В поездку она ехала с единственной установкой – отдохнуть, эмоционально обнулиться, поэтому все мероприятия первой половины дня пропускала через себя, как свозь сито. Тянуть на себя одеяло и активничать в ее жизненные планы не входило. Того, что затеяла в школе Агафья Тихоновна, хватило бы не на один день обмена опытом с региональными коллегами. Они были только на подступах к тому, что Агафья внедрила давно, выйдя на тропу войны с повседневными парадоксами реальности. Первая неделя прошла в безмятежном спокойствии, вежливом, но довольно отстраненном общении с коллегами, пробежками по морозному свозняковому бульвару, последующим испитием горячего чая и глинтвейна с местными винами – дегустационный зал был рядом с пансионатом.
Послеобеденный сон позволял до глубокой ночи погрузиться в чтение очередного головокружительного любовного романа либо напряженно от страницы к странице отслеживать ходы расследования идущих по пятам преступников современных Пуаро и мисс Марпл.
Пансионат был полупустым. А точнее был скорее пуст, чем заселен. В отсеке с любасиным номером, казалось, она проживает одна – только редкое хлопание открывамых и закрываемых дверей обнаруживало присутствие иных постояльцев. Прекрасное чувство – ты наслаждаешься уединением, но где-то поблизости есть не докучающие соседи! А ей нужно было именно такое ощущение реальности – оно врачевало и восстанавливало. И вдруг поутру она проснулась от весьма характерных звуков, долетавших (ну, и звукоизоляция!) из номера где-то рядом. Накануне допоздна дочитывала бурный любовный роман с сексуальными сценами на грани откровенного физиологизма, достаточно изобретательного и эротичного, чтобы вызвать и в ней самой какое-то подзабытое томление в части тела, откуда поднимается Кундалини. Спросонья предположила, что это – звуковой ряд снившегося ей сладкого эротического сна. Звуки были реальны и не допускали двойственности: за стеной брутально занимались сексом. В иных ситуациях вы никогда не услышите этих неповторимых соло женского сладострастия. Ей стало реально неудобно, будто она подглядывает за кем-то в замочную скважину. Быстро поднялась, отправилась в ванную – разбудили ее вовремя – завтрак через пятнадцать минут, а на занятия опаздывать просто неприлично.
За завтраком выяснилось: постояльцев в пансионате поприбавилось – накануне заехала многочисленная группа на семинар по не вполне традиционному чему- то. Прослушав за омлетом комментарии коллег, поняла, что некий региональный центр занимается оздоровлением и социальной реабилитацией соотечественников, изрядно ошарашенных социальными катаклизмами последних десятилетий. Использует современные психологические технологии с крутым замесом восточной и народной медицины. Здесь они проводят трехдневный семинар своих региональных представителей. Мужчин в прибывшей команде было несравненно больше. Любася подивилась, как моментально изменилась атмосфера в уже привычном за неделю зале: и ее «педагогини» как-то приосанились, и общий тембр щебета при совместном массовом поедания пищи, стал иным. Вот оно – магическое слово «полярность»!
Потом публика разбрелась по разным конференц-залам. День пошел по довольно привычному руслу. Любася была не в себе. Все же нужно раньше отходить ко сну. Ну, дочитала бы сегодня роман. Да, захватил в момент чтения. Но память уже почти ничем не обременял. А тут еще такое пробуждение, как нынче утром! Потерла виски, открыла сумочку. Где-то должен быть цитрамон. Копеечный препарат, который лучше всего помогает при головной боли. Болеть не собиралась, забыла дома и, конечно, ничего не нашла. Спросила у соседки – темпалгин, спаз- малгон, но-шпа… Все есть, кроме того, что нужно. Во время кофе-брейка решила подойти к администратору на ресепшен: в постсоветском пансионате должна быть аптечка, обращаться к медперсоналу совсем не хотелось. Еще и погода подкузьмила: началось резкое потепление. Февральские окна?
– Девушка. У вас есть аптечка? Не найдется ли пара таблеток цитрамона? Схожу в обед в аптеку и обещаю вернуть.
– Зачем нам цитрамон? – услышала неожиданно приятный мужской голос, подкупивший еще и этим местоимением «нам».
Повернула голову, и поняла, что пропала. Вот так в одну секунду! Перед ней стоял не красавец, не Аполлон – седые виски, прямые волосы, зачесанные наверх, довольно аккуратная стрижки. Для Любаси это было почему-то важно: кого- то волнует обувь, кто-то смотрит на руки, для кого-то губы говорят все… Для нее были важны ухоженные волосы и лучше стильная, но пойдет и просто аккуратная стрижка. Голова ее устроила. Глаза тоже. Сине-серый оттенок радужной оболочки и взгляд такой бегло-сканирующий. Нет, не бегающий, а спокойно считывающий. Ботинки, темно-синие джинсы и мягкий черный свитер, удивительно хорошо оттенивший и седину, и цвет глаз.
– Голова болит – погода меняется.
– Дайте руку. Да не бойтесь, не откушу же я ее. Нажму на точки, может быть неприятно, потерпите, зато обойдетесь без таблеток.
Он мастерски повертел ладонь правой, потом левой руки, нажал на какие-то точки. Было ощутимо. А потом на одну нажал так, что она вскрикнула от боли и решительно отдернула руку. Разозлилась.
– Ну, вот и все. Но вам надо проверить почки.
Удивительно – голова не болела, заболело сердце: поняла, ей хочется прикосновения этих рук. А он развернулся на обращение «Аполлон», кивнул ей, в смысле: «Увидимся!» и пошел, как-то, как показалось Любасе, неестественно прямо держа спину. Кофе-пауза закончилась. Стоит ли говорить, что Любася просто тупо физически существовала в пространстве. С давнего бурного романа с канадцем ее так не поражал ни один мужчина! Нет, она не была святой! Что-то и кто-то мелькал в ее личной женской судьбе, временами оказываясь и в спальной. Но все было не то и не так. Да и ритм выживания, Вовка, Агафья и ее мама, параллельно с работой сутками, опять же практически женская среда в среде педагогической романтическим отношениям не способствовали. А этот не Аполлон, к которому обратились, используя, по иронии судьбы, именно это имя собственное, вдруг ни с чего ворвался в ее внутренний мир!
За обедом, где встречались все постояльцы пансионата, он сидел рядом с довольно статной, пожалуй, лет на пять старше женщиной, приятной внешности, не красавицей, явно главной в той, непедагогической тусовке. Была она внешне демократична, мягка и предельно корректна. Но Любасю не проведешь – заметила комплекс императрицы. Это когда в даме (а в наше время появилось много руководящих дам) прочитывается: да, я смогла, да, я достигла, да, я – здесь самая главная, и этот мужчина – мой, сколько бы вы не пялили на него глаза! Я отвоевала его у остального мира! И он – сертификат моей женской ипостаси!
А он взорвал ее изнутри тотально – душу, сердце, мозг…? Кто разберет? Причем, практически ничего для этого не сделал. Появилось ощущение, будто он все время рядом. А он и был рядом: в коридоре она нос к носу столкнулась с «императрицей», выходившей из соседнего номера.
Вечером после ужина тихой мышью пробралась к себе, запечаталась в номере, включила фоном без дела простаивавший до этого телек и вцепилась в свои спасительные книжки с надеждой выдавить образ. От греха подальше, лучше от этого отказаться сразу. В коридоре ближе к ночи раздавались громкие голоса. Делала вид, что погружена в чтиво, но голос Аполлона узнала. Правда, ей почудилось, был он хорошо под «шафе». Засыпала сложно, ругала себя на чем свет стоит. Что за легкомыслие – ничего ведь не знает о человеке, даже придумать что-то в традиционной ее манере затруднительно. Есть только звуковая память о сладострастном соло «императрицы» и минутное прикосновение к рукам, приятный тембр голоса, не раздражающая манера одеваться и, о да, аккуратная прическа «врачевателя».
На следующий день пробуждение было не столь оригинальным, как накануне. Мельком взглянула за завтраком в сторону своих соседей по номеру, отметила поколебавшуюся безмятежность «императрицы», некую «помятость» лица Аполлона и почти зримую трещину их общего энергетического поля. Эти двое накануне, находясь рядом, производили гораздо более органичное впечатление. Или это Любасе только казалось.
Столкнулись они с Аполлоном у моря, где она со своими «педагогинями» кормила птиц. Участники второй группы тоже включились в дело спасения пернатых. Да и к слову сказать, финансово они выглядели более состоятельными в сравнении с любасиными коллегами.
Было скользко. Растаявший накануне снег ночью приморозило. Нужно было смотреть под ноги. Поэтому Аполлона она заметила в самый последний момент, когда посмотрела вверх у последнего пролета лестницы. Оказывается, он тоже здесь. К морю не спустился, с высоты набережной следил за процессом. Уклониться было невозможно. «Императрицы» не было.
– Как голова? – в вопросе почудились неожиданно радостные нотки.
– Спасибо, в норме.
– Вы что, мать Тереза всего этого пернатого поголовья?
– Почему я? Вон сколько народу пришло птиц покормить.
– На ваше появление они реагировали иначе, даже и не получив еще и корочки сухой. Птиц не обманешь. Это потом они начинают за больший кусок драться.
И он, опираясь на трость (раньше она ее почему-то не замечала, видела только неестественно прямую спину), развернулся, чтобы вместе с Любасей дойти до пансионата.
– А вы что раненому участнику боевых действий на гололеде даже руку не предложите? – он явно резвился. Лю- басе показалось, что с тростью он вполне уверенно справляется с ситуацией.
– Отчего ж? – включилась в игру. Ну, не вести же себя, как стыдливая горничная? – Места боевых действий, как понимаю, не афишируются, составляя предмет государственной тайны.
– А вы не далеки от истины, – последовал ответ, и сказано это было так просто, без надрыва, словно и не было любасиной иронии. – Пережил серьезную травму позвоночника. – И ей стало стыдно за свое неуместное кокетство. Почувствовала, как краснеет и почти готова неожиданно для себя разрыдаться. Хорошо, что ветрено, можно отвернуть голову, спрятав набежавшие слезы.
– Простите, я не хотела вас обидеть.
– Хорошо, только за это вместе выпьем кофе в баре. Продрог я.
Так вместе рука об руку они дошли до пансионата и сразу же завернули в бар. Еще чашка кофе не испита, заглянул приятного вида мужчина, лет пятидесяти.
– Аполлон, тебя потеряли, с ног сбились.
– Иду, – он поднялся, как ей показалась, с какой-то обреченностью. – Но я не прощаюсь.
Ну, что за удивительное чувство – влюбленность! Все во внешнем мире на прежних местах, на востоке, как обычно всходит солнце, на западе оно клонится к горизонту, чтобы спрятаться за морем, на набережной дует по-прежнему пронизывающий февральский ветер, и в мире преобладают бело-серые краски неожиданно холодной зимы… Все так, и все совершенно иначе! Потому что в душе распускаются во всей своей красе лепестки бутона сердечной чакры. Словно неведомый некто взял и распахнул запертое сердце, и оно до этого слепое, как недавно родившийся котенок, вдруг прозрело и услышало дивный оркестр жизни. Ты любишь всех и всеми любим! И ничего не произошло, и ничего тебе не сулят, и нет надежд… Но тебя уже захлестнула эта безмерная радость полноты жизни. О, если бы можно было прожить всю жизнь на таком подъеме! Кажется, Господь тебя поцеловал в макушку.
После ужина она опять сбежала из зоны досягаемости и забаррикадировалась в своем номере. Ей не хотелось читать, она не прислушивалась к голосам в коридоре, удачно ткнула в пульт телевизора и выставила фоном что-то спокойное, музыкальное, не перекрывающее звучание ее личного, внутреннего оркестра. Она просто наслаждалась своим, таким давно забытым чувством влюбленности.
Проснулась раньше обычного, с ощущением, что улыбается безо всякой причины. А, может быть, она улыбалась и во сне? Быстро покончила с утренними процедурами, навела марафет, потеплее оделась и решила до завтрака прогуляться к морю. Тихонечко прикрыла дверь и на цыпочках нырнула к лифту. Казалось, постояльцы пансионата наслаждаются самыми сладкими утренними снами. Только откуда-то издалека доносятся гастрономические запахи предстоящего завтрака. Каково же было ее изумление, когда внизу, в лобби-баре у самого выхода она увидела единственного в столь ранний час посетителя. И это был он!
– К пернатым? Рано! Не с пустыми же руками – магазин еще закрыт. Приглашаю на кофе. Да и вообще, пора познакомиться.
– Вы – Аполлон.
– Ну, без иронии, есть во мне греческая кровь, вот и назвали в честь прапредка.
– Любовь Ильинична, – по-учительски представилась она. – Подруги зовут меня Любася.
– Что будем пить, Любася? Чай, кофе?
– Нет, тогда уж лучше горячий шоколад.
– А куда вы испарились вчера после ужина?
– А что вы делаете здесь в такую рань? – ответила она ему вопросом на вопрос.
– Я вас жду. Где вы живете? В каком номере?
– Не представляете, ровно по соседству.
Он посмотрел на нее своим сканирующим взглядом, как-то грустно ухмыльнулся, отвел глаза. Почему-то ей стало ужасно жалко этого крепкого, ладно скроенного, но, словно проглотившего шест, человека.
Она выпорхнула из номера на таком подъеме, так купалась в любви к миру… Ведь не будь его, не отвалилась бы ей нынче, да уже со вчерашнего дня, такая безмерная запредельная теплая и тихая внутренняя радость! Ей просто физически захотелось сделать что-то хорошее, сказать ему какие-то нужные слова. Ну, чтобы и ему стало так же тепло и уютно.
– Мне кажется, что у вас есть какие- то проблемы. Какая-то глупая фраза получилась! Почти по-американски: «Вы хотите об этом поговорить?» Я не к тому, чтобы вы мне, незнакомому человеку, вываливали их. Да и что я могу? Я к тому, что людям свойственно иногда видеть какие-то явления своей жизни, как обстоятельства, непреодолимой силы. А между тем, есть только одно непоправимое – смерть. Все остальное – одолимо.
– Такое впечатление, что нам нужно поменяться конференц-залами: мне к педагогам, а вам – к нашим. Слушайте, ну почему мне с вами общаться так легко, словно знакомы тысячу лет. С чего отвешен вам такой кредит доверия? Будто кто-то сверху говорит: «Это – человек твоей группы крови».
– Может, как случайному попутчику в купе?
– А давайте дружить? Это как-то по- детски звучит, но мне почему-то страшно не хочется вас потерять. Тем более, что у нас сегодня последний день, финал, прощальный ужин. – Последнее он произнес уже с неким сарказмом.
– Ну, давайте. А что для этого надо?
– Для начала не потеряться. Давайте обменяемся номерами мобильников. Мы же географически близко, раз вы здесь.
– Я из Славногорска.
– Ну, я-то в нашей губернской столице в основном, хотя по большей части в разъездах. В Славногорске, правда, давно не был. Вы ведь не замужем?
– Почему вы так решили? – Любасю даже задел этот вопрос. – У меня мама и взрослый сын.
– Да вы не обижайтесь – понимать некие вещи – это моя работа. И опыт житейский, наконец. Вас же не ошарашит, что у меня в прошлом пять браков, шестеро детей… и еще… Словом, не хочу начинать.
– Вам многое удалось, – сказала почему-то уязвленная Любася. —
Вам же нет пятидесяти… Вы еще многое успеете.
– Ну, вот, а так все хорошо начиналось! Ну, не реагируйте так банально! Я же испытываю к вам доверие с готовностью духовно обнажиться. Это редко случается.
В баре появилась парочка «нетрадициалов» (так «педагогини» между собой обозвали участников параллельного мероприятия).
– Аполлон, Виктория Яковлевна интересовалась вами. Она пошла на завтрак.
– Иду, – и в голосе опять нотки обреченности, искусно завуалированные под деловитость. – Обещайте не потеряться. Я сброшу вам мой личный электронный адрес. – И он двинулся в сторону ресторана.
Любася сидела совершенно ошарашенная. Внутренний градус безмятежной радости заметно понизился. Но она ни за что не отказалась бы от этого человека – ее к нему тянуло. Была ли это сексуальность? Да она не думала об этом! В нем было что-то родное. Понятнее объяснить она бы не смогла. И надо ли? Да и вообще – он завтра уезжает! И как жить дальше?
Женсовет
По блеску в любасиных глазах Мира первая диагностировала болезнь. Со своим ироничным умом она иначе и не воспринимала изменение ритма сердца, участившееся дыхание, изменение пульса, а, порой, и нарушение сна, которые неизбежно сопровождают влюбленность. Это Агафья Тихоновна поначалу приняла посвежевший вид и оживленность вернувшейся Любаси на свой мудрый счет заботливого руководителя – передышка заму, предоставленная вовремя. Правда, и она через пару дней заметила неладное. Причем, по довольно примечательной мелочи. Раньше и она ругала Любасю – бросает свой мобильный телефон где попало, трудно ей дозвониться. Отъедешь в управление, а он, мобильник, на дне сумочки. Катастрофа! А теперь телефон просто прилип к ладони Любаси. И, что еще удивительнее, сигнал она выставила в режим вибрации, чтобы не мешать окружающему учебно-воспитательному процессу. Сигнал и не мешал, мешала неизвестная для Агафьи, а потому настораживающая активность виртуальной жизни.