Номады Великой Степи - Горобейко Василий Васильевич 9 стр.


Есть и еще одно отличие появившееся между степными животноводами срубной и андроновской общности. Если в европейской степи антропологический тип кочевников не менялся со времен среднестоговской культуры, то в Азии в кипение страстей, вольно или невольно, оказались вовлечены и соседние монголоидные племена тайги и лесостепи (например глазковцы), жившие преимущественно охотой и рыболовством. Они и раньше нередко роднились с соседями животноводами, а в этот период в азиатской степи и вовсе складываются как метисные (карасукская и плиточных могил), так и практически чисто монголоидные (окуневская) кочевые культуры. Похоже, окуневцы первыми из монголоидов не просто влились в многонациональную вольницу степи, но и сформировали свою специфичную номадную культуру. В итоге, примерно к середине второго тысячелетия до нашей эры складывается новый антропологический тип степняка-номада с выраженным градиентом увеличения монголоидности с запада на восток.

Андроносвско-срубненский период окончился где-то к середине XIII века до нашей эры, сменившись эпохой, получившей в литературе наименование «катастрофа бронзового века», когда в течение нескольких столетий распадаются или видоизменяются археологические культуры практически на всём пространстве от Атлантического до Тихого океана. Но прежде чем перейти к описанию событий вызвавших эту катастрофу хочу обратить ваше внимание на одну приметную особенность культуры степных номадов того времени. В андроновский период мужчины и женщины носили косы, причем мужчины, как правило, оставляли косу на макушке, а остальные волосы на голове сбривали. Женщины укладывали косы на затылке [Кызласов Л. Р.]. Эта традиция с небольшими вариациями будет характерным маркером собственно тюркских и родственных им воинов на протяжении без малого четырех тысячелетий вплоть до маньчжурских воинов и запорожских казаков.

Создание империи

Срубная и Андроновская культурно-исторические общности доминировали в Степи около шести веков. На начальном этапе среди погребальных курганов встречаются довольно богатые захоронения, включающие боевые колесницы, запряженные лошадьми, что указывает на социальное расслоение общества, выделение военной аристократии и формирование протогосударственных образований на уровне как минимум вождеств. Но довольно скоро им на смену приходят курганные захоронения алакульского периода, которые гораздо беднее и проще петровских и синташтинских. В могилах уже не встречается колесниц, да и кости лошадей – редкость. Очевидно породив волну завоевательных походов и выплеснув на южные царства избыток молодого, агрессивного населения степные животноводы вернулись к пасторальному образу жизни. Если и кипели в тот период в Степи какие-то войны, то они не оставили о себе никаких свидетельств.

Все меняется в XIII веке до нашей эры. В этот период, названный кризисом бронзового века, практически по всей Евразии происходит смена археологических культур, а в Степи формируется первая империя номадов. По крайней мере первая из тех чье существование подтверждено археологическими данными. Но обо всем по порядку.

Накануне

К концу II го тысячелетия в степях Евразии складывается букет животноводческих культур, демонстрирующих разную степень перехода к номадному образу жизни и родства с потомками древнеямной культуры. Не вдаваясь в подробности их классификации, бегло ознакомимся с раскладом сил (рис. 7).

Рисунок 7. Археологические культуры бронзового века.

На западе, в европейских степях по-прежнему доминируют культуры срубной культурно-исторической общности. Поселения срубников обычно располагались на невысоких берегах рек и ручьев, часто группами на небольшом расстоянии друг от друга. Поселок состоял из одного или нескольких жилищ, окруженных хозяйственными ямами, постройками, очагами и колодцами. Двускатные крыши жилищ опирались на 2 ряда столбов, идущих параллельно длинным стенам. Площадь такого жилища достигала 120—150 квадратных метров. Основу хозяйства срубников составляло скотоводство пастушеского типа. Разводили свиней, лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, который летом пасли на заливных лугах, а зимой содержали в стойлах. Выращивали различные злаковые культуры. Урожай убирали серпами, для размола зерен использовали каменные зернотерки, ступы. Вспомогательное значение для хозяйства имели охота, рыболовство и собирательство.

Племена срубной культуры поддерживали тесные контакты со своими восточными соседями – племенами андроновского круга, владевшими медными и оловянными месторождениями Южного Урала и Казахстана, от которых получали сырье и готовые бронзовые изделия. На срубных поселениях часто встречается керамика алакульских племен Южного Урала.

Алакульская (андроновская) культура к этому времени была распространена на просторах западноазиатских степей от Урала и Каспия до Саяно-Алтая и от Сырдарьи до таежных лесов Западной Сибири. Как и их западные соседи, свои небольшие поселки, из плотно расположенных друг к другу просторных жилищ полуземляночного типа, они строили вдоль реки, на каком-нибудь высоком мысу. В лесостепной зоне для сооружения жилищ использовалось дерево, в степной зоне – камень. Ведущую роль в их хозяйстве играло скотоводство: разводили крупный и мелкий рогатый скот, лошадей; вспомогательную роль – мотыжное земледелие, охота на промысловых животных (лось, косуля, сайгаки и др.), рыболовство, собирательство.

Севернее, в Волго-Уральском регионе развивалась абашевская культура, имеющая тесные культурные и родственные связи с двумя предыдущими, в связи с чем ее часто рассматривают как локальный вариант срубной или андроновской культуры. Отличительной чертой абашевцев был несколько иной состав стада, своеобразная керамика и одна интересная для дальнейшего повествования деталь погребального обряда: их курганы окружались кольцом из выложенных камней. А так, в целом, все три культуры были довольно схожи. Разве, что «имеющиеся данные по составу костных остатков… позволяют с большой долей уверенности говорить о кочевом типе животноводства у населения степной зоны и о придомном типе в составе комплексного хозяйства у отдельных групп населения лесостепной зоны» [Косинцев П. А.].

На периферии этого культурного ядра сложились производные от них культуры, базирующиеся на автохтонном этническом субстрате.

На севере, в лесной зоне Восточной Европы сложилась сейминско-турбинская (протофино-угорская) культура, а на востоке, на основе «лесной» пахомовской культуры, ее азиатский аналог – сузугунская (протосамодийская или протокетская) культура. «Специфика сузгунской культуры заключалась в оригинальном смешении традиционно „лесных“ черт с южными, восходящими к андроновским стереотипам» [Полеводов А. В.].

На юге, в Средней Азии находят памятники характерные как для производных культур, имеющих древние местные корни, типа Тазабагьябской, так и памятники ничем не отличимые от срубных (Патма-Сай, Каралемата-Сай, Парау I и II) и андроновских (Дашти-Кози, Бурманчап, Кетмень-Тюбе).

На востоке, в Монгольских степях сложилась весьма своеобразная метисная Окуневская культура. «В ранних окуневских памятниках встречаются отдельные европеоидные и монголоидные черепа, не несущие следов метисации. К позднему этапу существования культуры наблюдается определенная гомогенизация населения… Контакты местного населения с пришлыми европеоидными группами западного происхождения, собственно и приведшие, по всей видимости, к образованию окуневской культуры, сформировали антропологический облик окуневцев» [Громов А. В.]. Как и их европеоидные предки окуневцы разводили овец, крупный рогатый скот, лошадей, но при этом сохраняли многие черты аборигенной глазковской культуры. По-прежнему значительное место в их хозяйстве занимала охота на диких животных и рыболовство. Довольно своеобразным был погребальный обряд окуневцев. Своих покойников они хоронили в каменных ящиках, покрытых сверху каменными плитами, вокруг которых устанавливалась каменная же ограда. Еще одной яркой отличительной особенностью племен данной культуры, было особое устройство детских колыбелей, что приводило к деформации черепа: «Наиболее примечательной особенностью окуневских черепов является искусственная деформация. Она выражается в значительной скошенности и уплощенности затылочно-теменного отдела…» [Громов А. В.].

Южнее окуневской культуры, в полупустынных районах, примыкающих к северным отрогам Тибета, от Турфанской впадины до Желтого моря, обитали животноводы, выделенные А. А. Ковалевым в самостоятельную культуру Чаодаогоу. Судя по всему ядром этой культуры были племена, обитавшие в районе плато Ордос. Характерной особенностью данной культуры было поразительное сходство производимых здесь бронзовых изделий, в частности «ордосских втульчатых топоров» с луристанскими бронзами, происходящими из Передней Азии, причем западноиранская металлургическая традиция имела явный приоритет по времени. Миграция носителей этой традиции из Загроса на далекие берега Хуанхэ «произошла не позднее II тысячелетия до н.э.» [Ковалев А. А.]. Датировка поселения Синтала, расположенного на северо-востоке Таримской котловины и имеющего явно выраженные центральноазиатские корни, позволяет уточнить время этого переселения: «время обживания поселения Синтала относится к периоду около 1690—1425±150 гг. до н.э.» [Сверчков Л.]. Другими словами перед нами типичные представители андроновско-срубной волны расселения, пик которого как раз и пришелся на XVIII – XVII века до нашей эры. В продвижении на восток их несколько опередили родственные им шанские племена, проникшие в междуречье Янцзы и Хуанхэ северным путем, что, кстати, наложило на шанскую культуру явный отпечаток сеймо-турбинского оружейного комплекса. Путь самих чаодаогоусцев на новую родину был более долгим и пролегал, через города Междуречья, Центральную Азию и пустыню Такла-Макан. Плодородные земли Великой китайской равнины оказались уже «заняты» шанскими племенами и новоприбывшие потомки андроновцев, на основе местных племен и во взаимодействии с империей Шан (Инь), сформировали ту самую Чаодаогоускую культуру. «Чаодоугоу являлась «мощным центром металлообработки с устойчивыми традициями, производившим определенный набор предметов вооружения и украшений на протяжении нескольких веков» [Ковалев А. А.].

Смена доминант

Ситуация остается довольно стабильной на протяжении нескольких столетий, пока климат вновь не меняется. «В конце II тысячелетия до н. э. в степях Восточной Европы происходит резкая аридизация климата». Изменение было настолько существенным, что «к рубежу II и I тысячелетий до н.э. фиксируется резкое понижение уровня Черного моря до отметки 13—15 м ниже современной» [Потапов В. В.]. Очевидно, что за долгие годы благоденствия плотность населения в степной и лесостепной зоне существенно возросла: так только на территории современной Саратовской области: «численность населения эпохи поздней бронзы… могла достигать 30000—200000 человек» [Сергеева О. В.]. И теперь, в условиях сильного иссушения климата, степь была не способна прокормить всю эту массу народа. Она становится малопригодной как для выращивания зерновых, так и для придомного животноводства, вынуждая людей сниматься с насиженных мест.

В этих условиях сообщество степных животноводов распадается в соответствии со своей ментальностью. Та часть племен, которая изначально ориентировалась в основном на земледельческую составляющую своего комплексного хозяйства, а это в первую очередь европейские культуры срубной культурно-исторической общности, массово устремляются на юг, в плодородные и по-прежнему изобилующие водой районы субтропического пояса. В результате такого исхода в XII – X веках до нашей эры количество поселений и погребений, по сравнению с предшествующим периодом, в степной зоне между Доном и Дунаем уменьшается в десять раз. Это далеко не мирное переселение, затронувшее все государства Передней Азии, вошло в летописи как «вторжение народов моря» и «нашествие дорийских племен».

Другая часть степных животноводов, преимущественно племена абашевской и алакульской культур, окончательно переходят к кочевому скотоводству. Аридизация климата «стала толчком к переходу к кочевому (номадному) способу ведения скотоводства, подготовленного, помимо всего прочего, изменением хозяйства, выразившимся в трансформации видового состава стада в сторону увеличения его мобильности… Не вызывает сомнений, что такие трансформации, подстегиваемые нарастающей аридизацией, продолжались и активно нарастали на финальном этапе эпохи поздней бронзы. На его протяжении большая часть населения переходит уже к номадизму, к концу его практически исчезает оседлый быт» [Потапов В. В.].

Переход от отгонного к кочевому скотоводству предусматривает не только существенное изменение хозяйственного уклада (мобильные жилища, легко переносимый скарб), но и серьезное увеличение территории используемой для выпаса скота каждой семейной группой. Такая близкородственная община совместно кочующая со своим скотом традиционно называется «кош» или «кочевье». Сложившаяся за столетия схема распределения пастбищ неизбежно разрушается, когда один кош в поисках корма для своего скота вынуждено вторгается во владения другого коша. По идее такие вторжения должны неизбежно привести к хаосу и всплеску кровопролитных сражений за ставший дефицитным кормовой ресурс. Но вот что удивительно: «Обращает внимание тот факт, что отсутствуют подтверждения военизированного характера предскифской культуры – категории вооружения здесь присутствуют лишь в единичных случаях» [Востриков С. С.]. Да и ожидаемых массовых переселений в зоне степей тоже не отмечается: «серьёзной смены населения в этот период не происходило. Все изменения были результатом либо культурных влияний, либо „инфильтрации незначительных групп населения“» [Поляков А. В.].

Получается, что перераспределение пастбищных земель протекало достаточно организованно и без значительных миграций населения, что возможно только в одном случае – если процесс управлялся из какого-то центра. Другими словами в Степи должна была появиться некая структура способная мирно перераспределить пастбища между кочевьями и принудить всех соблюдать свои решения – то есть единое государство. Именно единое, так как одновременное возникновение нескольких государственных образований наоборот бы способствовало эскалации вооружений и войнам за дефицитные ресурсы.

На первый взгляд кажется невероятным, что в те далекие времена, когда крупнейшие, технологически передовые царства ограничивались рамками приречной поймы какой-нибудь реки, могло возникнуть территориально столь обширное государственное образование. Тем более в условиях аридной степи, способной прокормить только 0,3 – 9,6 человек на квадратный километр, что в 20 – 100 раз меньше, чем в зоне развитого земледелия [Сергеева О. В.]. В этом случае, помимо мирного перераспределения ресурсов, должны были сохраниться и другие признаки наличия единого политического пространства, и в первую очередь следует ожидать некой стандартизации вооружений и культовых объектов.

И действительно, примерно в середине XIII века до нашей эры в азиатских степях, при сохранении местной специфики, широчайшее распространение получают три культурологических признака: херексуры, оленные камни и комплекс бронзового вооружения, четко привязываемые к карасукской археологической культуре. «Инвентарь карасукской культуры невероятно обилен и ярок, и „типично карасукские“ изделия (элементы, черты) можно найти на территории практически всей Евразии от Ближнего Востока и Центральной Европы до Приамурья и Кореи в памятниках культур второй половины II – первой половины I тыс. до н.э.» [Хаврин С. В.]. Особенно это характерно для изделий из бронзы: «Сходные с карасукскими ножи, кинжалы, украшения встречаются от Поволжья до Аньяна» [Грязнов М. П.].

Херексуры – погребальные сооружения, представляющие собой небольшие курганы высотой от одного до двух-трех метров, окруженные прямоугольной или квадратной каменной оградой из поставленных на ребро плит песчаника, в центральной части которой расположен могильный каменный ящик, перекрытый плитами. Они распространены от Алтая до Приамурья. Интересно, что продолжая древнюю традицию курганных захоронений воинской элиты, берущую начало в древнеямной культуре, строители херексуров часть погребальных элементов позаимствовали у носителей окуневской культуры, довольно сильно отстоящей от древнеямников в генетическом плане. При этом, если поздние окуневцы имеют преимущественно монголоидные черты, то похороненные в херексурах «в антропологическом отношении были европеоидами» [Цибиктаров А. Д.]. Причем в этом же регионе, а также дальше на восток степной зоны одновременно с херексурами продолжает существовать другой погребальный обряд, так же зародившийся в недрах окуневской культуры – так называемая культура плиточных могил. Да и сами херексуры, при сохранении общих дифференцирующих признаков, имеют выраженные локальные варианты, что позволило археологам сделать вывод о том, что «понятие „культура херексуров“, вероятно, включает множество родственных культурных образований» [Чугунов К. В.]. Другими словами, в этот период традиция захоронения в херексурах проникает в разные родственные культуры, не вытесняя, а только дополняя местные погребальные традиции.

Назад Дальше