Да и не ответит она мне. Мало ли ей психов пишет? Но вот в том-то и дело, что я псих, но не дурак! Смотря как замесить первое послание. Я решил, и я с ней подружусь!
Зацените-ка, вот еще шняжка это честной девочки Жанны. Странно может быть, но мне она сдается девочкой честной и открытой, циничная эта, и в целом, взрослая тетка. А вот вы сами почитайте.
«Врать
Зачем я в очередной раз соврала ИМ? Потому что нефига было и пытаться даже хоть чуть-чуть донести, в чем тут шняга. А она ведь была, да-а, была.
Скулеть и снова доказывать – полный отстой. Не помогает. Заткнут с полоборота. Лучше уж помучиться от осознания собственной изощренности, засунуть страхи поглубже, где они холодным комком не перевариваются, и подспудно ощущая тошноту, то и дело паникуя, ВСЕ РАВНО ВЗЯТЬ И ПОЙТИ ДО КОНЦА.
Блин, да я наверное, уже отдельную книгу могу накатать о страданиях Вынужденного Лжеца. Как не хочется, как стыдно и больно обманывать… а надо! «Учись безболезнено обманывать…» Спешл фэнкс, конечно, май диар Л., но пардон, безболезненно для кого? Для того, кому врешь, глядя в глаза. А для себя? Ой, не буду, совсем сейчас сдепреснется.
Так вот. Если бы я взялась за такую книгу (взяться ли?) я бы вывела кое-какие правила:
– сначала приготовься давиться, не показывая не малейшего вида вранья. Ты ведь в реале, человек чести, и врать – тебе точно не покажется занятием легким. Вот так знаете ли, закурила бы че-нить этакое ароматное, и развалившись в кресле с бокалом бордо, продолжала.
Далее:
– деточка (тут надо бы глаз прищурить и затянуться) – не ври при этом сама себе. Потому как, надо точно знать, надо ли тебе НА САМОМ ДЕЛЕ то, к чему ты упрямо тянешь ручонки, не гнушаясь вываляться во вранье? Хотя я, старушка по части ЭТОГО САМОГО (вранья) бывалая, могу точно сказать – зачастую, чтобы точно для себя определить, что тебе именно этого и надо было, чтобы укрепиться, так сказать, в своих жизненных позициях, приходится еще подоврать (о, как на подорвать похоже! И очень верно!), потом потрогать то, что ищешь, и потом только сказать себе как на духу – быть иль не быть, честным враньем достигнутому.
Моей главной причиной вранья всегда есть и остается ЛЮБОВЬ. Конечно, а что еще может оправдать, подтолкнуть, не дать отступиться в самый черный момент, как если не любовь? Это знамя и оружие…
А главным средством вранья – деньги. Несуществующие, или полученные каким-нибудь не декларированным способом. Сказала – я на работу, а сама….
– Мне все раны, деточка, (еще один ленивый прищур, потом значительный полукивок в сторону, потом прямо в глаза собеседнику) лечит тот факт (о, это ПРАВДА!!!!) что я могу прямо сейчас – О, КАКОВ ПИЗДЕЦ! КТО ЕЩЕ ПОЙМЕТ? – подойти и коснуться Его. Тихонько так, чтоб не разбудить. И тогда весь мир вместе со всем враньем идет лесом. И тогда я знаю, что это все.»
Да, это ЛЮБОВЬ!! Та самая, которой я ищу… которой боюсь. Чтобы излечиться, наизнанку вывернувшись! Как я завидую им, как понимаю, и как далек от этого – где ОНА? «Кто еще поймет?» – Я, Жанна, Я понимаю! Возьми меня в друзья!
Все обдумываю, что бы написать ей в гостевой… какую бы такую тему завернуть на форуме, чтобы никто не понял, и не полез ко мне с обсуждением – «чувак, ну ты че такое написал?» Или – «а, чувак, реал, я тя понимаю»… ни хера не понимают! Одна лишь она чтоб поняла, какой-то такой тайный знак… и ответила, только мне!! Все думаю, и не знаю, чувства бродят, а как сказать… да и что именно я хочу от нее? Дружбы?! Пфффф!! Она же реальный человек! Блин, я так привык быть сам с собой, что не могу уже признать других людей за живых. Лучше бы она была нереальной, лучше бы я ее придумал! И играл бы тогда, что сказать, и что она мне ответит. А так – она отдельна, и не угадать, чего ждать. Трудно очень! Неконтактен я, дрянь эдакая, неконтактен.
Написал только:
Жанна, вы богиня!
И все. А больше ничего не смог. Чего же боле, еб мать вашу, Жанна, я же не влюблен, но все так по-дурацки выглядит! Еще один фанат…
Ответила через два часа уже:
Спасибо, друг мой!
ДРУГ МОЙ!! Как бы я хотел… и сел катать письмо на чувствах от этого «друг», поведал ей о себе – кто таков, как ее узнал, как никто другой! И что мне ничего не надо, лишь простое «спасибо» за то, что она есть, и за то, что кто-то в реальности живет ТАК! Все эти мои дрочения души одинокие расписал, и что вдруг кто-то пришел и вытряхнул меня, так неожиданно! И кто-то этот – она…
Сказал даже, что и тела ее не хочу… потому что… вот тут я задумался. А потому что она вся пропитана этим своим ТорКом. Нет, я не таков еще, или не еще, а всегда – чтобы хватать чужое, ну, не в смысле, непонятное, а то, что принадлежит другому. Она меня и так берет в кровь самую…
Черт, только бы она поняла! – что я говорю ей. Пусть знак подаст, или так и напишет – да, я понимаю. И все!! Не надо больше ничего!! Тогда и подохнуть не жалко – все равно невыносимо искать и путаться свою такую.
Жан-наааааа…..
Жанна. Я люблю Вас! Я дрочю на вас. Я не могу не думать о вас. Я болею вами. Я кончаю вами, и вашими словами, этими крючочками и загогулинами ваших слов, вы – ВЫ!!
О, как же стыдно мне, черт… я кончил на вас. Я… я дрочил на Вас. На ВАС!!! На вас? Я совсем уже охуел…
Сел в уголок и корчусь, недоодетый. Подонок. Кто меня просил… впервые в жизни мне стыдно за себя. Жанна. Вы меня убиваете… убиваете, Жанна…
Жахни
Куда бежать? И я побежал на трамвайную остановку. Мне страшно. Грохот старой кастрюли общественного транспорта накрывает крышкой, и варит в утробе своей. Оказался на сиденье у окна. Покосился на тривиальных старух в нестираных платках, по традиции ими полнится трамвай, и совершенно стал циничен, успокоившись. Я даже утешился их злыми взглядами.
Мир все тот же. Чего я опять испугался? Опустил глаза, и не поднимал их целую минуту, радуясь отсутствию потребности искать и следить. А когда поднял глаза снова – увидел ее. Не знаю, когда она вошла, но она смотрела на меня. Нагло и в упор. Вызывающе подведенные глаза, задает неприличные вопросы пирсушка в нижней губе, пухлой, несимметрично-тонкой верхней.
Выглядела она как чудовище – юбка чудовищно короткая, волосы чудовищно растрепаны, лицо накрашено как у чудовища. Понимаете? Висит на поручне, не садится – хотя вагон почти пуст. Сама маленькая и толстая – ну, по правде, не очень… немного излишне полна. Уставился на нее в ответ. «Чудовища» сама себе кивнула и усмехнулась, вероятно, пьяна. И сразу самому очень захотелось надраться. С ней! Почему-то… она меня не бесит. Странно. Меня бесят все, вообще любой человек! А она нет… хм… Она села напротив, развалилась так, что видно, что она в чулках. А ведь холодно, дура! Так она и сидела, усмехаясь, и гляделки продолжались наверное, три остановки. Потом она встала и буквально выскользнула в открытую дверь, лишь мазнув по мне бесстыжими глазами. Я вскочил и выпрыгнул за ней. Она пошла не оглядываясь, я не отставал. Завернула за угол, быстрой походкой, и несусветные каблуки ее стучали, она некрасиво держалась, и неумело виляла задницей. Но не разу не оглянулась, и потому когда она вдруг остановилась в грязном переулке, и резко повернулась ко мне, я буквально налетел на нее, и она схватила меня, будто всего сразу, целиком. Я задохнулся от чего-то похожего на злость и протест, но… я уже был в ней, терзал ее, и она всхлипывала, запрокидывая голову, и… и что еще? Черт, да не знаю я! Мы просто пошли вместе дальше, потом, когда она уже натянула трусы, вся дрожа, (а я в это время с удивленным отвращением смотрел на себя).
И вот, идем мы молча, вместе (не рядом, а именно вместе) с Чудовищей, и она, до сих пор не проронившая ни одного слова, вдруг говорит хрипло:
– Как ебаные Мастер и Маргарита, блять! – захихикала, и уткнулась мне лицом в рукав. А я кивнул. Она ужасно права. Если на булгаковских детей выскочила любовь с финкой, то на нас – секс, и поразил обоих одним ударом. Ебаные Мастер-и-Марго.
– Выпить хочешь? – спросила она. И я снова кивнул.
– Ну скажи «да», что ты такой-то?
– Потому что я садист, – просто сказал я, самым естественным тоном. Она расхохоталась, потом посмотрела на меня, замолчала и кивнула. И мы пошли дальше.
Ее звали Жахни.
Она ловко пила спирт, вытащенный из-за пыльного шкафа. А мать ее была программистом, чьими реальными детьми были компы, и Жахни-Маша давно уже была сиротой при функционирующих физически родителях. Об отце она не говорила ничего, а мать уехала давно в Москву, «и тебя, доченька, заберу, ты только подожди немножко…»
– Целый год уже хата моя полностью, по десятке присылает в месяц, да иногда заглядывает, че я тут делаю. А нихера я не делаю. Щас вот приедет опять, че говорить ей, незнаю…
– Ебать твою мать, Жахни! – вскипал я: – Как же так??
Но быстро понимал, что не мое дело, и затыкался. В конце—концов я не собирался в нее влюбляться. Пусть живет как живется… «особая честь, всем нам придется в могилку залезть. А мне все равно…»4
Тем более, что Жахни жила как черт, как настоящее чудовище.
Ей было наплевать на все – на контрацепцию, на здоровье, на меня с моим сумасшествием. Она так лихо давала мне отпор, так злобно использовала меня, так была равнодушна и бессердечна, безрассудна, что я не заметил, как прикипел к ней.
Она выколачивала из меня душу. Она не любила извращений, просто была бессердечна.
– То есть, знаешь, мне не представляется удовольствием жестокость в сексе, мне просто наплевать на чужие ощущения, лишь бы самой получить кайф, – говорила она, сидя голая в растерзанной постели. Она ни капли не стеснялась своего несовершенного тела, и от того была еще желанней!
– Потому ты мне не просто любовница, а приятель.
Она согласно кивнула, с сигаретой в зубах, и мы пожали друг другу руки.
Сидели на набережной, и Жах беззаботно болтала ногой в туфле на тонких пряжках, прямо над водой, и я подумал, что ей надо быть поаккуратней, а то если утопит туфлю, то как тогда мне вести ее домой? «Глупая сучка…» – подумал я с нежностью. Текила сделала меня на редкость расслабленным и сентиментальным.
Так вот, я глядел в темную воду, слизывая хмельными глазами отраженье звезд и городских огней, косясь на угрожающе сползающую туфельку, а Жахни живописала свою поездку в Москву, к матери с ее новым бойфрендом, с которым та отмечала их полугодие, в кругу так сказать «семьи». Почему «так сказать»? Потому что ее мамаша та еще мразина. Какая нахрен семья, подобные твари вообще не представляют, что это такое!
– Все было так охуенно! – трещала девчонка, и меня, воспитанного совсем другого сорта женщиной, все еще удивляло, что из нежного ротика вылетают мегатонны грязного мусора: – Так вот, я закурила прямо там, а Катерина не пришла, ну ты знаешь, она к папе перебралась, а думала же, что мы с ней жить будем, но она и мать презирает и меня, что с матерью вожусь! – и все это густо приправлено такими матюгами, что воспроизводить я не буду, иначе весь смысл улетучится. Вот квинтэссенция:
– Ну, а я-то пошла, мне-то что, тем более на халяву в московский ресторан, круто же! – она пьяно захихикала, и зачем-то затормошила меня. Я кивнул добродушно, и сказал только:
– Угу!
Жахни махнула рукой:
– Да ну тебя! – и совершенно беззлобно продолжила:
– И вот, сидим мы там, гламур кругом, мать вся прям шик, стареет правда, и красится как проститутка, я те потом фотки дам зазырить, сам увидишь, как шлюха!
И это мать? Что за удивительная гиена! Да на такую только в зоопарке дивиться! Хуже мачехи – во имя блядства бросила здесь в городе девчонку совсем одну, присылает чеки, и думает откупилась! Да я бы такой мамашке… Вот двойняшка Жахнина, Катерина – молодец.
– А прикинь, ну там, то-се, принесли водку. Я думаю, мне при маме нельзя будет, а рюмки – три. Оказалась ореховая – вот клевая шняга, надо с тобой попить!
Я почувствовал, что начал уставать от подруги, хотя меня тронула ее забота. Только кивал и думал – господи, девочка, водки тебе нельзя! Да твоей мамашке похрену, даже если ты полезешь ночью на крышу 16-тиэтажки и будешь там голая на краю флагом махать!
В хмельных расширенных ее глазах плескалась речная черная текила.
Она помолчала, и начала снова:
– Вот скажи, и зачем я так много, со всеми…
– О, боже, нет! – прервал я готовую разразиться драму, и притянул подружку к себе, целовать.
Эрот
– Слушай, Ветер, ты не мог бы со мной сгонять сегодня в аэропорт, у меня сестра прилетает, – позвонила мне Жах с утра.
– Ну ладно, че бы и нет? – согласился я.
– Спасибо, дорогой! – обрадовалась она. – А то так в лом одной в такую даль переться!
– Да мне не трудно! – пожал я плечами, будто она могла это видеть.
И вот, стоим, мерзнем. Ждем у стоянки такси.
– Вон она! – радостно заорала вдруг девчонка, прямо над ухом – я чуть сигарету не проглотил.
– Трахни, Катька, иди сюда! – замахала Жахни руками, как дурацкое пугало. – Мы здесь!
– Кого это трахнуть? – захихикал я, что за тупость?
– Да никого, это ее так зовут – я Жахни а она Трахни!
– Сама ты Трахни, привет, Машка! – к нам приблизилась невысокая эффектная готичка, волоча за собой дорожный чемоданчик. Девки обнялись, я стоял и хмурился – мне было очень нехорошо, только что поднявшись с корточек. Всегда так, сосуды инъекциями порчены.
– А это… – посмотрела на меня вновьприбывшая, отобнимавшись с сестрой.
– Ет Ветер, мой друг постельно-алкоголический! – махнула на меня Жахни.
– А, ясно! – кивнула девица, и протянула мне руку в ажурной перчатке: – Эрот, сестра этой ведьмы, как ты, наверное, знаешь!
– Чего?! – сделала огромные глаза Жах.
– Эрот! – гордо посмотрела на нее сестра. – Не все же Трахни ходить, – и вдруг уставилась на меня. – А ты хорошенький!
– Вовсе нет, – пробурчал я, и протянул руку за ее чемоданом: – Давай, помогу!
– Всегда пожалуйста! – кивнула она. – Едемте бухать, господа!.. Виски на рейсе был нехорош. Срочно исправить!
– А чей-то ты Эротом-то стала? – не унималась Жах, уже в такси.
– Ну как это, – удивилась ее сестра. – По-смыслу, Эрот вроде то же самое, но куда высокоэстетичней!
– И по-готски, – добавил я. Она кивнула.
– Это давно у нас повелось – она секс любила больше, а я бухать, нас и прозвали Жахни и Трахни! – пояснила Жах.
А Трахни – она такая, что по ней видно, станет самой настоящей женщиной-вамп, а не ерундой какой-нибудь.
– Знаешь, очень органичны тебе эти штучки-дрючки… ну, готические! Хоть я тебя и знаю только полчаса! – отвесил я комплимент. Жахни ревниво хмыкнула.
– Ну да, и на сцену же не выйдешь, как панк какой-то, в таком виде, да и Трахни не поймут! – и она многозначительно покосилась на меня. Хочет, чтоб я спросил о ее сцене… но мне же все равно, девочка. Я уж догадался, что и ты небось с микрофоном нечто о себе воображаешь. Я промолчал. Да мы уже доехали.
– Щас идем в магазинчик, берем бухла – кстати, Ветер, ты что пьешь? – спросила она кокетливо.
– Гашиш, – ответил я. Она рассмеялась:
– Да? А я его как-то не очень, лучше марки…
– Каждому свое, хотя я тоже люблю лизать, – совершенно серьезно кивнул я ей. Девки переглянулись и заржали.
– Это точно! – пихнула меня в бок Жахни.
– Вот и прекрасно, я полагаю, сойдемся на паре бутылочек уиски! – отсмеявшись, Эрот толкнула дверь магазина.
…По квартире разлетелись черные тряпки Эрот, она искала, во что бы переодеться. Выбрала шорты и плотную милитаревую рубашку с воротничком-стойкой. Долго шарилась в поисках тапочек, эффектно наклоняясь и являя во всей красе симпатичную задницу.