться туда, где вообще ещё не бывал человек.
Георг, задумчиво улыбавшийся в течение всей этой речи, смотрел в свою чашку чая и иногда кивал.
- Знаешь, - сказал он наконец, - в тебе уцелело одно замечательное свойство: ты понимаешь, что удивительное и впрямь удивительно. Люди с возрастом обычно утрачивают это. Да и не обязательно с возрастом... - он вслушался в шум телевизора за стеной и мотнул головой в ту сторону. - Думаешь, ей есть дело, что когда-то этот ящик был в диковинку? Она росла с ним.
Ника, проходя мимо, бегло и точно оценила наполненность вазетки, подкинула ещё печенья.
Трамваи уже не ходили, но он, пожалуй, и не сел бы, даже если бы ходили. Выпал шанс пройтись по огромному вечернему городу, как во всех этих книжках про старину и другие страны - возможность, которой Мечеслав был лишён все двадцать девять лет своей жизни. Ну, пройдись от одного угла поселения до другого, только что тебе тут понадобилось? Если уж не спится, то лучше взирать со своего надцатого этажа на яркие небесные звёзды или на дальние многоэтажки, что теснятся на другом пятачке болот, в десятках километрах отсюда - тянущиеся ввысь зажжённые свечки.
Ринордийск был другим. Он никуда не тянулся, а скорее, стлался по земле - изгибающиеся, сплетённые, будто пляской, стены и вершины: театры, прикидывающиеся древними храмами, или наоборот, храмы, похожие на театр. Вон выплыл чей-то силуэт на скате крыши - горгулья? Хотя нет... пожалуй, слишком изящно для горгульи.
Мечеслав вышел к набережной, облокотился ненадолго о парапет.
Похоже, он всё-таки заблудился.
Впрочем, если здесь река, то где-то поблизости должна быть и Главная площадь. Чуть ли не вот этот мост (огни по краям превращали его в светящуюся линию на чёрной воде) выводит на неё. Вполне даже возможно, что это Передвижный мост - да, тот, что сам перенёсся на двести метров вниз по течению. Мечеслав вспомнил эту легенду и улыбнулся детской наивности того, кто её придумал.
К площади ему сейчас было не надо, а вот если двинуться вдоль набережной, то так он точно не собьётся.
По правую руку, между ним и рекой, вставали теперь в ряд фонари. В их молочном свете угадывалось лёгкое вьющееся движение - наверно, это кружили бабочки.
Не было ещё ночи, и странные огни блуждали за стеклом, поэтому он включил свет в комнате, чтоб просмотреть ещё раз планы и сводки.
Один из крайних северо-восточных холмов, Железнистая долина... Именно в это место на карте ткнул в конце своего доклада главный идеолог проекта, Денис Себастьянович - ткнул неожиданно робко и тут же заговорил, что это только предложение и сам он начал бы отсюда, но если у кого-то есть другие соображения... Будто в последний момент испугался взять ответственность за всё, что последует. Как же давно это было...
Мечеслав развернул карту. Свет настольной лампы чётче вычертил знакомые контуры, линии будущих путей, проведённые фиолетовые чернилами, и мелкие рукописные пометки.
Нет, карты тут явно не хватало: её Мечеслав видел уже десятки раз, а что всё-таки представляют из себя эти места, до сих пор толком не знал. А хотелось представлять, хотя бы из дани уважения, через какие земли взялись они прокапываться - с северо-запада на юго-восток столицы.
На книжной полке лежала среди прочего "Энциклопедия истории Ринордийска", Мечеслав приметил ещё вчера. Наверно, осталась от бывших жильцов. Он встал за книжкой, попутно включил плитку под чайником, чтоб не ждать потом, пока закипит.
Железнистая долина теперь чаще всего упоминалась в связи с войной: именно отсюда в Ринордийск пытались пробиться вражеские войска, зайдя с тыла, и где-то тут же им дали бой партизаны - небольшая горстка не слишком подготовленных людей, которых хватило, чтобы сдержать наступление ровно до подхода ринордийского полка (тот базировался на другом краю города).
Но не только лишь с войной. Помимо прочего - закипел чайник, Мечеслав отключил плитку и перевернул страницу - на этом месте император Тимофей собирался построить Дворец Народов, первый в Ринордийске (но неудавшийся) небоскрёб. Конструкция должна была раздаваться вширь у основания и ступенями всё больше сужаться к верху, чтоб увенчаться тонким шпилем. Но что-то не задалось с самого начала: почва не подходила, или вдруг не хватало материалов, или ещё что (может, тогда просто не умели строить небоскрёбы)... Поговаривали даже, что так сводили счёты неупокоенные души (по непроверенным данным здесь же, в рощице по другую сторону холма, ликвидировали неугодных бравые ребята Виктора IV - всего лет за пятнадцать до).
А ещё раньше - не отрывая взгляд от узких строчек, Мечеслав всё же привстал и ощупью налил себе чай - в долине обитали отшельники: не те, которые совсем порвали с обществом людей, а те, которые по жизни привыкли держаться особняком. Среди них были и талантливые искусники, мастера, оставшиеся на страницах истории: например, гравировщик Пётров, чья самая известная работа - загадочный "Вечнодень" - и теперь то и дело встречалась на страницах детских и взрослых книг. Мечеслав всмотрелся в узкие тёмные силуэты Ринордийска над дугой моста и чёрной речкой (говорят, каждая копия выходит чуть-чуть по-другому), даже провёл пальцами. Хотя наверняка тоже копия с очередной копии, да и само уже по определению копия.
Ну а в совсем древние времена...
Что-то стукнуло в стекло - громко ударило, будто бросилось со всего размаху. Мечеслав встал и, подойдя к окну, посмотрел наружу.
Нет, ничего. Он открыл одну створку, выглянул дальше. Всё равно ничего. Наверно, птица или бабочка...
Ну ладно.
В совсем древние времена на холме у Железнистой долины находились Ворота Ветров - одни из семи, или двенадцати, или сколько их там было. Ворота Ветров представляли собой странного вида конструкцию из дерева и, порою, камней, больше всего похожую на косяк огромной двери, вкопанный прямо в землю. Эти узкие, довольно высокие рамы на вершинах холмов призваны были направлять ветра, что пересекали Ринордийск: считалось, что таким образом можно править самой судьбой и защитить город от напастей. Но горе, если кто-то случайно или со злым умыслом повредит Ворота...
А ведь если принять эту точку за место расположения Ворот, - подумалось Мечеславу, - то работы, пожалуй, можно счесть вторжением. Конечно, это не всерьёз. Но мысль была забавная.
Внезапно громко зашумела листва в темноте за окном, и несколько холодных порывов ворвалось в комнату.
Не было ещё ночи, и странные огни блуждали за стеклом - холодно-лиловые, иногда рыжие или пурпурные. Они перебегали туда и сюда по стенам и мебели, будто специально хотели потревожить - ворвавшиеся незваные гости.
Когда он станет знаменитым поэтом и будет жить отдельно, он никому не позволит к себе врываться.
Конечно, знаменитым он вряд ли когда-то станет. Даже известным в кругах сильно шире, чем сейчас - далеко не факт. Это Лунев прекрасно понимал, не совсем же он оторван от нормальной реальности. Но мысли о - вдруг! всё-таки! - сбывшемся будущем иногда грели, как греет свет в чужом незнакомом окошке, когда ты один идёшь сквозь холод и сумрак улицы.
Нет, всё это бред и сплошь ерунда. Если подумать - нормально, по-человечески подумать - то как раз сейчас всё отлично, всё просто замечательно. Отсветы за окном - это просто отсветы за окном, а скоро на небо всплывёт большая серебристая луна, и комната наполнится её лучами, почти невидимыми и осязаемыми только самыми кончиками пальцев. От призрачного этого соприкосновения вспыхивают маленькие прозрачные огоньки, у них нет имени или названия. Тогда отступят, будто насовсем, тревога и вязкая тоска; вынырнут откуда-то из глубин... нет, не мысли, даже не образы - тянущиеся ниточки бессвязных пока слов, что сплетаются по своему усмотрению и тянут за собой другие... А теперь отступи на шаг и глянь, какой красивый получился узор.
Иногда он их записывал. Иногда хватало парить среди них и, любуясь, слушать перезвон - почти как колокольчики. Последнее было приятно, но пусто и ничего не давало: никто ведь не слышал и не видел этого, кроме него одного. Конечно, некоторые проводят так дни и годы - мечтатели не от мира сего... Но он-то всерьёз называл себя поэтом.
Лиловые огни мигнули (похоже, друг другу) и убрались из комнаты. Вот так - Лунев, усмехнувшись, подошёл к окну, поправил занавеску. Издержки не в меру впечатлительной натуры, которая на самом деле была не совсем им, но старательно им лелеялась и охранялась. Так охраняют нечто самое лучшее, самое ценное, что ни в коем случае нельзя утратить, даже если будет рушиться весь мир вокруг.