Дима демонстративно закатил глаза.
– Вы последние, – сказал он, подталкивая меня в сторону комнаты.
Я непроизвольно сжала булки.
Я не люблю толпы незнакомых людей, но благодаря тому, что их было так много, меня посадили рядом с маман. А она была мне жизненно необходима для того, чтобы толкать меня локтём, а то я не дай бог усну лицом в салате. Прецеденты уже были, так что перестраховка не повредила бы.
Ну, это был стандартный день рождения. За исключением разве что того, что почти все гости были старше Димы минимум лет на десять. Ну, все, кроме меня, разумеется. Шампанские-вина-коньяки, салатики там всякие, сырные нарезки – в общем, всё как полагается. И, несмотря на то, что было довольно шумно, было и скучно точно так же, поэтому я выскользнула из-за стола и направилась на кухню, надеясь там посидеть в телефоне в относительной тишине.
– И что говорит разведка? – смеётся за моей спиной Дима. Ну, неудивительно, что я его не заметила, конечно.
– Разведка говорит, что Штирлиц никогда не был так близок к провалу, – парировала я, высовывая голову из-за дверцы холодильника. Именинник опять был в белой рубашке, как и в первый день нашей встречи, и то ли она у него была одна и на все случаи жизни, то ли он отдавал себе отчёт в том, насколько он выигрышно смотрится в одежде подобного типа.
– Прячешься? – спросил он, подходя ко мне.
– Колу ищу, – я демонстративно уставилась обратно в недра холодильника. – А нахожу одно пиво. От кого мне прятаться, от тебя, что ли?
…когда я оборачиваюсь, то понимаю, что он стоит ко мне намного ближе, чем я ожидала. Дима наклоняется к моему лицу почти вплотную, и я зажмуриваюсь от неожиданности.
Он смеётся, и я с подозрением открываю один глаз.
– Ждала, что я тебя снова поцелую? – спрашивает опять насмешливо, поднося к губам прядку моих волос.
– Заткнись, а? – огрызаюсь я неожиданно зло. Злюсь, кстати, не только на него, но и на себя саму тоже, потому что… ну, да. Я действительно ждала. Возможно, даже хотела, чтобы он меня поцеловал.
Не то чтобы я рассчитывала на что-то серьёзное, но врать самой себе, что он мне всё-таки симпатичен, у меня резона не было.
– Я думаю, я понял, – он прикасается губами к пряди моих волос, и это одновременно и странно, и ужасно смущает.
Я смотрю исподлобья, недоверчиво-удивлённо. Что ты там мог понять, видя меня второй раз в жизни, проницательный ты наш?
– Ты просто боишься, – шепчет вкрадчиво на ухо. – Всего и всегда, потому пытаешься казаться весёлой и смелой. Но больше всего ты боишься, что об этом кто-то узнает. Рыжий – цвет твоей вымученной смелости.
– М, – я дёргаю плечом, не зная, что на это ответить. – Не знала, что ты психоаналитик. Сколько за консультацию берёшь?
– Тебе за красивые глаза бесплатно, – парирует он, и я начинаю скрипеть зубами.
– Ты нравился мне больше, когда молчал, – говорю я. Романтическое настроение как рукой сняло. Целовался он явно лучше, чем пытался быть проницательным.
– А ты мне нравишься даже тогда, когда пытаешься меня уязвить, – говорит он будничным тоном, ничуть не обиженный. – Ты довольно забавная.
Я смотрю ему в глаза, борясь с желанием за что-нибудь укусить. Серьёзно, укусить, и желательно посильнее, чтобы выразить всё моё негодование и недовольство ситуацией. Даже его улыбка, которая показалась мне такой красивой в первую встречу, стала раздражать.
И притягивать.
Кусать его я не буду, даже если сильно хочется, но…
– С днём рождения, – шиплю я, привставая на носочки.
И, комкая ткань рубашки на его плечах, довольно резко целую сама.
Сон, кстати, как рукой сняло.
Если бы с той скоростью, с которой я припустила из кухни до того, как Дима придёт в себя, я бегала на физкультуре, то у меня бы была пятёрка за все оставшиеся школьные годы. И за будущие университетские плюсом.
Я уютно устроилась между стеночкой и мамой (читай: спряталась), слушала тосты, подворовывала сыр с тарелок, в общем, пыталась чувствовать себя настолько комфортно, насколько это вообще возможно. Мама ненавязчиво подливала мне вина, сидеть с ней рядом было тепло, так что в какой-то момент голоса стали отдаляться и меня разморило.
Давно я так хорошенько не высыпалась, конечно. Мама обычно будит меня задолго до этого – ходить тихо и заниматься своими делами так, чтобы не было слышно в другом доме, она не умеет. Я, конечно, привыкла, но иногда так хочется выспаться – как, например, сейчас.
Интересно, почему она сегодня такая тихая? Может, перепила вчера и сама ещё спит?
Как мы, кстати, до дома-то добрались? Она меня спящую в машину запихивала? Да и что-то я не припомню, чтобы у нас дома пледы были флисовые…
От того, насколько резко я села, у меня закружилась голова. Я так и думала – я не дома!
Блин, неужели так сложно было меня разбудить? Я же не прошу, чтобы меня как в детстве на руках до комнаты донесли да в кровать уложили, я дама самостоятельная, сама лягу, но для того, чтобы перелечь, надо было как минимум проснуться?
– Мам? – обречённо крикнула я, свешивая ноги с дивана. Стол ещё никто не убрал, равно как и некоторую часть еды с него, поэтому я цапнула кусок сыра и зажевала его. Заедаю беспокойство, так сказать.
– Чувствую себя как в мультике про волка и телёнка, – в дверном проёме выросла фигура. Слава богу, не отцовская, а всего лишь Димина. Он опёрся об дверной косяк.
– Папаня, – фыркнула я, отбрасывая плед и поднимаясь.
– Вот, так и надо, а ты всё «мама, мама», – от души спародировал Волка он. Я рассмеялась, но потом сразу же посерьёзнела.
– Почему меня никто не разбудил? – спросила я, цапая ещё один кусок сыра. Сыра вообще много не бывает, а те, кто считают иначе, ничего не понимают в сыре. Ну, знаете, пицца с сыром, салат с сыром, сыр с сыром…
– Понятия не имею, – Дима пожал плечами для убедительности. – Как-то все собираться начались, Наташа тебя тут и забыла…
– В смысле забыла, – мои глаза округлились до размеров тарелок. Я была у матери единственным и неповторимым ребёнком, поэтому раньше за ней патологической забывчивости замечено не было.
– Шучу, господи, – произнёс Дима извиняющимся тоном. – Просто решила тебя не будить. Попросила позвонить, как ты проснёшься, чтобы она тебя забрала. Поможешь мне со стола убрать?
– Ага, щаз, – ответила я, но поняла, что звучит это не так, как должно было, и поправилась. – В смысле, действительно сейчас помогу, только сначала маму наберу.
Дима, пока я искала телефон, взял пару пустых фужеров и деликатно удалился на кухню.
Ну, лучше бы я ей не звонила, если честно. Потому что «Анечка, я на работе, разговаривать не могу, вечером заеду, если время будет».
Я выругалась и бросила трубку. Мама мне не дала ни слова вставить, да и если бы дала, я понятия не имела, что ей говорить.
Подхватила тарелку с остатками салата и гордо направилась на кухню.
– Ну что? – Дима мыл посуду. Люблю всех, кто моет посуду и кто не я.
– Ничего хорошего, – огрызнулась я. – Она опять по своим сделкам покатилась. Заеду, когда у меня будет время, – передразнила я её раздражённо. – Всё понимаю, но этого не понимаю. Прости, что так вышло.
– Ну, справедливости ради, она спросила у меня, можно ли тебя здесь оставить, – Дима поднял фужер на свет, высматривая на нём грязь. Не увидел и отставил. – Я согласился.
– Дак а нафига? – возмутилась я тут же, перенося раздражение с матери на молодого человека. – У меня учёба завтра, я дома хотела посидеть, отдохнуть!
– А тут тебе чем не дом? – парировал Дима. Я распихивала еду, которую он успел унести, по холодильным камерам. Такая себе вариация тетриса для взрослых.
– И что я тут буду делать? – поинтересовалась я преувеличенно спокойным голосом.
– Всё то же самое, – он белозубо улыбается. – Компьютер, телевизор и холодильник к твоим услугам. Ванная прямо по коридору. И я тут.
– В этом-то и проблема!
Его брови ползут наверх, и я уже диафрагмой чую, что он может мне ответить. Давай ты не будешь, Дим, ну пожалуйста, я не хочу тебе объяснять, почему я не могу расслабиться в присутствии субъекта, откровенно мне симпатичного.
Справедливости ради, я вообще не собиралась говорить, что он мне нравится. Во-первых, я думаю, ему и так всё понятно, я в обращении проста как сковородка, у меня разве что на лбу всё написано не печатными буквами, а прописными. А во-вторых, я Квинси, и у меня есть гордость!
Ладно, сейчас не время отсылок к Бличу, сейчас время паниковать.
Хотя панике я должного времени тоже не уделила. Мы доубирали на столе, лениво перекидываясь какими-то малозначительными фразами, сам стол Дима собрал (да здравствуют старые добрые столы-книжки!) и убрал на балкон, а после плюхнулся на диван.
– Что? – ответил он мне на мой удивлённый взгляд. – У меня сегодня вообще-то тоже выходной.
Выходной у него, вы посмотрите. У меня бы тоже был выходной – спокойный, размеренный выходной в гордом одиночестве, если бы не несколько безответственных взрослых.
Хотя, с другой стороны, мы с ним уже буквально красной нитью повязаны… тьфу ты, общими тайнами, так что…
– Дай сигарету, – я упёрла руки в бока.
– Ты обалдела? – поинтересовался Дима у меня спокойно. – Хочешь, я твоей матери расскажу, насколько?
– Ага, только не забудь ещё ей рассказать, как засосал меня на кухне, – парировала я, мысленно бледнея от собственной наглости.
Дима заметно скис.
– Давно ты куришь? – он полез в карман джинсов и выудил оттуда зажигалку. Сигарет, судя по его недовольному лицу, там не было.
– Мммм, – я сделала задумчивый вид. Не то чтобы я не помнила. – Лет с десяти?
– Чего? – у Димы аж голос скакнул на пол-октавы выше. Я с трудом сдержалась, чтобы не хихикнуть.
– Ну, попробовала в десять первый раз, – поправилась я, удовлетворённая реакцией. – Потом курила пару недель, пока мама не нашла у меня сигареты и не вломила мне по первое число. Потом, разумеется, боялась. Потом в тринадцать опять попробовала и опять получила от матери. Последние полгода где-то курю, мама ещё не заподозрила, она как со Стасом встречаться начала, так стала дома ещё реже появляться, чем обычно. Так ты мне сигарету дашь или нет?
– Могу по жопе дать, – проворчал Дима, но с дивана всё-таки встал.
– Я на тебя за домогательство заявлю, – фыркнула я. – Возможно. Если мне не понравится.
Он выглядел немного обескураженным, и я могла его понять – то я краснею как маков цвет, то выдаю нечто подобное. У меня довольно быстро меняется настроение.
Сигарету он мне всё-таки дал, попутно раскрыв их местонахождение в кармане коричневой куртки. Я запомнила!
На лестничную площадку мы вышли вместе.
– Блин, мужик, дай мне хоть пять минут одной побыть, а, – буркнула я себе под нос чисто для проформы, потому что на самом деле мне его компания нравилась.
– Я вообще-то тоже покурить вышел, – с непроницаемым лицом сказал Дима. – Мой подъезд, мои правила.
– Без семок твоё заявление не котируется, – я потянула руки к зажигалке, которую он мне так и не отдал; Дима чиркнул колёсиком, затянулся…
…и убрал зажигалку в карман.
А потом засмеялся.
– Господи, ты бы видела своё лицо, – он вытащил сигарету изо рта. – Ребёнок, у которого конфету отобрали, не выглядит таким обиженным!
– И часто ты у детей конфеты отбираешь, чтобы сравнивать? – я вытянула руку ладонью вверх. Он скользнул по ней незаинтересованным взглядом. Поднял свою сигарету, затянулся, посмотрел на меня.
Я-то, конечно, понимаю, что он издевается, но вот зачем он это делает – не понимаю. Я нетерпеливо потрясла рукой.
– Каждый день, – ответил он, и для убедительности одним лёгким движением забрал сигарету из моих пальцев и вставил мне её в рот. И хотя мне хотелось уронить челюсть, губы я всё-таки сжала.
И Дима наклонился ко мне.
– Тяни, – посоветовал он, прижимая тлеющий кончик своей сигареты к моей, незажжённой.
Я послушно втянула воздух и закашлялась. Он отстранился.
Сигарета зажглась.
– Ты дурак или да, – недовольно сказала я, отворачиваясь, потому что буквально не знала, куда мне себя деть. Это было настолько внезапно и настолько… почти интимно, что мне захотелось провалиться под землю от смущения.
– Или да, – подтвердил он, громко выдыхая.
Докуривали мы в абсолютной тишине.
– Молока нет, – глубокомысленно сказала я, пытаясь заглянуть Диме через плечо. Он уже пятнадцать минут выбирал глазированные сырки, но почему-то так ничего и не выбрал.
Ей-богу, как мама и куртка, такой же анекдот. И чего они все такие медленные?
– Ты молока хочешь? – уточнил Дима, потянув руку к одному сырку и тут же её убрав.
– Нет, – отрапортовала я слишком быстро для правды. – Его просто нет.
– Значит, надо взять, – он то ли не заметил, то ли просто сделал вид.
– Господи, что ты мучаешь эти сырки, возьми со сгущёнкой, – не выдержала я, хватая два первых попавшихся сырка и закидывая их в корзинку.
– Я не люблю со сгущёнкой, – сказал Дима, выпрямляясь.
– Я люблю! – выдала я громче, чем рассчитывала.
– Вот и отлично, – он усмехнулся. – Пойдём за молоком.
У меня осталось стойкое чувство, что где-то меня обманули, но развивать мысль дальше я не стала, а вместо этого догнала Диму у овощно-фруктовых прилавков.
– О, мандаринки, – обрадовалась я раньше, чем успела подумать.
– Ты хочешь мандарины? – шепнул мне прямо на ухо Дима, и я едва не подпрыгнула от неожиданности. Вроде ничего такого в этом жесте не было, но можно, блин, так больше не делать?
– Нет! – я сунула руки в карманы и выдавила из себя самый мрачный взгляд, на который только была способна. – Я вообще с тобой пошла только чтоб пылью твоей не дышать. Кто ж знал, что ты такой ценитель продуктов? Щаз ещё и у овощного прилавка на миллион лет застрянем.
– Во-первых, у меня чисто, – оскорбился Дима показательно. – Во-вторых, я просто тщательно выбираю. Так ты хочешь мандарины?
– Нет, – буркнула я, отворачиваясь от него так, чтобы он всё равно остался в моём поле зрения. – Что ты делаешь?
– Выбираю самые нормальные, – пожал он плечами.
– Но я же не хочу мандарины, – удивлённо протянула я.
– Я их хочу. Всё? – Дима кинул пакетик в корзину. – Идём.
Я открыла рот. Закрыла рот. Не придумала, что ему ответить, а потому просто послушно зашагала следом.
Женщина на кассе уставилась на него таким взглядом, что мне стало неловко. Почему смотрит она, а неловко мне, я не понимаю.
– Пакетик? – спросила она почти ласково, и мне захотелось хотя бы отойти. И я бы отошла, если бы Дима не загородил мне проход.
– Два, – немного подумав, сказал он.
– Карта наша есть? – я не знаю, что обычно люди вкладывают в понятие «строить глазки», но, по-моему, это вот именно оно. Женщина так усердно хлопала накрашенными ресницами, что если бы не эта штука с сигаретами над её головой, она, наверное, могла бы взлететь.
– Нет, и спасибо, оформлять не буду, – предупредительно сказал Дима. Потом обернулся, посмотрел на меня, как-то совсем неприлично ухмыльнулся, снял что-то с полки рядом с жвачками и кинул на к пакету с мандаринками. – Ань, проходи вперёд, продукты в пакеты разложи.
– А раньше нельзя было так? – ворчливо сказала я, протискиваясь между Димой и перегородкой между кассами.
Кассирша вперила в меня недружелюбный взгляд. Пакет молока улетел от моих рук подозрительно далеко. Это меня, конечно, не остановило, но зачем было так стараться, я тоже не поняла.
С Димой она даже не попрощалась. Зато он стал выглядеть на порядок веселее, чем раньше.