– Наши оппоненты, – тем временем продолжал свою речь хриплый оратор, – называют национал-социалистов, и особенно, меня, нетерпимыми, неспособными ужиться с другими людьми, обвиняя нас в том, что мы не желаем помогать. Один политик заострил внимание на этой теме, сказав, что национал-социалисты не являются истинными немцами, поскольку отказываются сотрудничать с другими партиями. Значит, для немцев необходимо иметь тридцать партий? Я понял одну вещь: тот господин был совершенно прав! Мы не собираемся терпеть! И я поставил перед собою лично единственную цель – выдворить все эти тридцать партий из Германии вон. Меня постоянно путают с буржуа или политиком-марксистом. Сегодня он социал-демократ, завтра просто социалист, потом коммунист и, наконец, синдикалист; или сегодня демократ, завтра член Германской партии националистов, а потом партии экономистов… Они постоянно путают нас с собой! А перед нами сегодня стоит одна-единственная задача: фанатично и беспощадно столкнуть всех их в могилу! Я видел этих буржуа, которые пытаются оценивать наше движение. Всего несколько месяцев назад я встречался с Рейхсминистром внутренних дел, который сказал мне, что нужно распустить всех этих людей, заставить их снять форму, а потом сделать их деятельность нейтральной, пацифистской, демократической, в общем – превратиться в спортивный клуб. И затем они могут идти дальше, а меня и национал-социалистского движения больше не будет. Простая формула! Вот что они думают! Они все еще не желают понять, что происходит нечто совершенно другое, отличное от буржуазной парламентской политической партии. Это движение невозможно распустить, а его члены становятся все больше похожими на солдат. Истинную Германию, которую открыло наше движение, нельзя просто так взять и спихнуть с дороги.
– Он сумасшедший! – так, чтобы все слышали, сказал лысый мужчина в пенсне и дорогом светлом костюме, отрезая себе ножом кусочек бифштекса. – Ведь это…
Но договорить он не смог, потому что спутница резко взяла его за рукав и очень выразительно на него посмотрела.
– Да нет, ну правда, это же просто абсурд… – как будто извиняясь, снова сказал мужчина вполголоса, положив столовые приборы на стол и осторожно поправляя свой галстук.
Дама, дернув его за рукав сильнее, с опаской оглянулась по сторонам и, кашлянув, что-то тихонько прошептала мужчине на ухо. Ее спутник разочарованно пожал плечами, подумал секунду и снова принялся за бифштекс, всем своим видом показывая, что с ним поступают несправедливо, и ему есть, что сказать.
– Есть буржуазный политик, – все громче и напористее неслось из динамика, – который заявляет, что он непременно добьется уничтожения национал-социализма, а потом вернется к тому, с чего начинал! Вот что они думают, потому что просто не понимают – наше движение держится на том, что просто невозможно уничтожить. До того, как объявились все эти тридцать партий, был Германский народ. Когда эти партии исчезнут, народ по-прежнему останется. И мы не желаем быть всего лишь представителями какого-либо рода деятельности, класса, религии или местности!
И тут голос оратора почти перешел на крик, в его словах напряжение достигло такого предела, что невольно передавалось всем слушателям вокруг.
– Мы хотим показать Германскому народу, что, прежде всего, нет жизни без справедливости, а справедливости без власти, власти без силы, а вся сила должна происходить из нашего собственного народа! – хрипло и почти нараспев подытожил оратор.
И сразу же после этих слов из радиоприемника зазвучала торжественная музыка, сквозь которую были слышны восторженные крики толпы.
Курт сидел потрясенный. Впервые в жизни он услышал от незнакомого политика слова и мысли, которых в той или иной мере придерживался он сам. Впервые в жизни он видел, как кто-то, кого он не знал, сумел так точно и коротко выразить все, что не давало ему покоя на протяжении последних нескольких лет. Точнее сказать было попросту невозможно. И Шольц с восторгом наслаждался ощущением от только что услышанной речи, мысленно проговаривая отдельные ее моменты снова и снова. Наконец, будучи очень сильно взволнованным, Курт встал со своего места и подошел к дальнему столику, где сидели те самые трое мужчин, которые, как ему показалось, тоже одобряюще кивали словам оратора.
– Простите, вы можете сказать мне, кто это сейчас выступал? – спросил Шольц, обращаясь сразу ко всем троим.
– Ты что, друг, до сих пор не знаешь лидера национал-социалистов? – удивленно спросил один из мужчин и с некоторым разочарованием посмотрел на Курта. – Вот что я скажу тебе, молодой человек. Изучай историю, потому что таких людей нужно знать и гордиться ими.
Двое других одобрительно закивали и, стукнув пивными кружками, сделали из них по большому глотку.
Курт оскорбленно пожал плечами в ответ. Секунду подумав, он быстро перешел на другую сторону улицы и вернулся к газетной лавке. Шольц спросил у продавца любую газету с афишами берлинских кинотеатров. Получив свежий номер издания «Новый Берлин», он стал внимательно изучать интересующую его колонку. Отыскав то, что ему было нужно, Курт дождался трамвая, а затем проехал на нем несколько остановок. После этого он прошел еще полквартала пешком и, наконец, оказался перед красивым зданием кинотеатра. Молодой человек, по-прежнему пребывая в волнении, поспешно купил билет и прошел в большой зал, освещенный мягким рассеянным светом. Когда свет погас и появились первые кадры хроники, Курт осознал, что этим вечером в его жизни произошло нечто чрезвычайно важное. Этим вечером произошло нечто, что было способно не просто заставить его заново взглянуть на события, происходившие вокруг и волновавшие его в течение последнего времени, но и полностью изменить всю его дальнейшую жизнь и карьеру. Ему вдруг стало предельно ясно, что именно он должен делать в самом ближайшем будущем и как именно он должен поступить со всем тем, что остается в его бесполезном прошлом. Внезапно Курт понял, что все, о чем он так долго мечтал и чего настолько сильно желал, живет, существует, строится совсем рядом с ним. И надо лишь сделать шаг в нужную сторону.
– Соратники немцы! Наш народ проявляет сознание и поднимается! – хриплым голосом, с расстановкой, произнес с огромного экрана человек в военной форме, с невероятно волевым и решительным взглядом, гордой осанкой, тщательно зачесанной набок челкой и широкой щеточкой усов.
Он выступал с высокой трибуны, украшенной четырьмя замысловатыми крестами в белых кругах и венками из дубовых листьев. В его словах и жестах сквозило непримиримое, непреклонное, фанатичное желание властвовать. В его фигуре угадывались неисчерпаемая дьявольская сила и несокрушимое стремление к победе. Он выступал с трибуны перед немецким народом. Перед тысячами людей. Перед солдатами, рабочими, крестьянами, женщинами, детьми. И перед Куртом Шольцем.
Часть 2
1942
Глава I
Издали, со стороны шоссе, лагерь совсем не выглядел чем-то страшным или зловещим. С такого расстояния еще не были видны ни столбы с натянутой на них в несколько рядов колючей проволокой, ни таблички с предупреждающими надписями на нескольких языках, ни пропускные пункты с неизменными охранниками, изучавшими внимательным взглядом всех, кто имел намерение пересечь лагерную границу. С шоссе были заметны лишь ровные ряды многочисленных длинных строений, да охранные вышки (опять же, издалека выглядевшие заброшенными), окружавшие территорию лагеря со всех четырех сторон.
В их строю было человек двести, ну, может, двести пятьдесят. Сара шла в самом его конце. Последнее, что ей запомнилось, были горожане, смотревшие из своих окон и дворов на медленно двигавшуюся по улочкам Люблина людскую колонну, ряды которой были со всех сторон окружены плотным строем эсэсовцев. Глаза горожан, чаще всего испуганные и сочувствующие, иной раз выражавшие спокойное удовлетворение с легким оттенком презрения, а иногда и попросту равнодушные, провожали колонну на всем ее пути, от центра города до его окраины. В большинстве своем, эти люди были ей незнакомы. Хотя, кого-то из них она, все же, знала. Ну, или просто видела в прошлом на городских праздниках, или когда-то покупала у них овощи на рынке, или как-то заглядывала к ним в лавку для того, чтобы посмотреть на витрины, красиво украшенные различными безделушками. Но все это осталось в прошлом. А сейчас она, вместе с еще двумя сотнями человек под конвоем брела мимо знакомых домов и улиц, чувствуя себя какой-то преступницей. Только вот в чем было ее преступление?
Когда их строй миновал городскую черту, ко всем сразу пришло заметное облегчение. Нет, охранники с винтовками никуда не делись и по-прежнему вышагивали сбоку и сзади, пристально следя за тем, чтобы никто из них не сделал попытку отстать или пересечь дорогу с целью скрыться в ближайшей роще. Просто больше никто не смотрел на них из-за приспущенных занавесок и благоразумно прикрытых ворот, а потому не стало и чувства того унижения, которое неизменно испытывает любой человек, когда его под конвоем ведут по родным местам, да еще и мимо людей, которые еще совсем недавно были его соседями. Одним словом, многие вздохнули свободнее, и Сара заметила, как некоторые в колонне даже расправили плечи и выше подняли голову.
Но, чем ближе они подходили к лагерю, тем больше росло беспокойство. И, когда один из эсэсовцев дал, наконец, команду остановиться, люди принялись с опаской изучать незнакомые им окрестности.
Они стояли на небольшой площади. Слева остались ворота одного из входов в лагерь. Одноэтажный деревянный домик с фундаментом из кирпича и треугольной крышей, опиравшейся на деревянные бревна, а сбоку домика – низкие и длинные створки – вот и все, что отделяло их сейчас от десятков бараков и тысяч людских фигур в полосатой форме, суетившихся по другую сторону проволоки под присмотром охранников и надзирателей. Впереди виднелся целый ряд зданий, находившихся за территорией лагерного ограждения. Во дворах этих строений, как и возле построек, располагавшихся непосредственно на территории лагеря, были видны многочисленные группы людей в полосатой форме, занятых на различного рода работах. И рядом с ними неизменно находились несколько охранников или женщин в серой одежде с палками или с хлыстами в руках. Кроме того, позади их колонны располагался еще один барак – прямоугольной формы и с двумя большими пристройками с одной из его сторон. О его назначении оставалось только гадать. Все это, подобно небольшому городку, жило своей самостоятельной жизнью. С той лишь разницей, что в городке, обычно, слышен будничный, быстро становящийся чем-то привычным для наблюдателя городской шум, а здесь отовсюду доносились лишь едва различимые, но, тем не менее, внушавшие страх и тревогу, многократно повторявшиеся крики и приказы на немецком языке.
Наконец, к колонне подошли несколько немецких офицеров и с десяток заключенных в полосатой одежде.
– Тем, на кого покажу я и мои коллеги, нужно выйти из строя и отойти в сторону, – громко объявил один из офицеров, и заключенный, стоявший рядом с ним, без промедления перевел его речь на польский.
Эсэсовцы стали сообща ходить вдоль рядов и выводить из колонны людей, чей возраст, на вид, превышал сорок лет. Спустя некоторое время примерно треть из всего строя стояла напротив колонны. Офицеры снова прошли вдоль строя, и теперь ко второй группе присоединились женщины с детьми и несколько мужчин, которые выглядели больными и изможденными. Эсэсовец, который делал объявление, в последний раз прошел вдоль колонны и, видимо, оставшись довольным ее составом, удовлетворенно кивнул.
– Сейчас вас всех отведут к зданию бани, – снова объявил он, повернувшись к строю, в котором осталась стоять Сара. – Там вам выдадут специальные мешки, в которые нужно сложить всю вашу одежду. Я подчеркиваю, абсолютно всю вашу одежду и обувь. Пока вы будете мыться, ваша одежда будет подвержена дезинфекции. Вы получите ее позже. Все ваши вещи оставьте здесь. Повторяю, нельзя нести с собой чемоданы и сумки. Все нужно оставить прямо здесь. Все это вам тоже вернут позже. Перед входом в душ вам подстригут волосы и выдадут банные принадлежности. Время, отведенное на то, чтобы помыться, составляет пять минут. Прошу всех соблюдать дисциплину и организованность. Если вы будете вести себя организованно и спокойно, то скоро вам будут предоставлены еда и крыша над головой.
Заключенные, стоявшие рядом с эсэсовцами, подошли к взволнованным людям и стали показывать направление, в котором нужно было двигаться. Большинство охранников, конвоировавших их от самого Люблина, теперь со всех сторон обступило тех, кого офицеры только что вывели из строя. И только с десяток из них встали по бокам колонны, в которой осталась Сара. Оставив на площади все свои вещи, прибывшие послушно направились к зданию с двумя пристройками. Все старались соблюдать тишину и не мешали друг другу.
Зайдя вместе со всеми в одну из пристроек, Сара оказалась в большом длинном коридоре, по бокам которого были закреплены деревянные скамьи и сотни крючков для одежды. Пятнадцать заключенных поочередно обстригли всем волосы, и Сара, посмотрев на тех, с кем она шла сюда от самого Люблина, поразилась тому, насколько все стали похожими друг на друга.
Заключенные стали быстро раздавать прибывшим плотные мешки, объясняя, что в них нужно сложить одежду. Какой-то молодой парень сунул такой мешок и ей в руки.
– Сложи сюда свою одежду, – сказал он по-польски и, заметив в глазах Сары тревогу, добавил: – Успокойся, это просто душ.
Люди, отвернувшись друг от друга, начали медленно раздеваться. Сара, снимая с себя одежду, старалась не думать о том, что всего в нескольких шагах от нее раздеваются десятки незнакомых мужчин. Но не думать не получалось. У нее тряслись руки, глаза наполняли слезы, и она долго не могла расстегнуть пуговицы на своем платье. Наконец, все остались совершенно нагими. Заключенные выдали каждому по куску мыла, а затем, под присмотром эсэсовцев открыли железные двери в конце коридора и начали объяснять, что всем нужно зайти вовнутрь.
Помещение бани оказалось довольно обширным, и прибывшие, которых теперь оставалось человек сто, разбрелись по разным его частям, стараясь не смотреть друг на друга. Через несколько минут из душевых колонок, подвешенных под самым потолком, на людей под сильным напором хлынули ледяные струи воды. Послышались крики. Вода обжигала тела, всех мгновенно охватил жуткий холод. Быстро помывшись, люди столпились вдоль стен, куда не доставала вода, и пытались хоть как-то согреться. Совсем скоро в дальнем конце помещения открылись двери, и прибывшие стали проходить в них, стремясь как можно быстрее покинуть холодную баню.
В следующем помещении располагались несколько столов, на которых высокими стопками лежала полосатая лагерная форма. Рядом с каждым столом стоял узник, выдававший форму нагим, замерзшим и еще не успевшим обсохнуть людям. Сара, когда подошла ее очередь, получила форму, состоявшую из довольно широких штанов, халата и шапки. На правой штанине была нашита матерчатая полоска с номером «47252». Такая же нашивка и желтая шестиконечная звезда имелись и на халате, на уровне груди, слева. Заключенный, выдававший форму, спросил ее имя, год и место рождения, потом аккуратно записал все данные в карточку и жестом подозвал к себе следующего из очереди.