Интересно, что само по себе коневодство вовсе не требует, от взявшихся его одомашнивать племен, перехода к кочевому образу жизни. На большинстве участков своего ареала тарпан – стадное территориальное животное, круглый год живущее на одном сравнительно небольшом участке. Процесс доместикации скорей всего шел по следующему сценарию. Вначале – специализация какого-то племени на тарпане как на объекте охоты; затем защита «своего табуна» от других любителей полакомиться кониной. На каком-то этапе охотники начинают уже не просто добывать себе на стол тарпана, а ведут осознанную выбраковку старых, ослабленных особей, а так же молодых жеребцов, которые непременно будут изгнаны из табуна. Начинается примитивная селекция. Потом, возможно, в племени вскармливается случайно осиротевшее потомство от особо ценных родителей, оказывается помощь охромевшей кобыле…. В итоге, табун, получающий от сотрудничества с человеком определенные эволюционные бонусы, растет в численности и перестает воспринимать «свое» племя как хищников. А через несколько поколений превращается в стадо вполне себе домашних животных, которых можно не только съесть, но и подоить, и впрячь в волокушу или, надев недоуздок, вести за собой. Еще через какое-то время, когда тарпан уже будет больше похож на пони и перестанет инстинктивно шарахаться от любого груза на спине (что должно вызывать у диких особей паническую реакцию, так как именно – наваливаясь на спину на них охотились крупные кошачьи), нагрузить поклажей, а где-то и маленького ребенка посадить на спину вьючной лошадки. Ну а там и до намеренной селекции недалеко, когда человек, разрушив устоявшиеся за миллионы лет естественные репродуктивные механизмы, начинает сам подбирать партнеров для спаривания. Глядишь, и появились аргамаки способные тянуть легкую колесницу, а потом и нести всадника в тяжелых бронзовых доспехах.
Вот только как быстро могла произойти метаморфоза, превратившая изящного и пугливого тарпана в покорную верховую лошадь?
Трудно сказать. И одна из причин тому – обитание в тех же местностях, где шел процесс приручения лошади, ее дикого подвида – тарпана, который был довольно многочисленным и служил одним из излюбленных видов охоты вплоть до XVIII века. Как понять, что вот это кости полудомашнего тарпана, а это – дикого добытого на охоте? В этой связи многие скептики вообще отрицают сам факт одомашнивания лошади ранее бронзового века, когда появляются колесницы, запряженные парой лошадей [Выборнов А. А.]. Хотя конечно, такая точка зрения довольно абсурдна, ибо в курганах бронзового века находят кости домашних лошадей, а не тарпана.
Здесь поясню. На популяцию дикого тарпана действует естественный отбор, который приводит к тому, что выживают особи, лучшей адаптированные к условиям среды. Если условия стабильны, то и изменения идут крайне медленно, практически не заметно. Если же условия резко меняются, как было, например, на рубеже плейстоцена и голоцена, то изменения могут быть настолько быстрыми и существенными, что палеонтологи вполне обосновано выделяют популяции, пережившие климатическую катастрофу, в самостоятельные виды. Однако в самом голоцене климатические изменения были не слишком существенны. Чаще всего, что бы их компенсировать животным было достаточно лишь незначительного смещения ареала. А раз не менялась среда, то и тарпан за прошедшие 10—12 тысяч лет практически не изменился. Другое дело с популяциями, ставшими объектами повышенного хозяйственного внимания со стороны человека. Даже на ранних стадиях одомашнивания человек, своим вмешательством способен серьезно подправить вектор эволюции, создавая более «льготные» условия для особей, несущих полезные с его точки зрения признаки, и выбраковывая тех, кто эти признаки не унаследовал. И это его вмешательство довольно быстро начинает отражаться на морфологии животных, следовательно, костные останки даже полувольного тарпана будут несколько отличаться от косных останков его дикого сородича. Конечно, чтобы влияние такого примитивного искусственного отбора, идущего в разрез с естественным эволюционным процессом, стало заметно на морфологическом уровне, должен был смениться не один десяток поколений полувольных животных.
Выведение новых домашних пород уже одомашненного животного, конечно же идет гораздо быстрее. Но прежде чем получить возможность скрещивать лошадей по своему усмотрению человек должен был настолько приручить лошадь, чтобы суметь сломать ее природные инстинкты, перевести ее от естественного табунного содержания к содержанию в условиях малой группы, полностью подконтрольной человеку. Напомню, что с момента начала одомашнивания северного оленя прошло более 2 тысяч лет, причем за дело брались современники царя Давида, знакомые с железом и животноводством, а не охотники-собиратели, едва пережившие «всемирный потоп» конца плейстоцена (рис. 1). Но воз, как говорится, и ныне там – домашний северный олень ни чем морфологически не отличается от дикого.
Рисунок 1. Запад Евразии в 10 тысячелетии до н.э. в 10 тысячелетии до н.э.
Так, что искать первых коневодов нужно как минимум среди неолитических степных охотников. И здесь нам не обойтись без данных археологии.
В поисках первых коневодов
Для начала давайте попробуем понять, чем, с точки зрения археологии, отличается простой охотник на тарпана от примитивного животновода этого же тарпана разводящего? Наверное, тем, что он не только употреблял в пищу и для других нужд убитое животное, но и каким-либо образом использовал живого тарпана для своих нужд. Лучший показатель – это, конечно же, костные останки лошадей, существенно отличающиеся от костных останков дикого тарпана, обитавшего на этой же территории и примерно в то же время, последнее позволит исключить влияние межпопуляционной изменчивости. К сожалению обзорных сравнительных работ по данной теме на сегодня нет, и вряд ли они появятся в ближайшее время, так как на всем постсоветском пространстве нет ни одного палеонтолога, специализирующегося на вопросах доместикации лошади. Так что придется нам довольствоваться данными, имеющимися в распоряжении археологов.
В археологических находках на наличие одомашненных лошадей может указывать найденный на древней стоянке или в могильнике элемент упряжи; специальный инструмент, связанный с использованием или лечением лошади; специфическая посуда; постройки…. Ну, или изображение животного в ситуации, связанной с его хозяйственным использованием. Значит, мы ищем археологические культуры, в которых найдены материальные подтверждения прижизненной эксплуатации полезных качеств тарпана.
Одна такая культура точно есть. В марте 2009 года в новостной ленте появилось сообщение, что «сотрудникам университета Эксетера, под руководством доктора Аутрема, удалось отследить признаки доместикации [лошади] в энеолитической ботайской культуре, представители которой обитали на территории современного Северного Казахстана». Аутрем установил сходство между строением скелета ботайских лошадей с животными, одомашненными в бронзовый век в Европе, в то же время ботайские лошади сильно отличались от своих диких собратьев того же региона. Найдены свидетельства использования ботайцами лошадей для верховой езды. Но самый веский аргумент – на керамике ботайской культуры обнаружены следы специфических молочных и мясных жирных кислот, что свидетельствует о том, что в них хранили кумыс и конину. Значит, уже в 5700—5100 лет назад в степях Северного Казахстана существовало развитая коневодческая культура.
Но были ли они первыми коневодами? Если да, то на начальной стадии культуры мы должны видеть типичных охотников, специализирующихся на добыче тарпана, которые постепенно стали полноценными коневодами. Давайте присмотримся к ним получше.
Поселения ботайской культуры располагались вблизи водоемов, жилища полуземляночного типа с глинобитной архитектурой выстраивались в улицы длиной до 240 м [Захаров С. В.]. Жили они оседло, так что животноводство ботайцев, скорей всего, носило отгонный или выпасной характер, а следовательно лошади были достаточно прирученными, что бы их пасти. Согласно радиоуглеродному датированию, с момента формирования этой археологической культуры, до появления на их посуде следов кумыса прошло никак не больше двухсот лет – крайне малый срок для приручения тарпана и превращения его в домашнюю верховую и дойную лошадь. Да и другие данные говорят, что в их распоряжении была уже полностью прирученная лошадь, которая в результате искусственного отбора приобрела заметные морфологические отличия от своего дикого предка.
Так что сами ботайцы тарпана не приручали. Это сделал кто-то из их предков. Но кто?
Ботайская археологическая культура синтетическая по своему происхождению. Археологи указывают на ее культурную и хозяйственную преемственность как от местных – приуральских: суртандинской и агидельской культур, так и от соседствующих с ними с запада хвалынской и волосовской культур. Давайте познакомимся с ними поближе.
Хотя для ботайских поселений «единственными памятниками со схожей планировкой жилищ являются волосовско-гаринские энеолитические поселения» [Захаров С. В.], но «основу экономики волосовцев составляло высокоэффективное присваивающее хозяйство – охота, рыболовство и собирательство» [Уткин А. В., Костылёва Е. Л.]. В этой культуре даже костей тарпана не обнаружено, так что это не те предки от которых ботайцы получили лошадь.
Зато все три другие археологические культуры вполне могут претендовать на роль ранних коневодов. «Суртандинская культура – ранний энеолит Ю. Зауралья и степного Казахстана… характерна обилием каменных орудий из яшмы и единичными изделиями из уральской самородной меди… Найдены кости домашних животных – овца, крупный рогатый скот, преобладают лошади» [Матюшин Г. Н.]. «Агидельская культура – поздний неолит и энеолит Ю. Предуралья, Волго-Уральского междуречья… Преобладают орудия из кремня, шлифованные топоры и тесла, ножи и наконечники суртандинского типа, зернотерки, кремневые серпы. Кости домашних животных: лошади, крупного и мелкого рогатого скота (до 35%)» [там же]. «Домашняя лошадь прочно и давно вошла в быт населения, оставившего Хвалынский энеолитический могильник и синхронную ему Виловатовскую стоянку (Среднее Поволжье). Морфологические исследования на основании промеров пястных костей лошади, привели её к выводу о том, что виловатовские лошади отличались как от тарпана, так и лошади Пржевальского и проявляют сходство с лошадьми из срубных курганов и поселений Среднего Поволжья» [Петренко А. Г.]. Да и обитавшие западнее хвалынцев племена среднестоговской культуры «на поселении Дереивка кости лошади составляют уже… 55% домашнего стада» [Наумов И. Н.].
Получается, что, еще до появления ботайской культуры, на обширных степных просторах от Днепра до Иртыша существовали разнообразные культуры степных животноводов, значительную часть стад которых составляли лошади. Шансы, на то, что все независимо друг от друга, одновременно взялись одомашнивать лошадей, равны нулю. Меня еще смущает тот факт, что помимо лошадей они разводили крупнорогатый скот и овец. Ну не с отарой же овец, верхом на волах они тарпанов приручали! Да и зачем тратить столько сил и времени на приручение тарпана – прямого пищевого конкурента овцы и коровы, когда вот они мясо, молоко, шкуры, шерсть и тягловая сила, только траву да сено подавай. В качестве дойного животного лошади уступают не только коровам, но даже козам, если учитывать размеры, рацион, время созревания и период лактации. В качестве мясной породы опять же выгоднее разводить овец, коз или коров. Шерсть – снова лидерство за овцами. Что бы тянуть тяжелую соху или не менее тяжелую древнюю четырехколесную повозку на цельнодеревянных колесах лучше впрячь вола. Да и навьюченный вол утащит больше лошади. Лошадь конечно быстрей в качестве верхового животного, но так-то домашняя крупная и покладистая сивка-бурка, а не мелкий и пугливый тарпан. Верховую лошадь еще путем селекции вывести надо было. Единственное очевидное преимущество лошади на этом этапе – возможность ее круглогодичного содержания на вольном выпасе. В этой связи не удивительно, что уже в неолите практически не встречается чисто коневодческих племен. Более того, многие племена постепенно сокращали долю коневодства в своем хозяйстве. Так, например, на «Варфоломеевской стоянке количество костей лошади от раннего к более поздним не увеличивается, а уменьшается от 36% в нижнем к 20% в слое 2Б и к 14% в самом верхнем, то есть достоверно раннеэнеолитическом» [Выборнов А. А.].
Так может эти самые племена орловской культуры, обитавшие в районе нынешней Саратовской области и оставившие свои следы на Варфоломеевской стоянке, и были первыми коневодами?
Варфоломеевскую стоянку детально исследовал доктор исторических наук, археолог Александр Иванович Юдин. Он отмечал, что «стоянка существовала длительный отрезок времени (кон. VI – нач. IV тыс. до н.э.)», то есть, она существенно старше ранее упомянутых археологических культур, из которых самой ранней является агидельская, нижние слои которой датируются концом V тысячелетия до нашей эры. Особенный интерес представляют найденные им жертвенники. «Анализ жертвенников показывает, что они содержали в большинстве случаев костные останки трех видов животных: лошади, тура и овцы…» [Юдин А. И.]. Причем овца в этих местах в диком виде не встречается, а найденные кости тура отличаются от современных им костей диких особей более миниатюрными размерами, что также указывает на начальный этап доместикации тура (малые размеры – результат вырождения из-за близкородственного скрещивания). И хотя обнаруженные здесь в большой массе зубы лошади не имеют явных отличий от таковых дикого тарпана, но сам характер их нахождения вместе с костями других, исключительно домашних животных, свидетельствует в пользу их доместикации. Причем вне жертвенников количество костей лошади не столь значительно, и «количество костей кулана и сайги превышает… лошадиные». Еще одним подтверждением коневодческого характера орловской культуры могут служить и «находками зооморфных подвесок-амулетов. Всего найдено три зооморфные подвески – это фигурки лошадей, выполненных на тонкопластинчатых костях… на второй фигурке лошади совершенно явственно изображена уздечка» [Юдин А. И.].
Но и они не могут быть первыми коневодами. Во-первых, в силу уже упомянутых причин, тарпан не слишком интересен для одомашнивания тем, кто пасет стада овец и коров. Во-вторых, в это же время, несколько восточнее, в Волго-Уральском междуречье и в Южном Приуралье существуют племена прибельской культуры, на стоянках которых находят «кости домашних животных: лошадь, корова, овца, коза» [Матюшин Г. Н.]. Причем по результатам радиоуглеродных анализов, найденные там кости того же возраста, что и в Среднем Поволжье: «возможным местом одомашнивания диких лошадей являлись Оренбургские степи, близкие к районам Южного Предуралья, где были зафиксированы самые ранние находки их остатков. Это наглядно подтверждается датами 6100±160 (ИГАН-383), 6070±90 (Ле-2343) и 5650±200 (ИГАН-218) лет до н.э., полученными по образцам кости для неолитических слоёв стоянок Муллино, Ивановской и Берёзки» [Наумов И. Н.]. Причем найденные в Муллино кости принадлежат преимущественно молодым особям (до 5 лет), тогда как, если бы это были дикие животные, то среди них должны были бы быть представлены все возрасты лошадей.
Похоже у племен прибельской культуры мы застаем ту самую стадию одомашнивания, когда тарпан достаточно приручен, чтобы человек мог свободно проводить выбраковку «лишних» особей в табуне. Но вот незадача, опять же «довесок» из крупного и мелкого рогатого скота, а так же явный культ лося, на который указывает и обилие его костей на стоянках, и тот факт, что «очаги выложены челюстями лося» [Матюшин Г. Н.], внушают сомнения, что именно прибельцам принадлежит пальма первенства в приручении тарпана.
Таким образом, начало приручения тарпана отодвигается как минимум в мезолит – эпоху, которая датируется IX – VI тысячелетиями до нашей эры. Это было время глобальных перемен, когда на смену ледниковым ландшафтам и плейстоценовой мегафауне постепенно приходили привычный для нас рельеф и современные виды животных. «Бутылочное горлышко» рубежа плейстоцена-голоцена смогли пережить только десять процентов видов крупных млекопитающих ледникового периода. Да и в людских популяциях наблюдался резкий демографический спад, приведший к многократному сокращению и без того не слишком многочисленного населения Северной Евразии.