Ему вкратце разъяснили ситуацию. Давид сразу начал выпытывать у солдат, какая награда ожидает того, кто победит этого необрезанного здоровяка.
Он был большой романтик, наш Давид. Но вдруг его романтические фантазии о сумме награды за голову тупого шлемоносца прервал один из братьев.
Он подверг юношу укоризне за то, что тот мечтает о несбыточном, а не пасёт овец, как ему было велено. Юноша не успокоился, а пошёл к царю.
Саул тоже забыл, что Давид — его придворный музыкант. Он стал спрашивать, как он, простой пастушок, собирается побить финикийского громилу?
Ведь, даже ему, высокому и широкоплечему Саулу, которому любой израильтянин и до плеча не доставал, не приходила в голову такая блажь — биться с этим трёхметровым «хлопчиком». А Давид вообще ему в пупок дышал.
Кроме романтизма Давиду была присуща кристальная честность. Он рассказал царю, как оборонял отцовские стада от медведей и львов, которых в Израиле видимо-невидимо. Он делал это, разрывая хищников голыми руками.
Самсон и Геракл, у которых он украл свои подвиги — оба перевернулись в своих гробах.
Царь же Давиду поверил. А куда деваться? Ведь никто кроме этого недомерка не осмеливался принять вызов.
Царь приказал одеть пастуха в свои доспехи. Давид походил, позвякивая доспехами и приволакивая ножку. Это оказалось непростым делом — таскать на себе броню. С такой нагрузкой он мог и до ристалища не доковылять. Пришлось идти налегке.
Давид ограничился посохом и лёгкой артиллерией — пращёй и пятью булыжниками. Голиаф не понял, что происходит. Он даже обиделся. «Что я — собака, на которую ты идешь с палкой и камнями?»
Дело в том, что праща у Давида была египетского образца, в виде трости с ременной петлёй.
Давид не стал просвещать противника насчёт личного стрелкового оружия, которое он собрался применить в поединке.
Наоборот, он повёл пламенные речи о том, что филистимлянин хоть и вооружён мечом и копьём, а всё равно проиграет иудею, у которого только слово божье.
«…и узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа и он предаст вас в руки наши».
Был бы он честным пионером, этот Давид Иессеевич, то выразился бы иначе: «Не мечом и копьём спасает Господь, но пращей и увесистым булыжником». Но он не стал этого говорить — врождённая скромность не позволила.
Итак, Голиаф пошёл навстречу Давиду, поигрывая бицепсами. Пастух не стал подходить слишком близко, а с расстояния эффективной стрельбы открыл огонь на поражение. Первый же булыжник раскроил финикийскому богатырю череп.
Остальные филистимляне так испугались, что бежали, побросав своё оружие, куда глаза глядят.
Израильтяне захватили и разграбили их обоз. Давид отрезал Голиафу голову и с достоинством вернулся в свой шатёр, которого у него только что не было.
У Саула случившееся вызвало полную потерю памяти. В медицине такой феномен называют ретроградной амнезией.
Он не только забыл о том, что Давид был его придворным музыкантом, которого он любил и использовал в качестве успокоительного.
У царя совсем вылетело из головы, как полчаса назад он лично инструктировал Давида перед поединком и заставлял примерять свои доспехи.
Как только царь увидел Давида, разгуливавшего по лагерю с головой Голиафа, он спросил Авенира: «Кто этот юноша?»
Память Авенира тоже дала течь. Он покачал головой и ответил: «Понятия не имею, ваше величество».
— Ты чьих будешь, холоп?
— Раба твоего, Иессея из города-героя Вифлеема, младший сын.
Пока они разговаривали, Ионафан Саулович увидел Давида и потерял голову.
«Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его».
Что это значит? Не спрашивайте меня об этом. Ибо дальше — интереснее.
«И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал её Давиду, также и прочие свои одежды».
Как пели в одной песенке, «полюбил тракторист тракториста».
Чудеса продолжались. Саул назначил Давида своим главнокомандующим — вот так, прямо сразу и назначил. Авенир загрустил.
Вся армия тронулась домой. По дороге, в каждом селении им устраивали триумф.
Все женщины выбегали к дороге, забрасывали военных цветами и кричали: «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч!»
Дамочки просто делали авансы красавцам гусарам, как это всегда бывает, когда армия входит в город.
Но Саул обиделся не на шутку. «Ему ещё осталось присвоить моё царство, а так всё прекрасно».
На следующий день Саул сидел на троне, сжимая в руке копьё. Давид, как ни в чём не бывало, бренчал на гуслях и напевал что-то романтическое из серии «паду ли я, копьём пронзенный, иль мимо пролетит оно?»
Саул метнул копьё, а Давид уклонился. Саул испугался. Его военачальник и музыкант, отменный стрелок и любимец сына, умел ещё и «качать маятник», словно заправский ниндзя.
Саул отменил статус придворного музыканта и главного стратега для Давида.
Он назначил его тысяцким (полковником) и велел не сидеть во дворце, а работать с личным составом. Давид повиновался.
«А весь Израиль и Иуда любили Давида».
Саул так боялся Давида, что решил женить его на своей дочери Мерове.
Что страх с людьми делает, подумать только! Давид отказался. «Кто я такой, чтобы быть царским зятем?»
Тут он врал, как обычно. Когда Мерову выдали замуж, её сестра Мелхола начала строить глазки Давиду. Саул сказал, что отдаст её за него, а для вена ему хватит «ста краеобрезаний филистимских».
Давид не стал больше скромничать, а согласился. Он пошёл со своими людьми в поле, убил двести первых попавшихся филистимлян. С запасом, так сказать. После этого сделал трупам обрезание и принёс «трофеи» царю, как плату за невесту. О ВРЕМЕНА! О НРАВЫ!
Сыграли свадьбу, но не было покоя в царской душе. Он ходил по дворцу, и всё время думал, как бы Давида жизни лишить.
Ионафан посоветовал Давиду спрятаться с царских глаз, а сам завёл с отцом разговор о музыкальном полководце.
Он всячески расхваливал Давида и говорил, что не надо его убивать. Уговорил. Саул поклялся, что не станет его убивать.
Счастливый Ионафан привёл Давида за руку в царские палаты. Примирение состоялось. После примирения Давид пошёл воевать филистимлян. Успешно. Вернулся с победой.
У автора случилось дежа-вю. Опять Саул сидел на троне с копьём в руке. Опять Давид услаждал его гуслями. Саул, как обычно, бросил копьё. Давид, как обычно, увернулся и убежал. На этот раз царь отправил слуг к дому Давида, чтобы убить его.
В дело вмешалась Мелхола. Она любила Давида не меньше, чем Ионафан. Спустила мужа через окно на верёвочке, а на его постель положила статую и прикрыла её одеялом. Как ни странно, в те времена такие трюки срабатывали.
В древних оригиналах статуя называлась «терафим», что означает домашний божок — идол.
Какие Иеговы с Саваофами? Ваалы и Астарты правили бал в царском доме.
Весь сюжет напоминает плохую пьесу. Саул приказал слугам принести к нему постель с Давидом. Слуги принесли постель, и только в царских покоях раскрылся подлог. Царь картинно спросил у дочери:
«Что ты наделала?» Дочь не менее картинно ответила: «Он обещал убить меня, если я не помогу ему бежать». И топнула ножкой.
Давид тем временем бежал к старому Самуилу в Раму. Надо было что-то решать. Саул послал слуг в Раму, чтобы арестовать зятя.
Слуги пришли в город, увидели, как камлают местные пророки под предводительством Самуила и начали камлать сами. Экзальтация — штука заразная.
Саул послал других слуг. Те тоже начали пускать пену изо рта и кататься по земле.
Третью группу слуг постигла та же участь. Тогда царь наплевал на государственные дела и пошёл за Давидом лично.
Пришёл в Раму и тоже забился в падучей, сорвал с себя мантию и портки, забросил корону в кювет — и валялся голый в пыли целых три дня. Народ вспомнил поговорку: «Неужели и Саул во пророках?»
Пока царь лежал в беспамятстве на проезжей части, Давид тихонько убежал обратно во дворец. Он провёл беседу с Ионафаном и подговорил его проверить царя «на вшивость».
Решили, что назавтра Давид спрячется где-нибудь, а Ионафан станет покрывать его отсутствие на обеде. Бред.
То он копьями кидается, то музыку слушает, то на войну Давида посылает, то приказывает его кровать принести, чтобы убить, то ещё чего-нибудь придумает. А потом спрашивает, куда это Давид подевался?
Примечательны слова, которые Саул сказал своему сыну Ионафану за обеденным столом.
«Сын негодный и непокорный! Разве я не знаю, что ты подружился с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?»
Видимо, речь шла о настоящей мужской дружбе. Ионафан попытался оправдываться. Царь бросил копьё и в сына, у него с этим было просто. Ионафан ловко уклонился.
Наверное, это было семейной забавой — царь бросал копья в домочадцев, а они тренировали свою реакцию.
Итак, Ионафан уклонился от царского дротика.
«И понял Ионафан, что отец его решился убить Давида. И встал из-за стола в великом гневе и не обедал».
Объявил голодовку — в знак протеста. После этого царевич пошёл в поле, чтобы сообщить Давиду пренеприятнейшее известие. Встретились.
«И целовали они друг друга, и плакали вместе, но Давид плакал более».
Когда слёзы были вытерты, а кружевные платочки исчезли в карманах, Ионафан перешёл к делу. Он посоветовал Давиду эмигрировать на какое-то время.
И ещё одно. Он напомнил возлюбленному о клятве верности, которую они дали друг другу.
«Господь да будет между моим семенем и твоим семенем».
Давид побежал в сторону границы.
До границы он не добежал — остановился в городке Номва и направился к дому священника Авимелеха. Священник удивился, что главный стратег и музыкант государства Израиль прибыл к нему без свиты. Давид приложил палец к губам.
— Я выполняю тайное поручение царя Саула. Он сказал, что на тебя можно рассчитывать. Все мои люди за городом, прячутся по буеракам. Секретная миссия, сам понимаешь. Поэтому дай мне хлебушка — буханок пять. Если нет хлеба, давай просто чего-нибудь пожевать.
— Простого хлеба у меня нет, есть только священный. Если твои люди не спали с женщинами, то пусть едят.
— Это я тебе гарантирую. Мои люди за последние три дня ни одной юбки не видели.
Авимелех дал Давиду хлебца и пожелал творческих успехов. Но Давид всё не уходил.
— Слушай, раз такое дело, может у тебя и оружие какое-нибудь имеется — мечи или, скажем, копья?
Священник почесал загривок.
— Нет ничего. Разве что, меч Голиафа, которого ты убил. Вон он за алтарём валяется. Если хочешь, бери.
Давид перепоясался мечом и двинулся. В путь. Первым делом он прибежал к филистимлянину Анхусу, Гефскому царю. На что он рассчитывал после своих «подвигов» с обрезанием мёртвых филистимлян?
Возможно, он думал, что ему предложат генеральскую должность в Гефсиманской армии, ведь мастерство не пропьёшь. А может быть, и нет. Душа музыканта — потёмки.
Нашего пастушка повязали и привели к Анхусу на приём.
— Вот, полюбуйся, государь. Давид Иессеевич собственной персоной.
Царь отложил в сторону шашлык и вытер жирные пальцы подолом мантии.
— Тот самый?
— Тот самый.
— Ну-ка, ну-ка.
Давид понял, что генеральской должности ему не видать, как своих ушей. И самих ушей, возможно, тоже больше никогда не увидать. Даже в зеркале.
Он решил сменить модель поведения — начал блеять, пускать слюну и рисовать грязными пальцами арабские цифры на дверях царского кабинета. Царь брезгливо поморщился.
— Что за идиота вы ко мне привели? Мало в нашей стране дебилов, так вы ещё и ненашего приволокли? Гоните его в шею.
«И вышел Давид оттуда и убежал в пещеру Одоламскую».
Жизнь в пещере — не сахар. Родственники Давида пришли его навестить. К ним присоединились недовольные и те, кто был в розыске. Всего четыре сотни душ.
Одним словом, Давид сколотил банду, стал Робин Гудом земли иудейской.
Но семья была обузой. Новоиспечённый атаман попросил моавитян предоставить его родственникам политическое убежище.
Моавитяне и филистимляне были странными людьми. Они не исповедовали политики геноцида. Они не были злопамятны.
Они приютили семью главного палача земли моавитской. Они были человеки, а не избранники божьи. Но, каков Давид! Такого бесстыдства не видал ещё Ближний Восток.
Сам Давид не стал отсиживаться у моавитян. Он со своей бандой пришёл в Иуду и занялся разведкой.
Саул в это время провёл оперативно-розыскные мероприятия в доме Авимелеха, обеспечившего беглого диссидента хлебом и оружием.
Авимелех на допросе начал препираться, как это принято у священников. Кончилось это препирательство тем, что он был казнён, а всё его ближайшее окружение в количестве восьмидесяти человек было убито.
Дома этих людей были разорены, а скот умерщвлён — по доброму старому обычаю. В этой резне уцелел только Авиафар, сын Авимелеха, который бежал из города и примкнул к банде Давида.
Давид со своей бандой решил повоевать с филистимлянами. Хорошее дело. Филистимляне в это время напали на город Кеиль, который даже не в Иудее находился. Но Давид решил за этот город заступиться.
И заступился. С четырьмя сотнями головорезов он напал на филистимлян, угнал их скот и занял город Кеиль.
Саул прослышал об этом и решил запереть Давида в Кеиле. Священник Авиафар, убегая к Давиду, прихватил ефод. Теперь он решил воспользоваться этим средством мобильной связи с богом.
Вместе с Давидом они устроили прямой эфир с господом, узнали всю подноготную о будущем и решили не дожидаться царя в городе.
Выбежали в степь и занялись манёврами. Теперь с Давидом было шестьсот бандитов. Саул узнал, что Давид бежал в степи и отказался от проекта.
«Давид же был в пустыне Зиф в лесу».
Что это значит, мне не понять. То ли в пустыне, то ли в лесу.
В пустынный лес к нему пришёл любимый Ионафан. С неофициальным визитом. Чудеса.
Давид живёт в пустыне, которая оказывается лесом. Саул безуспешно его ищет, но Ионафан легко находит. Для любящего сердца нет преград.
После сердечных приветствий Ионафан поговорил немного о делах. Полувопросительно он предсказал любимому Давиду скорое царство над Израилем, а себе отвёл роль второго человека в государстве и престолонаследника.
Высокие стороны пришли к соглашению, подтвердили свои обязательства и разошлись с чувством глубокого удовлетворения.
Саулу добрые люди доложили о любовных эскападах его сына. Он собрал войско и учинил погоню.
Давид бежал из одной пустыни в другую. Царь только собрался прихлопнуть его как муху, но его известили о нападении филистимлян на приграничные селения.
Филистимляне просто ответили на вылазку Давида, они не знали о дворцовых распрях. Саул занялся обороной страны. Пока он был занят, Давид перебежал ещё в одну пустыню.
Саул после стычки с филистимлянами взял три тысячи воинов и собрался «окончательно решить вопрос». Эта пустыня отличалась от предыдущих тем, что в ней, вместо лесов, водились горы. Эти горы царь и начал обыскивать.
В одну из пещер монарх зашёл по большой нужде. Присел на корточки и задумался о вечном. Из глубины пещеры за ним молча наблюдали шестьсот бандитов во главе с Давидом.
Судьба дарила такую возможность! Но Давид ею не воспользовался — испугался, хоть его люди и настаивали на убийстве венценосца. Подобрался сзади к Саулу и отрезал полу царского халата.
Царь был так поглощён своим непростым делом, что не услышал ни военного совета и прений за спиной, ни подкрадывающегося зятя.
Закончив свои дела, он запахнулся в куцый халат и пошёл себе — Давида искать. Его невнимательность сравнима только с его же забывчивостью.
Итак, царь шёл от пещеры к своим воинам. Давид высунул голову из этой норы и закричал ему вслед: я тебя не убил, а ведь мог!
Саул оглянулся, Давид пал ниц, но руку с полой царского халата держал на виду. Состоялась сцена примирения с дачей клятв и взаимных обещаний.
Помирились. Что делает Давид? Идёт в родной дворец? Командует израильскими военачальниками, играет царю на гуслях, любит красавицу жену, а заодно и её не менее красивого брата?