– Не переживай Платончик, это моя головная боль. Уж не думал ты, что я стану возлагать на тебя невыполнимых задач, и просить изображать из себя Джеймса Бонда?
– Я рад, что это не так, – выдохнул Платон, который в эту минуту почему-то вспомнил Итона Ханта из «Миссия невыполнима».
– Расскажи, как ты провел эту неделю? Что делал? Может быть, что-то невольно узнал?
– Ух, хороший вопрос, так сразу и не ответишь. За исключением последних четырех дней, что я провел на больничном дома, у меня была весьма насыщенная программа, от которой едва разум не помешался.
– Я вся внимание.
– Едва только мы с тобой приехали на работу тогда, на меня целый шквал проблем накинулся, а потом еще Соколов пришел и сообщил, что тебя увозят на диагностику, причем, как я понимаю, произошло это уже после того, как тебя увезли.
– Возможно, я тоже сначала опешила, когда один из бойцов бывшей «Контры» уселся за руль, но решила затаиться, что еще оставалось?
– Один из бойцов бывшей «Контры»? – удивился Платон. – Я думал, это не те люди, которых используют в качестве водителей.
– И ты не ошибался. Вопрос в особенностях самой машины. Я не успела тебе рассказать, что этот автомобиль был из числа уникального спецзаказа, предназначавшегося исключительно для «Контры». Никто, помимо их и, теперь тебя, не может управлять этими машинами – система не позволит.
– А что, есть еще такие автомобили? – не поверил ушам Платон.
– Да, их всего семь, по числу оставшихся бойцов, за исключением Соколова, который, как понимаешь, сюда не влезет.
– Обалдеть! Никогда бы не подумал!
– Хорошо, давай не будем отвлекаться, продолжай.
– Потом еще много чего было, самым интересным из которого, безусловно, оказалась встреча с Михаилом Олеговичем Макаровым.
И он во всех подробностях поведал историю с грузовиками, доверху груженными дьявольским грузом.
– Причем все они предназначались для «Нового Света». Можешь мне объяснить, что все это значит?
– Думаю, ты и сам уже догадался – под «Новым Светом» строят самую большую лабораторию для производства наркотиков на Востоке. В этом и был смысл всего проекта – думаешь, Меленкова сейчас больше всего заботит улучшение жилищных условий для тысяч очередников? Нет. Более того, проект «Нового Света» предлагался правительством гораздо раньше, но «Голиаф» отверг его, и лишь теперь, когда такой проект мог послужить первоклассным щитом для сокрытия чудовищной цели, к нему вернулись вновь. После осуществления плана Меленкова сильно истощаться ресурсы половины мира, а торговля наркотиками, как известно, испокон веков является самым выгодным предприятием, поэтому Меленков и потребовал от Комитета личного участия в дележке золотого пирога. Считай, треть транзита Золотого полумесяца встанет на рельсы «Нового Света».
– О Боже, – выдохнул Платон. – Я просто не могу слов подобрать, это чудовищно.
– Да, бесчеловечно, – согласилась Настя, – но в этом теперешняя суть Толи, он поставил перед собой цель, и отныне ее могут оправдать любые средства. Быть может, в глубине души он до сих пор верит в то, что, избавляя мир от ига Комитета, он делает дело всей своей жизни на благо человечества, хотя, если честно, теперь мне с трудом в это вериться. Меленкова необходимо остановить, иначе осколки его идей беспощадной гранатой разлетятся по всему миру. Рассказывай, что с тобой было дальше.
– Ко мне, кстати, Соколов представил охрану.
И Платон подробно рассказал о Юре, о том, как он помог ему вылечиться и встать на ноги.
– Кстати, почему ты мне ничего не рассказала о своем сыне? У тебя же есть сын – изобретатель Алмазов!
– Как ты узнал?
– Случайно, от Юры, когда просматривал чудо-пистолет, который у него был.
– Опиши-ка мне этого Юру.
Платон никогда не был хорошим рассказчиком, если надо было вспомнить чей-то портрет, но здесь постарался, как только мог, и, кажется, достиг своей цели, поскольку Алмазова остановила его и сказала, что достаточно.
– Значит, ты хочешь познакомиться с моим сыном?
– По-моему, я этого не говорил, но, правда, очень хотел бы, даже Юру просил.
– У тебя будет такая возможность, поскольку именно от моего сына теперь многое зависит и именно он может достать мне всю необходимую информацию, – призналась Алмазова.
– Мне странно это слышать, – сказал Платон, – сколько мы говорили с тобой, речь о детях никогда не заходила. У тебя есть еще?
– Нет, один сын. Он родился после того, как Толя пропал в армии.
– Ты хочешь сказать…
– Да, это сын Меленкова. Неудивительно, что он стал гениальным изобретателем – представляешь, какие у него гены? – не без гордости в голосе сказала Алмазова. – Более того, это не единственный его талант, но обо всем прочем потом. Вас я все равно предполагала познакомить.
– Что ж, жду с нетерпением.
– Скажи мне, ты с кем-нибудь делился полученной информацией?
Платон вздрогнул, боясь этого вопроса больше всего, и поначалу даже хотел наотрез помотать головой, но в итоге передумал. Собравшись духом, он рассказал Алмазовой о разговоре, произошедшим с Макаровым-старшим, за который уже сотню раз мысленно проклинал себя.
– Ты доверяешь ему? – только и спросила Настя после недолгого раздумья. В ее, таком человеческом голосе не слышалось и нотки упрека.
– Да, – признался Платон, и тут же добавил, – но это не оправдывает мою слабость.
– Не кори себя, — Алмазова подумала, и решила не добивать его своей критикой, – ты принимаешь решения, находясь в обстановке чрезвычайно опасной и непредсказуемо взрывной – неудивительно, что ты можешь допустить ошибку, учитывая то, что все это так неожиданно свалилось на тебя. Но, как я понимаю, ничего страшного пока не произошло, и, возможно, твой друг даже сыграет нам на пользу. Главное, чтобы он не наделал глупостей раньше времени. Можешь в этом поручиться?
– Я… не знаю, – признался Платон, – я вообще не хотел бы его задействовать, хотел бы, чтобы все сказанное мной забылось как страшный сон, да и вообще…
– Знакомая песня, держу пари, что и по поводу встречи со мной ты неоднократно думал так же.
– Да, думал. Но мне уже нет пути назад.
– Это неправда, – возразила Настя, – ты всегда сможешь уехать куда подальше пока все не началось.
– Нет, – покачал головой Платон, – уже не смогу.
– Что ж, я рада. И повторю, не уничтожай себя за то, что втянул в это дело близкого тебе человека. Думаю, ты все таки сделал правильный выбор, тем более, как ты говоришь, Михаил Олегович теперь спит и видит как бы помочь нам разобраться во всем этом?
– Да, он очень хочет помочь, – по-прежнему с грустью ответил Платон.
– Вот и хорошо, я думаю, судьба не зря выбрала его.
– Это не судьба, это сделал я, – упорствовал он, словно пытаясь доказать Алмазовой чудовищные последствия своей ошибки.
– Неважно, то, что должно произойти, перевернет весь мир, миллионы человеческих судеб, и только единицы, как всегда, способны остановить или хотя бы отсрочить неизбежное. Но давай вернемся к реальности. Ты что-нибудь еще хотел мне рассказать?
Платон покачал головой и ответил, что больше ему поведать нечего.
– Хорошо. Как Соколов? Ты же видел его сегодня?
– Да, – удивился он, – а как ты узнала? Впрочем, неважно. Соколов в порядке, как всегда, собирается куда-то уехать на выходных из страны?
– Куда? Надолго?
– Да понятия не имею. Случайно перехватил из телефонного разговора, пока Соколов сидел у меня в кабинете. Он говорил, кому не знаю, что на выходных его в стране не будет.
– Хм, интересно-интересно. А Меленков что, собирался куда-нибудь?
– О таком не слышал, – пожал плечами Платон, – но даже если собирался, он же мне не докладывает о своих передвижениях.
– Пусть так, – согласилась Алмазова, – но вспомни, пожалуйста, еще раз Соколова. Ты не заметил за ним какой-то странности, необычности в поведении, например? – Ее почему-то очень волновал этот вопрос.
– Да вроде нет, – недоумевал Платон, который никак не мог понять, к чему она клонит. – Разве что только оживленный он весьма, даже, можно сказать, перевозбужден, ну, в смысле, по-рабочему перевозбужден, – он даже покраснел почему-то от этого слова. – Мечется как угорелый, сносит все неосторожно на своем пути.
– Что ж, все понятно, — удовлетворенно ответила Алмазова. – Соколов готовиться к карательной экспедиции, как он это любил повторять. Эх, Саша-Саша, великий войн, но никудышный актер.
– Какой-какой экспедиции? – не понял Платон. – О чем ты толкуешь?
– Ничего, просто Соколов решил отправить на тот свет каких-нибудь уродов.
– Почему сразу уродов? Может, и хороших людей, просто вставших поперек дороги Меленкова?
– Просто ты плохо знаешь Александра.
– Зато ты я посмотрю, его знаешь замечательно, – Платон и сам не понимал, отчего так разозлился, но полоса острой, необъяснимой ревности вдруг полоснула его сердце. – Почему ты всегда так защищаешь его, забывая, что именно СБГ отправила тебя на тот свет? Я все равно не верю, что он мог не знать этого!
– Тише-тише, Платончик, дорогой, не кипятись, – примирительно сказала Алмазова, – я действительно слишком доверяла и доверяю Соколову и уверенна, что он к этому не имел никакого отношения.
– Кто же тогда, по-твоему, отдал приказ, не Меленков ли лично?
– Кто отдал приказ тому наемнику, который сбил меня насмерть? Нет, не Меленков. Толя лишь намекнул своему проклятому псу, имени которого, да и фамилии я никогда не знала, а тот передал намек уже дальше.
– Постой-ка постой, с это места поподробней, пожалуйста, – напрягся Платон. – Кто такой? Что за человек?
Алмазова долго не отвечала, задумавшись.
– Помнишь, я говорила тебе, что Соколов знает далеко не все, что твориться за его спиной в структуре СБГ?
– Прекрасно помню, и очень хотел вернуться к этому вопросу, да случай все не подворачивался.
– СБГ весьма обширная структура даже для службы безопасности большой корпорации, – продолжала Настя, не обращая внимания на явный сарказм со стороны Платона. – Ее сфера деятельности распространяется на добрую половину Европы и Америки, и, думаю, она вряд ли уступает своему техническому оснащению службе безопасности Японии. Не таращь так глаза, СБГ росла и развивалась параллельно с корпорацией гигантскими темпами. Соколов, безусловно, ведает всем, что связанно с непосредственно безопасностью Меленкова, развитием военной базы «Сокол», всей внешней разведкой, и в этом ему равных нет. Но, к сожалению, есть и обратная сторона медали. Вот уже более пяти лет разрозненные структуры СБГ курируют операции крупных наркопоставок доброй половины трафика Золотого треугольника. Более того, более четверти рынка торговли оружием на территории африканских государств подвластна СБГ. Кто, по-твоему, следит за этой сферой деятельности службы безопасности, Соколов? Нет. Сомневаюсь, что Александр вообще об этом знает. Здесь его место занимает человек, о котором я могу поведать немногое – бывший экстремист, организатор ряда терактов на территории стран бывшей СНГ в 90-х, с торговлей наркотиками связан еще раньше. Ни имени, ни фамилии, все только по поддельным документам. Редкой породы тварь, низость которой, наверное, ужаснет самого дьявола, этот человек связан с Меленковым вот уже десять лет. Превосходный боец, кстати, весьма здоровенная детина, правда, не Соколов. В определенных кругах прославился идиотским прозвищем Тони, в честь Тони Монтана, героя картины «Лицо со шрамом», где играл Аль Пачино, помнишь? Он на самом деле похож чем-то на Пачино, более того, имеет характерный шрам во всю левую щеку от удара топором. Наверное, это все, что я могу сказать про эту тварь.
– И ты уверена, что именно он стоит за твоим убийством?
– Уверенна, что именно через него Меленков все осуществил. Толя всегда использовал его для самых гнусных целей.
– Страшные вещи ты говоришь. Я никогда не видел никого подобного, кто подходил бы под это описание.
– Не сомневаюсь, – подтвердила Алмазова, – такие люди редко бывают на виду. Итак, к чему мы пришли – Соколов на выходные улетает в командировку, значит, рядом с Меленковым его не будет. Редкая удача. Хм.
Она надолго замолчала, тщательно продумывая следующий шаг. Платон сидел в ожидании и боялся пошевелиться. Он тоже хотел бы сейчас плодотворно все обдумать и взвесить с пользой для дела, но понимал, что для этого обладает пока слишком скудным количеством информации. А сколько вопросов вертелось на языке!
Парковочные места Самсонова, как и парковочные места других членов совета директоров располагались напротив лифтовой площадки, наиболее удобно и близко, и все просматривалось здесь как на ладони. Пока они разговаривали, десятки людей прошли мимо, но вот уже долгое время лифт молчал, словно все желающие уже разъехались по своим делам. Платон вопросительно смотрел в сторону лифтовой площадки, словно ожидал увидеть что-то непредсказуемое. Это и случилось. Металлические двери распахнулись и оттуда вышел высокий качок в синих джинсах и красной обтягивающей майке. Платон вспомнил его, поскольку уже видел случайно утром в парадном холле корпорации, проходя мимо. Лицо его не было ему знакомым, но в первый раз Платон не обратил внимания на широкий шрам, который сильно уродовал в общем-то симпатичное лицо громилы.
– Ты хотел увидеть Тони? Пожалуйста, он перед тобой, – неожиданно сказала Настя.
– Глазам своим не верю!
– Я тоже.
– Как он здесь очутился? Точнее – что он здесь делает?!
– Не имею никакого представления, – призналась Алмазова, – явно не на перекур вылез. Так бы и размазала его по стенке!
Платон уже приготовился к тому, что автомобиль сейчас рванется с места, прижался в сиденье и даже потянулся рукой куда-то влево, словно инстинктивно хотел пристегнуться, но карательной атаки не последовало.
– Но что он здесь забыл?! Он никогда раньше не появлялся в Сити, насколько мне известно. Ладно, посмотрим, что он будет делать, похоже, кого-то ждет, никуда не идет.
И правда, Тони стоял, лениво прислонившись к стене и раскуривал сигарету, посматривая на ладонь своей левой руки с таким интересом, словно хотел прочитать по ним всю свою судьбу.
Ждать пришлось недолго – через пару минут двери лифта вновь распахнулись, и оттуда с трудом, как всегда, высунулся Александр Соколов собственной персоной. При виде Тони он улыбнулся, и они по-братски обнялись, словно старые друзья, не видевшие друг друга много лет. У Платона просто челюсть отвисла, и, казалось, вытаращились глаза до безобразия. Каким-то чувством он был уверен, что Алмазова сейчас испытывает нечто подобное. Они проводили Соколова и Тони взглядами до громадного джипа Соколова, стоявшего неподалеку в отдельно выделенном боксе места на три, и, даже когда усевшись в машину, те покинули территорию парковки, еще долгое в салоне висела мертвая тишина.
Платон боялся пошевелиться, просто оцепенев. Всеми фибрами души он чувствовал напряжение, окутавшее все вокруг, и даже боялся, как бы от кипения гнева Алмазовой не воспламенился бензобак, и они не взлетели на воздух.
– Сволочь, – яростно прошипела Настя.
Платон вздрогнул, словно эти слова предназначались именно ему.
– Предательская, гнусная тварь! – это было сказано уже гораздо громче, и с каждым последующим словом Платон дергался из стороны в сторону, словно уворачиваясь от летящих пуль, а поскольку в следующие секунды Алмазова, распаляясь все больше и больше, выпустила в след уехавшего джипа такое количество отборной брани, от которой покраснел бы даже армейский прапорщик, то можно представить себе, какого ему было.