А совсѣмъ не то было въ старые прежніе дни, когда онъ былъ маленькимъ и никому не извѣстнымъ. — Тогда едва ли кто давалъ себѣ трудъ поклониться ему на улицѣ.
Тѣ дни, холодные дни студенчества, прошли; тогда приходилось пробиваться довольно двусмысленнымъ образомъ, чтобы, наконецъ, съ честью выдержать экзамены. Это былъ молодой талантливый деревенскій парень. Онъ быстро все схватывалъ и ловко выпутывался изъ всякихъ затрудненій; онъ чувствовалъ свои силы, носился съ разными планами, предлагалъ всѣмъ свои услуги, кланялся, получалъ одинъ отказъ за другимъ и засыпалъ вечеромъ съ сжатыми кулаками: «Подождите жъ, подождите, настанетъ и мое время!» И тѣмъ, кто ждалъ этого, пришлось увидѣть, что онъ правилъ городомъ и могъ низвергнуть цѣлое министерство. На глазахъ у всѣхъ онъ сдѣлался вліятельнымъ лицомъ, у него былъ свой домъ, свой очагъ, прекрасная жена, пришедшая къ нему не съ пустыми руками, и своя газета, приносящая ему тысячи въ годъ.
Нужда исчезла, годы униженій прошли и не оставили по себѣ никакихъ воспоминаній, кромѣ простыхъ синихъ буквъ, которыя онъ какъ-то разъ дома въ шутку вырѣзалъ у себя на обѣихъ рукахъ, и которыя никакъ нельзя было удалить, сколько онъ ихъ ни теръ въ продолженіе многихъ, многихъ лѣтъ. И каждый разъ, когда онъ писалъ, каждый разъ, когда онъ шевелился, свѣтъ падалъ на эти синіе позорные знаки, — его руки говорили о его низкомъ происхожденіи.
Но развѣ не должны были его руки носить слѣдовъ его работы?
Кто могъ нести такія тяжести, какъ онъ? А политика, а газета? Это онъ руководилъ всѣми ими и распредѣлялъ роли. Старый, ничего не говорящій «Норвежецъ» портилъ все дѣло своей пачкотней и безпомощностью. Онъ не заслуживалъ названія современной газеты, и, несмотря на это, у него были свои подписчики, находились такіе люди, которые читали этотъ неподвижный кусокъ сала. Бѣдные, бѣдные люди! И Линге мысленно сравнивалъ обѣ либеральныя газеты — свою собственную, и ту, — другую. И находилъ, что «Норвежецъ» не можетъ продолжать своего существованія. Но, Боже мой, разъ онъ живетъ, пусть живетъ! Онъ не будетъ дѣлать непріятностей своему товарищу по образу мыслей, — тотъ умретъ самъ собой, ибо дошелъ уже до «начала конца». И кромѣ того, у него были свои мысли на этотъ счетъ.
Александръ Линге не былъ доволенъ тѣми тысячами, которыя онъ зарабатывалъ, и той извѣстностью, которую пріобрѣлъ; что-то гораздо большее, иное зародилось у него въ головѣ. Правда, какой-нибудь Хинцъ или Кунцъ зналъ его, многіе благоговѣли и боялись его, но что же дальше? Что мѣшало ему довести это до большаго, — такъ распространить свое вліяніе, чтобы владѣть умами? Развѣ у него не было достаточно ума и силъ на это? Въ послѣднее время у него иногда являлось чувство, что онъ не такъ ловокъ, какъ прежде; бывали часы, когда онъ оказывался не на высотѣ своего призванія. И онъ не могъ понять, что бы это значило.
Во всякомъ случаѣ, не нужно было пугаться этого, — въ его душѣ былъ тотъ же огонь, а въ рукѣ прежнее остроумное перо; никто не смѣетъ думать, что онъ уже выдохся!
Онъ поставитъ большія требованія, онъ распространитъ газету въ городахъ и деревняхъ, онъ сдѣлается объектомъ жгучаго интереса, имя его должно раздаваться далеко вокругъ! Почему же нѣтъ? Ему не нужны совсѣмъ двѣ-три тысячи подписчиковъ «Норвежца»; они не нужны ему. Трудомъ и талантомъ онъ самъ достанетъ себѣ новыхъ подписчиковъ. Сколько золотыхъ талеровъ онъ наберетъ при этомъ, а кромѣ того, имя его будетъ на устахъ у всѣхъ, у всѣхъ!
Онъ сидѣлъ теперь какъ разъ съ бумагами, нужными для этой операціи, и въ его головѣ зарождался планъ переворота, на который онъ разсчитывалъ. Счастье какъ-то разъ удивительно улыбнулось ему: къ нему пришелъ въ бюро крестьянинъ и обвинялъ одного изъ должностныхъ лицъ въ скандальныхъ отношеніяхъ къ его дочери-ребенку, которой не было еще десяти лѣтъ. По лицу Линге пробѣжала тѣнь недовольства.
— Слыхано ли о такомъ безстыдствѣ! Самъ ребенокъ признался въ этомъ?
— Да, ребенокъ признался, и больше того, — отецъ накрылъ его, просто-напросто поймалъ. Его отцовское сердце разрывалось на части, когда онъ въ первый разъ увидѣлъ это.
— Въ первый разъ? Такъ развѣ онъ видѣлъ это нѣсколько разъ?
Крестьянинъ покачалъ головой.
— Да, къ сожалѣнію, онъ видѣлъ это два раза, чтобы убѣдиться въ томъ, что дѣйствительно дѣло такъ обстоитъ. А второй разъ съ нимъ былъ свидѣтель, для вѣрности. Вѣдь опасно простому крестьянину жаловаться; нужно имѣть доказательства тому, что говоришь.
— А кто былъ другой свидѣтель?
— Да вотъ, здѣсь въ бумагахъ все объяснено, и имя стоитъ, пусть онъ самъ прочтетъ.
Линге весь дрожалъ отъ восторга надъ этой находкой, — золотая яма грязи откроется теперь. Бумаги задрожали въ его рукахъ. Съ правдой въ рукахъ пойдетъ онъ на малыхъ и на великихъ, на каждаго, кто бы онъ ни былъ, разъ онъ позоритъ законъ и общество! Онъ не могъ достаточно нарадоваться, что никто не предупредилъ его, никто не перехватилъ у него этого человѣка. Пойди крестьянинъ къ редактору «Норвежца», — тотъ, по глупости, которую онъ выдавалъ за честность, далъ бы знать полиціи и испортилъ бы этимъ все дѣло. Это просто счастье, что крестьянинъ обладалъ все-таки нѣкоторой хитростью и выбиралъ людей. Какую сенсацію произведетъ его извѣстіе, какой крикъ подымется въ клерикальномъ лагерѣ.
Этимъ самымъ онъ подыметъ престижъ «Новостей», какъ единственной газеты, которую стоитъ читать.
Линге обѣщаетъ крестьянину приняться всѣми силами за его дѣло. Виновникъ лишится мѣста; онъ не останется и дня послѣ такого открытія.
Но крестьянинъ продолжаетъ сидѣть на своемъ мѣстѣ и виду не показываетъ, что собирается уходить. Линге увѣряетъ его еще разъ, что за это дѣло хорошо примутся, но крестьянинъ смотритъ на него и говоритъ… гм… что… онъ, вѣдь, не пошелъ съ этими показаніями прямо въ полицію…
— Нѣтъ, нѣтъ, это совсѣмъ и не нужно; дѣло будетъ обнаружено; въ лучшія руки оно не могло попасть.
— Да, но вѣдь… гм… вѣдь это извѣстіе онъ принесъ… не совсѣмъ ужъ… даромъ. Что?
— Даромъ! Что онъ хочетъ этимъ сказать? Онъ хочетъ получить вознагражденіе за…
— Да, маленькое вознагражденіе… да, если вы хотите это такъ называть. Путь очень далекій, пароходъ и желѣзная дорога тоже, вѣдь, стоятъ чего-нибудь…
Редакторъ Линге пристально посмотрѣлъ на этого человѣка.
Норвежскій крестьянинъ, коренной крестьянинъ выдаетъ свою собственную дочь за деньги! Его лобъ опять омрачился, и онъ готовъ былъ указать крестьянину на дверь, но сейчасъ же одумался: крестьянинъ былъ пройдоха, онъ разсчиталъ всю эту исторію и могъ бы обойти «Новости» и сообщить свою тайну въ полицейское бюро. И если на другой день дѣло будетъ напечатано въ «Новостяхъ», то это уже не будетъ открытіемъ въ буквальномъ смыслѣ этого слова, — полиція сегодня уже будетъ имѣть всѣ показанія; это тоже не будетъ бомбой или молніей съ яснаго неба.
Линге задумался.
— Сколько же вы хотите за это сообщеніе о вашей дочери? — спрашиваетъ онъ. Злоба Линге всегда насторожѣ, всегда наготовѣ,- вотъ почему онъ сказалъ: «сообщеніе о вашей дочери».
Но крестьянинъ хочетъ, чтобъ ему хорошо заплатили, онъ требуетъ круглую сумму, сотни: ясно, что онъ хотѣлъ получить не только деньга для путешествія, но и грязныя кровныя деньги за тайну.
Злость на этого негодяя опять закипаетъ въ душѣ Линге, но одъ вторично сдерживается. Ни за какія деньги онъ не хотѣлъ выпустить этого дѣла изъ рукъ. Оно должно быть въ «Новостяхъ» и возбудить не только шумъ и возмущеніе, но и удивленіе. Онъ еще разъ мысленно обдумываетъ все это. Положеніе дѣла было ясно, все было начистоту, никакой ошибки не могло быть. Донесеніе лежало передъ нимъ, и, кромѣ того, въ этомъ сознался самъ ребенокъ. Къ томуже еще послѣднее доказательство — доносчикомъ былъ самъ отецъ.
Линге предлагаетъ цѣну.
Но крестьянинъ качаетъ головой. Дѣло въ томъ, что онъ долженъ подѣлиться съ тѣмъ другимъ свидѣтелемъ, котораго онъ взялъ съ собой второй разъ. — Нѣтъ… никакъ нельзя было по другому… ему нужна вся сумма.
Линге былъ такъ противенъ этотъ отецъ, что онъ прибавляетъ къ своей цѣнѣ еще сто кронъ, только бы отъ него отдѣлаться; но крестьянинъ, увидѣвшій, что редакторъ у него въ рукахъ, не хочетъ уступить ни одной кроны съ той суммы, которую онъ назначилъ. Потому что вѣдь кромѣ всего еще ему придется… гм… на немъ будетъ отзываться въ общинѣ, что у него такой ребенокъ; ему не легко придется, у него обязанности, долги, и по правдѣ сказать… гм… онъ не рѣшился бы на это сообщеніе, если бъ получилъ меньше, чѣмъ требовалъ.
Наконецъ, Линге согласился. Съ глубокимъ презрѣніемъ заплатилъ онъ деньги. Онъ самъ пошелъ къ кассиру и потребовалъ эту сумму на свое собственное имя, чтобы это дѣло не было обнаружено.
Линге сидитъ въ своемъ бюро, и въ рукахъ у него бумаги, — неопровержимыя доказательства.
Всѣ эти три дня, съ тѣхъ поръ, какъ у него былъ крестьянинъ, онъ употребилъ на разслѣдованіе этого дѣла. Онъ послалъ Лепорелло, своего повѣреннаго, въ тѣ мѣста, гдѣ былъ совершенъ этотъ поступокъ, и Лепорелло вернулся съ подтвержденіемъ всего.
Теперь должна разорваться бомба,
Люди входятъ и выходятъ изъ бюро, — дверь ни на одну минуту не остается въ покоѣ. Редакторъ въ превосходномъ настроеніи духа.
Помимо предвкушенія громкаго скандала, наполняющаго его душу радостью, сегодня вечеромъ у него будетъ одна встрѣча, и это обстоятельство очень важно для него. Онъ шутитъ, отправляетъ статьи и телеграммы съ улыбкой на лицѣ и весело отдаетъ приказанія въ бюро.
Изслѣдованія этого дѣла были такъ удачны, что онъ хотѣлъ отблагодарить Лепорелло маленькимъ денежнымъ вознагражденіемъ помимо того, что онъ получалъ обыкновенно, — настолько былъ благодаренъ редакторъ за хорошую работу.
— Благодарю васъ, — сказалъ онъ и протянулъ Лепорелло руку. Но такъ какъ тутъ были посторонніе, то оба поняли другъ друга безъ дальнѣйшихъ словъ.
Кромѣ того, онъ хочетъ попросить Лепорелло еще объ одной услугѣ. Онъ получилъ сегодня публикацію отъ одной очень бѣдной прачки въ Гаммерсборгѣ, воззваніе о помощи.
Боже мой, она приложила даже сорокъ пять ёръ, чтобы это было одинъ разъ напечатано. Развѣ это не трогательно! Онъ радъ, что письмо попало къ нему въ бюро, а не въ экспедицію; теперь бѣдная женщина можетъ получить обратно свои хеллеры. Если человѣкъ принадлежитъ къ «лѣвой», — это еще не значитъ, что онъ кровопійца. Женщина не поняла назначенія «Новостей». Онъ хочетъ просить Лепорелло отнести ей эти деньги, эту пока временную помощь; позже онъ откроетъ подписку. Это было удачно сказано: нѣсколько посѣтителей, бывшихъ въ бюро, приняли въ этомъ участіе.
У него чуть было не выступили на глазахъ слезы, онъ былъ тронутъ и преисполненъ любви къ несчастной женщинѣ изъ Гаммерсборга…
Вечеромъ онъ не отправился изъ бюро домой. У него было столько дѣла, ему вездѣ нужно было быть, ничего онъ не долженъ былъ пропускать, а сегодня было большое собраніе въ кружкѣ рабочихъ.
Онъ собственноручно передалъ фактору статью о скандалѣ, сказалъ секретарю, куда онъ уходитъ, и оставилъ бюро. Онъ чувствовалъ себя молодымъ, шелъ легкой походкой, и шляпа его, какъ всегда, была надѣта немного на бокъ.
IV
Большая зала рабочаго клуба была всябиткомъ набита. Дебаты были уже въ полномъ разгарѣ. Консерваторъ изъ «правой» забрался на каѳедру и старался сказать что-то, но его часто перебивали.
Войдя, Линге постоялъ немного внизу у двери и окинулъ взглядомъ все собраніе, ища кого-то. Онъ скоро нашелъ то, что ему было нужно, и началъ пробираться черезъ залу. Онъ кланялся направо и налѣво: всѣ знали его и отступали, чтобы дать дорогу. На противоположной сторонѣ онъ остановился и низко поклонился молодой дамѣ съ свѣтлыми волосами и темными глазами.
Она подвинулась на скамейкѣ, и онъ сѣлъ около нея.
Эта дама была фру Дагни Ганзенъ, урожденная Киландъ. Она пріѣхала изъ одного приморскаго города и вотъ уже годъ живетъ въ Христіаніи; ея мужъ, морякъ-лейтенантъ, былъ въ плаваніи. У нея были густые свѣтлые волосы, которые она носила завязанными въ узелъ; на ней былъ роскошный туалетъ.
— Здравствуйте, — сказала она, — вы пришли очень поздно!
— Да, нужно вѣдь обо всемъ позаботиться, — отвѣчалъ онъ. Но теперь онъ не былъ больше въ состояніи умалчивать о своей тайнѣ, и онъ продолжалъ: — Но иногда получаешь за это награду. Вотъ какъ разъ въ данную минуту я собираюсь уничтожить одно должностное лицо, очень извѣстное въ странѣ, Ларса Офтедаль.
— Уничтожить, кого?
— Успокойтесь, не вашего отца, — сказалъ онъ, смѣясь.
Она тоже разсмѣялась и показала свои немного попорченные зубы за красными губами.
— Что же сдѣлалъ онъ?
— Хм… да, — отвѣтилъ онъ: — тяжелый грѣхъ, смертный грѣхъ, ха-ха-ха!
— Боже мой, сколько на свѣтѣ зла!
Она опустила глаза и замолчала. Этотъ скандалъ не представлялъ для нея ничего интереснаго. Весь день она была разстроена, а теперь еще больше. Если бы она не была среди такого большого собранія, гдѣ, не переставая, раздавался съ каѳедры голосъ оратора, она закрыла бы лицо руіами и горько заплакала. Въ продолженіе послѣдшхъ лѣтъ фру Дагни не могла слышать о скандлѣ, не вздрогнувъ: и у нея вѣдь была своя исторя, своя ошибка въ жизни. Это не былъ какой-нибудь тяжелый грѣхъ, она это сама сознавала, но все-таки, она была очень грѣшна, ахъ, какъ грѣшна!
Фру Дагни мучили какія-то мрачныя мысли съ тѣхъ поръ, какъ она познакомилась съ молодымъ иностранцемъ, настоящимъ искателемъ приключеній, по имени Іоганъ Нагель. Невзрачный на видъ, онъ въ прошломъ году появился на ея пути и смутилъ ее. Знакомство не кончилось низкимъ поклоимъ и нѣжнымъ «прости»: дикій человѣкъ бросился въ море, и, не говоря ни слова, положилъ всему конецъ. Такимъ образомъ, онъ оставилъ ее съ тяжелой отвѣтственностью на душѣ; результатомъ этого было то, что ей пришлось сейчасъ же оставить городъ и переѣхать въ Христіанію.
Кромѣ того, раньше у нея была еще исторія: одинъ несчастный теологъ такъ сильно влюбился въ нее, что… но это было комично и смѣшно, она вовсе и вспоминать объ этомъ не хочетъ.
Другое дѣло съ Нагелемъ, который чуть было не довелъ ее до паденія. Когда она видѣла его въ послѣдній разъ, судьба ея была на волоскѣ,- еще одно слово, еще полупросьба съ его стороны, и она, не обращая вниманія ни на что, бросилась бы ему на шею. Но онъ не высказалъ этой полупросьбы, онъ не посмѣлъ. Причиною была она сама: она такъ часто жестоко отказывала ему.
Конечно, это была ея вина! Никто не зналъ, что тяготѣетъ надъ нею; часто она хохотала, болтая и кокетничала больше всѣхъ, а потомъ вдругъ сразу становилась серьезной и тихой. Это была и привычка.
А вотъ теперь еще эта исторія. Она знала, въ чемъ было дѣло, предчувствовала это, и это не настраивало ее весело. Постоянно что-нибудь было не такъ, постоянно кто-нибудь сворачивалъ съ пути. Почему все, что касается людей, не идетъ такъ, чтобы люди были счастливы?
Линге увидѣлъ, что онъ ее разстроилъ, — настолько онъ ее зналъ; вотъ почему онъ ліхо сказалъ:
— Хотите, я пойду въ типографію и возьму обратно эту статью?
Она посмотрѣла на него удивленно. Ей никогда и въ голову не приходило жалѣть виновника. Вовсе не его участь мучила ее. Она сказала: — Думаете ли вы о томъ, что говорите?
— Разумѣется.
— Нѣтъ, но какъ вы можете задавать такой вопросъ? Развѣ онъ не виноватъ?
— Да, но чтобъ угодить вамъ, знаете…
— Ахъ, — сказала она и разсмѣялась, — что вы дурачите меня!
Тѣмъ не менѣе его предложеніе привело ее въ хорошее настроеніе. Онъ былъ въ состояніи сдѣлать то, о чемъ говорилъ, и она искренно поблагодарила его за это.
— Я не понимаю только, какимъ образомъ вы все это узнаете, какъ вы шпіоните за людьми? Вы безподобны, Линге!
Это «вы безподобны, Линге» проникло въ его сердце и сдѣлало его счастливымъ. Собственно говоря, очень рѣдко вѣдь бываетъ, что признаютъ человѣка такъ непосредственно — какія бы заслуги за нимъ ни были. И онъ отвѣтилъ съ благодарностью шуткой: