Записки на портянках
Валерий Михайлов
Дизайнер обложки @dead.marginal
© Валерий Михайлов, 2019
© @dead.marginal, дизайн обложки, 2019
ISBN 978-5-4474-4793-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Записки на портянках
Часть 1
Это все лень – мать всех пороков. Хотя скорее не лень, а праздность, причем вынужденная. Завтра меня вызывает сам товарищ Сам. Когда мне сказали, что Сам хочет видеть именно меня, Ёбана Пишишкова, я как будто стакан первача засосал, причем натощак и без закуски. Но это завтра, а сейчас уже 11 часов ночи, пора ложиться, но на меня напал Кондратий, и теперь я ни за что не усну.
Меня зовут Ебан Пшишков. Я пишу свою историю огрызком карандаша на портянках, вернее на портянке, но одной будет недостаточно. Портянки я только что снял вместе с сапогами, пусть ноги отдохнут. И навевает на меня портянка воображение, будто это вовсе и не портянка, а древнеегипетский папирус, и пахнет он нее вовсе не крепким потом мужских ног, а самой Историей. А как, по-вашему, пахнет история? Раскопают когда-нибудь мои портянки, и будет для них это запахом времени. Писали, скажут они, в том веке на длинных тряпках огрызками карандашей, и будут этому детей учить в школе. И придется детям заучивать эти записки, как памятник культуры нашего времени.
Как я уже говорил, зовут меня Ебан Пшишков. Мои родители приехали жить в Россию, когда меня еще в проекте не было. Окрестил меня Ебаном отец в честь деда. Кроме имени от отца у меня ничего не осталось, так как умер он еще до моего рождения. А имя… Может там, на далекой Родине Ебан и хорошее имя, но в нашем захолустном городенке Колосистый Губернской губернии оно тут же превратилось в имя прилагательное, к которому все кому ни лень стали прилагать самые нелицеприятные подробности, которых отродясь в моей биографии не было. Так в России я стал Ебаным Пшишковым. Друзей у меня не было, а девчонки обходили меня десятой дорогой. Кому охота на всю деревню прослыть Ебаной невестой?
Классовое сознание появилось у меня уже в детстве. Как я уже говорил, отца у меня практически не было, и жили мы вдвоем с матерью. Мать у меня была красивой. И не потому, что она моя мама, а значит самая красивая, нет, мама действительно была красивой, и в то время, о котором я хочу рассказать, она еще не была раздавлена тяжелой работой. А ей приходилось целыми днями гнуть спину, чтобы прокормить нас и дать мне хоть самое маленькое образование.
В тот день отменили уроки. С полными штанами счастья я примчался домой. Мать вернется только вечером, и можно целый день делать что угодно. Каково же было мое удивление, когда я увидел горячий самовар (из него шел пар) и тарелку вкусных (мама умела готовить) пирожков. А вот и мама. Она выбежала из своей спальни с глупой улыбкой на лице, и то и дело поправляла платье.
– А у нас уроков нет! – выпалил я, – можно целый день быть дома!
– Может, на речку сходишь? – неуверенно спросила она.
– Какая речка, мама, апрель месяц.
– И то верно. Может, пойдешь с друзьями поиграешь?
– У меня нет друзей, и ты это прекрасно знаешь.
– Тогда сходи на ярмарку. Ты же просил меня…
– Мама, ярмарка была на прошлой неделе.
Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой выбегает Умывальников – мамин начальник и качает головой:
– Ай-яй-яй! Вы только на него посмотрите! Не умытый, не чесаный, не бритый (а где он, интересно, встречал бреющихся детей?), а уже готов на печь завалиться! А ну быстро дуй отсюда, и пока не приведешь себя в порядок, чтобы и духа твоего тут не было!
– Мама, а чего это он тут раскомандовался? – обиженно спросил я и совсем уже напрасно добавил: – Дома пусть командует.
Лицо Умывальникова налилось кровью точно комариное брюшко.
– Ах ты паршивец! Ты еще огрызаться будешь! А ну марш отсюда, пока я тебя не растоптал как тлю!
И он, словно носорог перед атакой яростно затопал своими кривыми ножищами.
За столиком в летнем заведении Прошмана сидел мой единственный взрослый друг Донтр с Наташкой-Задавакой. Задавакой ее звали потому, что она всегда пахла дорогими духами и шила себе наряды в ателье Губернска по модным журналам, которые выписывала из Санкт-Петербурга, и почтальонша клялась и божилась, что стоят эти журналы целое состояние. Они пили кофе. Натуральный, и наверно жутко вкусный кофе, и заедали его пирожными с кремом. Как я хотел пирожное с кремом! Тем более такое! Околдованный вкусностями, я сел за их столик. Хоть посмотреть…
– Привет, как дела? – поздоровался я.
Задавака поморщилась, но на нее можно было не обращать внимания. Моим другом был Донтр.
– А ты чего гуляешь среди бела дня? – поинтересовался он.
– В школе уроки отменили, а дома у мамки в гостях Умывальников. Злой и командует.
Задавака прыснула со смеху, как будто я анекдоты рассказывал, а Донтр улыбнулся и, хитро подмигнув, спросил:
– Хочешь пирожное с кремом, а может даже два?
– Еще бы! Кто же не хочет пирожного!
– Тогда срочно беги домой, пока Умывальников еще там, и скажи, как бы между прочим, что видел тетю Таню и хочешь большое пирожное с кремом.
– И все? – недоверчиво спросил я.
– Я тебя когда-нибудь обманывал?
– Побожись, – все еще не верил я.
– Вот тебе истинный крест! Хоть я и атеист.
Наташка вся раскраснелась от смеха.
Слово «атеист» окончательно развеяло мои сомнения, и я на всех парусах полетел домой.
К моему удивлению Умывальников значительно подобрел. Он важно восседал на кухне и пил чай из маминого сервиза, который она берегла, как зеницу ока. Пил он, разумеется, только из одной чашки, а никак не из всего сервиза, но это дело не меняло.
– Будешь есть? – спросила мама.
– Буду.
– Как у молодежи дела? – пропыхтел Умывальников.
– А я тетю Таню видел! – заявил я, отчего Умывальников подавился чаем. – Она несла вкусные пирожные с кремом…
– Детё хочет пирожного? – пришел в себя Умывальников.
– Я бы и два съел.
– Ебан! – возмутилась мама.
– Ничего. На вот тебе… Сгоняй в магазин.
Так у меня впервые проснулось классовое сознание.
С революцией, а вернее с революционерами я столкнулся намного позже. Мне тогда было лет 16. К нам приехали новенькие. Ну не совсем к нам, а в наш городок. Партдонт и Лиза Шторн. А вместе с ними в наш городок приехал дух революции. Раньше мы о социалистах слыхом не слыхивали, даже из газет, которые шли в основном по прямому их назначению, ну там рыбу завернуть, или папироску скрутить… В туалет мы с бумагой не ходили, Это в Петербургах буржуи с ума сходят и с жиру бесятся, а у нас бумага была вещью ценной и в хозяйстве необходимой, чтобы ее так коту под хвост.
Приезд Партдонта и товарища Лизы, как ее называли соратники по революции, ознаменовал новую эру нашего городка. Они моментально сколотили группу прогрессивных граждан, куда вошли и мой друг Донтр с Задавакой. Задавака была ничего, особенно задница… Но мы сейчас о другом.
В тот день я, как обычно, гулял, то есть брел, куда глаза глядят. Вдруг я увидел на лавочке в скверике Донтра и Наташку.
– Привет. Давно не виделись, – поздоровался я и уселся на лавочку рядом с Донтром. – Я тут посижу с вами.
Задаваку перекосило.
– Скажи ему! – прошипела она Донтру на ухо так, чтобы я мог услышать.
– Хочешь революционное поручение? – спросил меня Донтр.
– Смотря какое, – решил я повыпендриваться, хотя сердце у меня не то, что забилось, а запрыгало по всему телу от радости.
Еще бы! Такое выпадает не каждый день. У нас теперь все только и говорили, что о революционерах, а некоторые даже стали читать газеты, до чего раньше никто бы не додумался. Теперь мы были, как Санкт-Петербург. Отовсюду слышалось: стачка, конспирация, демократия, социализм… Эти слова стали такими же обиходными, как молоко или сельдь.
Я давно уговаривал Донтра взять меня на сходку к революционерам, куда они с Наташкой ходили, чуть ли не каждый вечер. Но Донтр постоянно отнекивался, и говорил, что революция – дело не детское, что мал еще, подрасти надо. И вот теперь он посылает меня в самое сердце революции с важным поручением. Я был на седьмом небе.
– Так вот, Ебан. Надо срочно передать товарищу Партдонту пакет зеленого табачку.
– А что в табачке?
Я еще не верил, что меня посылают просто с каким-то табаком. Тут, понимаешь ли, революция, пролетариат, свобода для всех, а я с зачуханным табаком. Должна же быть какая-то тайна, интрига.
– Зеленый табачок – это не простой табачок. Это особенный революционный табачок. Покурят его революционеры, и думают о революции. И смотри: Охранка очень не любит, когда революционеры курят зеленый табачок. Так что смотри не попадись, – он протянул мне небольшой бумажный сверток.
Окрыленный, я побежал к Партдонту. Наконец-то сбываются мечты! Наконец-то я, Ебан Пшишков, а не кто-то другой, войду в эту святая святых! Я стану революционером! Социалистом! Другом всех угнетенных и врагом охранок и буржуев!
– А ну стоять! – рявкнул, возникший словно из-под земли, ротмистр Голопопенко. – Подь сюда, паршивец.
Мое сердце похолодело. Ведь надо же, охранка! И кто бы мог подумать! Хорошо гады работают! Что делать? Я забился в темный угол, и, не знаю, как у меня это получилось, но я проглотил весь пакет одним махом, как был в упаковке. На мое счастье ротмистр этого не заметил. Он больно вывернул мне руку, и принялся шарить по карманам. От него несло перегаром, чесноком, гнилыми зубами и застарелым потом. Волна тошноты подкатила к горлу. «Не сметь! – говорил я себе, – ты не имеешь права!» На тебя надеются товарищи по революции, а ты… Наконец, вывернув всю мелочь в свой огромный кулак, он отпустил мою руку.
– Пошел вон, мерзавец!
Я получил пинок казенным сапогом прямо под копчик. От боли я хотел заплакать, но, вспомнив, какая ответственная миссия на меня возложена, пересилил себя, и побежал к Партдонту.
– Я к вам от Донтра, – выпалил я, едва открылась дверь.
– А… Заходи, – немного устало пригласил меня Партдонт.
В большой хорошо освещенной комнате сидели товарищ Лиза и одетый в пальто прямо на голое тело незнакомец. Обстановка… Да, собственно, как и у всех. И чего рассюсюкивать про кровати и стулья? Так вот, вместе со мной и Партдонтом, нас было четверо. Все смотрели на меня.
– Донтр прислал меня с зеленым табачком, – повторил я для всех.
– Это хорошо, – с довольной улыбкой проговорил нараспев человек в пальто.
– Только у меня его нету, – краснея, признался я.
– Как нету? Ты чего, паря?! – воскликнул человек в пальто и даже вскочил на ноги.
– На меня напала охранка, и мне пришлось его проглотить.
– Давно?
– Минут пять…
– Может и не поздно. Донтр бумаги накручивает больше, чем табака, да и рожа у него… – решил человек в пальто.
Чего ему моя рожа? На свою бы посмотрел. Нет, не нравится мне этот тип в пальто. Может он конечно и революционер, но без таких вот… революция бы только выиграла. Я уже хотел, было, выдать ему все, что я о нем думаю, но меня опередил Партдонт:
– Будем делать клизму.
– Вы чего? – вмешалась товарищ Лиза. – Какая клизма! Надо срочно промывать желудок!
– Может еще за апельсинчиками сбегать? – съязвил тип в пальто.
– Оно еще в желудке! Какой же вы, Константин! – товарищ Лиза презрительно сжала губы.
Так ему, гаду!
Несколько неприятных минут, и вот в тазике уже лежит мокрый, но совершенно целый пакет с зеленым табачком.
– Он же нихрена тянуться не будет! – капризно прогнусавил человек в пальто.
– В духовку? – спросил Партдонт.
– Будем варить молоко! – вставила свое веское слово товарищ Лиза.
– После этого?!
– Что за мещанство, Константин! Перекипит, ты даже не заметишь… Лучше принеси даме папироску.
Константин в пальто достал из кармана портсигар (СЕРЕБРО!) и протянул товарищу Лизе. Она взяла папироску, и, прикурив от свечки, изящно закурила.
Партдонт молча указал мне на пустой стул, и удалился с Константином на кухню. Через несколько минут пошел приятный терпкий запах.
– Пей, – Партдонт протянул мне железную кружку с мутной, серо-зеленой жидкостью.
– Что это? – спросил я.
– Ты пей, узнаешь.
Напиток был душистым, горьким и в то же время приятным.
– В карты играешь? – спросил меня Константин.
– Смотря во что.
– В дурака. Мы тут бриджей не держим.
– А кто в дурака не играет? – ответил я вопросом на вопрос.
– Я, например, – сказала товарищ Лиза с вызовом в голосе.
– Ты только в дурочку можешь…
– Костя! – осадил его Партдонт.
– Да я ничего, шучу.
Играли они замечательно. То есть проигрывал все время я. С любой картой, и если на моих плечах пока что были только дамы, то это потому, что они не всегда могли собрать нужные карты. Я все ждал, когда же они заговорят о революции, но разговор все время вертелся вокруг сплетен, карт и какого-то Маркса, который что-то там написал про призраков. В общем мутота всякая.
– А ты хотел, чтобы вот так сразу они тебя в революцию и приняли? – спросила меня пиковая дама.
– Но я же…
– Что ты же? – вмешался бубновый туз.
– Думаешь, принес пакет, так все, уже свой? Знаешь сколько таких своих оказались трусами, предателями и провокаторами?
– Тебе все расскажи, а вдруг ты на охранку работаешь?
– Вот они тебя и проверяют.
Туз и дама говорили, перебивая друг друга. Дама махала руками, а туз надувал подушечку до почти круглого состояния.
– Очнись, твой ход, – услышал я голос Константина, и потянулся за крестовой десяткой.
– Нет! – завизжала она. – Я щекотки боюсь! – и с силой отпихнула мою руку.
От неожиданности я выронил карты, и они пустились наутек, стараясь забиться подальше в щель.
– Клиент созрел, – сказал Константин в пальто.
– А тебя как звать? – спросила вдруг товарищ Лиза.
– Ебаном, – ответил я.
– Ебаным? – переспросил Константин. – И кто же это тебя ебал?
– Никто меня не ебал! – обиделся я.
– Никто-никто? – строго посмотрела на меня товарищ Лиза.
– Никто-никто.
– И в революционеры тебя не посвящали? – спросил Константин.
– Нет.
– А ты хочешь быть революционером?
– Конечно, хочу!
– А кишка у тебя не тонка?
– Нет, – неуверенно ответил я.
– Надо проверить. Снимай штаны.
– Но…
– Ваши возражения буржуазны! – резко сказала товарищ Лиза.
Сначала мне было больно, а потом… что-то теплое шевелилось во мне, и каждое движение волнами удовольствия распространялось по всему телу… Константина сменил Партдонт, потом я лежал на полу, а товарищ Лиза писяла мне в лицо, и не было ничего приятней в тот момент, чем эта теплая, соленая революционная струя с приятным запахом, и я ловил ее ртом, стараясь не потерять ни капли божественного нектара, потом мои губы ласкали…
– Послушай Ебанушка, – начал чуть ли не с порога товарищ Партдонт, – у нас в среду революционное собрание. Приедут товарищи из Губернска, а может даже из центра. На тебя же мы возлагаем одну из самых важных сторон мероприятия, а именно конспирацию. Выдюжишь?
– Постараюсь, товарищ Партдонт.
– Постарайся, постарайся.
– Какая легенда?
– День рожденья Кости.
– Средства?
– Возьмешь у Лизы. Да, и скажи Донтру, что Чуйские товарищи передали привет.
– Хорошо.
– Ну, с богом.
Собрание было делом ответственным, тем более что охранка что-то подозревала. За мной, да и за всеми нами ходили подозрительные личности, а у Донтра несколько раз устраивали обыск под видом травли тараканов. Приходилось идти на всевозможные ухищрения, чтобы… но это революционная тайна.
К вечеру все было готово. Стол ломился от закусок. В погребе ждали своей участи бутыли с самогонкой.