В начале июня 41-го он приехал погостить к своей родной тетке Полине, вышедшей замуж за москаля и проживавшей в Чутино, а с началом войны и оккупации немцами Донбасса вынужден был там остаться. Вместе с местными пацанами собирал уголь на терриконах, стрелял из рогатки и ел галок с голубями, а еще мечтал вступить в полицию, но опасался появившихся в этих краях партизанов.
Когда же Красная армия освободила Луганщину и в нее стали призывать не угнанных в Германию ребят 1925-го года рождения, тетка выправила восемнадцатилетнему племяннику метрику, по которой тому было всего шестнадцать.
Его новые друзья ушли на фронт и в большинстве погибли, Алексей же был определен на «трудовой фронт» и стал работать подземным электрослесарем в шахте.
Сразу после войны его тоже призвали в армию (служил три года танкистом в оккупированной Германии), а после демобилизации вернувшись в Донбасс, тайно навестил Буковину.
Там от дальней родни узнал, что случилось с его семьей, и быстро уехал назад. Опасаясь попасть под репрессии.
Советскую власть Алексей никогда не считал своей. Так его учили родители и ксендз. Теперь стал ненавидеть.
Но надо было строить свою жизнь при ней. Что он и стал делать.
Для начала выбился в стахановцы и попал на шахтную «доску почета», будучи великолепным баянистом, принимал участие в художественной самодеятельности коллектива, на людях всегда был добр и приветлив.
Затем женился на одной из местных девушек и построил напротив хаты тетки свой дом с обширной усадьбой и огородом, на которой вскоре запищали сыновья – старший Александр и младший – Володя.
Пока они были мальцы, отец детей не неволил, а когда пошли в школу, исподволь занялся воспитанием потомков.
Тихо и ненавязчиво, как бы между делом.
После школы он рекомендовал братьям поменьше общаться с другими шахтерскими детьми – они мол, быдло, научат плохому; стал прививать обеим любовь к музыке, обучая игре на баяне, произведениям Ивана Франка и Леси Украинки, а также старой истории Украины. Без москалей и коммунистов. Еще учил поменьше говорить и больше слушать.
В результате, когда Саше с Володей пришло время вступления в комсомол, в восьмых классах сначала старший, а потом и меньший, под разными предлогами отказались.
Комсомольцами стали перед поступлением в институт – отец желал дать молодым Линникам высшее образование. А перед этим, сначала одному, а затем другому, рассказал о своих буковинских корнях, героях ОУН-УПА и дал напутствие: быть активными строителями коммунизма для всех, но помнить кто они и откуда.
Потом старший закончил Харьковский авиационный институт и уехал строить самолеты в Ташкент, а Владимир на четвертом курсе Донецкого политтеха попав на практику в Москву, отыскал там своего школьного друга.
Как оказалось, отслужив срочную в погранвойсках, тот работал в КГБ, что вызвало при встрече живой интерес Линника.
– Повезло тебе, Вить, служить в таких органах, – с неприкрытой завистью сказал он. – А я буду вечным технарем. Рутинная работа.
Когда же приятели чуть выпили и обстановка стала более непринужденной, Володя между делом поинтересовался, а нельзя ли и ему устроиться в «контору»? Мол, я сам идейный, готовлюсь вступить в ряды и непрочь стать бойцом невидимого фронта.
– Почему нет? – оценивающе оглядел его Виктор. – Это трудно. Но можно попытаться.
И рассказал, как и что сделать.
Спустя год «технарь» учился в Киевской средней школе КГБ, готовящей офицеров контрразведки. Закончив ее, получил звание «лейтенант» и должность оперуполномоченного в Управлении по Луганской области.
– Молодец, сынок, – сказал по этому поводу старый Линник. – Чувствую, ты далеко пойдешь. Но не забывай свои корни.
– Не забуду отец, – заверил его сын. – Коммунистам, мне кажется, недолго осталось.
Вскоре Союз рухнул, Владимир продолжил службу в «нэзалэжной» Украине и теперь не скрывал своих взглядов.
Те полностью совпадали с ее внутренней и внешней политикой: частной собственностью на средства производства, национализмом и стремлением в Европу.
Он даже стал подумывать, а не съездить ли ему на Буковину? Предъявить властям права на «майно» отобранное у предков Советами. Но потом отбросил эту мысль вследствие ее нереальности и стал зарабатывать капитал, как все силовики в новом государстве. А проще – крышевать. Тем более, что обслуживал в Луганске крупный машиностроительный завод и курировал несколько райотделов СБУ на периферии.
На заводе, за покровительство, майор ежемесячно получал от новых хозяев – заранее оговоренные суммы; начальники отделов отстегивали куратору за лояльность, из своей доли «на земле». Аккуратно и регулярно.
Теперь у Линника в Старобельске, куда переехала их семья, был свой, оформленный на жену бизнес, состоящий из нескольких магазинов, и Владимир планировал обзавестись небольшой фабрикой. Она была в том же городе, принадлежала бывшему директору, а метод был довольно простой и апробированный – рейдерский захват. Что по примеру России повсеместно использовалось на Украине.
С месяц назад Линник обратился за содействием в этом вопросе к своему другу детства Шубину, ударно служившему в областном «Беркуте», обещая в случае успеха золотые горы, но тот послал его «на хер» и едва не набил морду.
– Я тебе это еще попомню, сучий потрох, – вернувшись от размышлений в реальность, поставил майор бокал на стоявший рядом столик, после чего взглянул на свою фирменную «Омегу».
Золотые стрелки показывали без одной минуты двадцать (Линник нахмурился), а потом услышал тихий шум мотора подъехавшего внизу автомобиля.
Далее хлопнули дверцы, под тяжелыми шагами заскрипела резная лестница, и на террасу взошел Пасюк в бейсболке, темных очках и спортивном костюме «адидас», чем-то похожий на итальянского мафиози.
– Мы готовы, Владимир Алексеевич, – блеснул стеклами, – можем выдвигаться.
– Точность – вежливость королей, – ухмыльнувшись, встал с шезлонга куратор. – Через пять минут выезжаем.
В номере, сбросив купальный халат, Линник облачился в аналогичный прикид, сунув в карман миниатюрный «глок»23, который всегда брал с собой в командировки.
Помимо служебных заданий генерала и его замов, там нередко приходилось выполнять их личные. Ибо начальство имело свои коммерческие интересы, но, в отличие от подчиненных, на всей территории области.
В этот раз предстояло разобраться с владельцем Мирнодолинского опытно-экспериментального завода находившегося в поселке Тошковка.
Суть дела заключалась в том, что треть акций завода, выпускающего промышленное оборудование, оформленных на подставное лицо, принадлежали одному из руководителей областной СБУ (непосредственному начальнику майора), и тот желал получать более высокие дивиденды.
Линнику поручалось решить этот вопрос. Используя оперативные средства и возможности.
Часть его, до выезда, майор решил и теперь похищенный «неизвестными» в масках из своего коттеджа в Первомайске главный акционер и хозяин предприятия четвертые сутки «припухал» в подвале на заброшенном хуторе в лесной балке. Размышляя, кто его похитил и во что это выльется.
Первомайская милиция во взаимодействии с райотделом СБУ, по заявлению жены активно вела розыск исчезнувшего коммерсанта, но безрезультатно.
Между тем, черный «Рендж-Ровер» с тонированными стеклами, в котором помимо Пасюка с Линником находились два оперативника, вырулил с территории пансионата, и, оставив позади сосновый бор, покатил по степному шляху среди зеленеющих полей кукурузы, в сторону козачьего села села Нижнее.
В паре километрах от него внедорожник свернул на едва приметную, затравеневшую дорогу, а потом, юля из стороны в сторону, спустился в поросшую грушами-дичками, ясенями и старыми дубами, прохладную долину.
Там, сбоку от прыгающего по камням неширокого ручья, в зарослях терна, виднелись остатки каменного строения.
– Приехали, – остановил машину сидевший за рулем подполковник, вслед за чем все вышли из нее и по густой траве направились к тому, что ранее было людским жилищем.
От него осталась выложенная из бурого песчаника коробка, с полусгнившими стропилами крыши, темные провалы входа и окон, подчеркивали запустение.
– Давайте его сюда, остановившись у полузасохшего ореха, – приказал операм Пасюк. – С завязанными глазами.
– Поняли, – бормотнул старший, и парни, подсвечивая себе фонариком, скрылись в дверном проеме.
Минут через пять они вернулись назад, ведя подмышки едва переставлявшего ноги толстого человека в пижаме, с заклеенными скотчем глазами и наручниками на запястьях.
– Слушай меня внимательно, – сказал Линник, когда тройка остановилась в двух шагах, а человек втянул голову в плечи и испуганно всхлипнул. – Пан Коцюба (так звали подставного) желает иметь на тридцать процентов больше прибыли по своим акциям. Ты меня понял?
– П-понял, – шевельнула разбитыми губами жертва.
– Завтра тебя найдут менты с эсбэушниками, – продолжил майор и подмигнул коллеге. – Но им о нашем разговоре ни «гу-гу». Ясно?
– Да, – часто закивал головой мужчина.
– Скажешь, что тебя похитили какие-то отморозки и требовали выкуп. – Ну а если сболтнешь лишнее, тебя снова украдут. И ты канешь в лету.
– Не надо… – зарыдал толстяк, обвиснув в сильных руках, а на его штанах затемнело пятно. – Я все, все сделаю!
– Давайте его назад, – брезгливо поморщился Линник, а когда вихляющаяся тройка удалилась, бросил Пасюку, – пошли к машине.
Значит так, – обернулся к начальнику. – Завтра сольешь информацию по этому клоуну ментам. Мол, получена по оперативным каналам. Ну и оформишь, ее как ДОР24. Я буду ходатайствовать перед генералом о поощрении всех ее участников.
– Понял, – расплылся в улыбке Пасюк. – Ну и голова у вас, Владимир Алексеевич!
– На том стоим, – нагнувшись, сорвал куратор соцветие луговой мяты, растер в ладонях и понюхал. – Хоршо пахнет.
– Как насчет обмыть разработку? – предложил начальник. – Я позвоню хозяину пансиона – он мой «штык»25, закажу ужин
– Можно, – кивнул Линник.
Когда в мерцании первых зажегшихся на небе звезд, пыльный «Рендж-Ровер» въехал на территорию дома отдыха, их встретил хозяин, представленный областному гостю.
– Для вас завтра выходной, – сказал операм начальник, и те потопали к служебному, стоявшему на стоянке «форду». Хозяин же, по имени Вилорий, средних лет здоровенный детина, провел офицеров в свой личный блок, где те приняли душ Шарко, после чего все отправились в зал для почетных персон, работавшего до утра ресторана.
Оттуда слышалась разухабистая музыка и смех отдыхавших, с пристроенной ко второму этажу открытой веранды, в фиолетовое небо то и дело взмывали и с треском лопались яркие фейерверки.
Потом из-за темного речного плеса показался белый разъездной катер, с орущей песни компанией, приставший у соседнего корпуса к небольшому, освещенному гирляндами огней, свайному причалу.
– М-да, прямо праздник жизни, – поцокал языком майор. – Красиво отдыхают.
– Сегодня день торгового работника, – расплылся в улыбке хозяин. – Это наши коммерсы из соседних районов.
Чуть позже, удобно расположившись в кожаных креслах гостевого зала, передняя стена которого, выполненная из прозрачного стекла отражала звездный купол неба и сонную реку, подполковник с майором с удовольствием оглядывали горячительное и холодные закуски, а Вилорий отдавал распоряжение нарисовавшейся рядом смазливой, с ногами от плеч, официантке.
– Ну что, приступим? – потянулся он волосатой лапой за бутылкой шотландского виски «Лох-Несс», когда девица, вильнув попкой, упорхнула.
– Можешь, – накладывая на тарелку Линника черную икру, – милостиво кивнул подполковник.
Далее бокалы были наполнены ячменным напитком, и куратор произнес тост. – За коммерцию и хозяина! Что было воспринято с энтузиазмом.
Утолив первый голод, выпили по второй, за процветание Украины, а вдогонку по – третьей. Что б муха не пролетела.
Затем появилась официантка в сопровождении второй, с судком стерляжьей ухи и нанизанными на шампуры шашлыками по-карски.
– Под это лучше водку, – потянул из ведерка со льдом запотевший «Абсолют» Вилорий и наполнил припасенные для него стаканы. – Ну, будьмо! – поочередно чокнулся с гостями.
Те неспешно высосали их до дна, побурев мордами, крякнули и навалились на уху. Мыча от удовольствия.
– Послушай, Вилорий, а что означает твое имя? – опорожнив свою тарелку, взял в руки шпажку с посыпанным зеленью шашлыком, Линник.
– Это меня так родители назвали, – рассмеялся тот. – По трем первым буквам – Владимир Ильич Ленин.
– У него батя был вторым секретарем райкома партии в Лутугинском районе, – чуть заплетаясь языком, добавил Пасюк. – Отдал, так сказать, дань моде.
– Ясно, – мотнул головой майор. И застолье продолжилось.
Что было потом, он помнил смутно.
Урывками в сознании всплывала длинноногая официантка (как же ее имя?) с которой целовался на брудершафт, а после совокуплялся в смежной с залом комнате отдыха. Потом с Вилорием они тащили в туалет блюющего Пасюка, а затем он таскал хозяина за ворот рубашки и орал, «убью, Ленин!».
Спустя еще сутки, отметив командировку, с чувством выполненного долга майор возвращался назад. Под колесами его «тайоты» ровно гудел Бахмутский шлях, магнитола томно пела голосом Чилинтано.
Государственная безопасность страны, в очередной раз была обеспечена.
Глава 6. Щэ нэ вмэрла Украина
По Крещатику, залитому морем огня, двигалось факельное шествие.
В первых рядах, вкупе со священниками – иезуитами и дивчатами, несущими портрет «гэроя нации», шли ветераны УПА в кашкетах с трезубцами, молодые, с горящими глазами активисты из «Свободы»26, а также многочисленная киевская интеллигенция со студентами и люмпенами, над головами которых реяли черно-красные знамена с хоругвями.
Нэзалэжна с розмахом отмечала столетие со дня рождения Степана Бандеры.
Время от времени активисты с мегафонами и повязками на рукавах, металлически гавкали «Слава Украини!», а толпа ревела в ответ «Гэроям слава!!!
Увенчанный в бронзе Богдан Хмельницкий на коне, апокалипсически отсвечивал в языках пламени, в окнах домов, за которыми угадывались обыватели, испуганно дрожали стекла.
Разменяв 2009 год, Украина шла в светлое будущее семимильными шагами.
Уже канул в лету ее первый президент, посеявший зерна национализма, за ним бесславно ушел второй, по фамилии Кучма, продолживший столь славное дело. Теперь, из учебников истории и научных трактатов, все малороссы знали, что они избранная Богом нация, Иисус Христос был первым украинцем, а все остальные – пыль. Не больше.
Указ Рады о проведении великого юбилея подписал очередной президент – Ющенко.
В отличие от своих предшественников он своих убеждений не скрывал, к тому же питал лютую ненависть к москалям и трепетную любовь к Западу. Что объяснялось просто.
Его отец в годы войны сотрудничал с фашистами, находясь в концентрационном лагере, самого Виктора Андреевича пыталась отравить рука КГБ, на что он не раз прозрачно намекал, а любимая жена – Кэтрин, являлась гражданкой США и сотрудником Госдепа.
Будучи весьма набожным и часто впадая в меланхолию, сей достойный человек, предоставлял вершить все дела в стране ей с заокеанскими коллегами, а сам неустанно молился на Говерле27 о процветании Украины в составе братской Европы.
– Гарно маршыруем! – сказал кульгая на одну ногу, изрядно постаревший Деркач, в пошитой по такому случаю форме УПА, шагающему рядом с ним с факелом в руке, заматеревшему внуку. – Щэ б комуняк з жидамы на фонарях и було б зовсим файно!