Я отодвинулась от мужа, только чтобы посмотреть ему в очень чистое лицо.
— Я не играла, у Дэвида Леттермана, — сказала я ему. И я была искренна. — Скорее, это вас с Диком мне пришлось… обработать. — улыбка Руди не пропала. — Он не хотел надругаться, — сказала я. — Он был веселый, Руди. Мне было весело.
Он зажег длинный Галуаз, улыбаясь.
— Как и снялась для «прикола»? — спросил он сухо. Притворился, что почти подтолкнул меня под бок. Дорогой район, который я помнила, сменился недорогим, что покатился по обе стороны от нас.
И хочу сказать, что когда муж меня почти подтолкнул, я почувствовала в глубине души что-то мрачное. Почувствовала, что это паршиво, раз мой собственный супруг не может отличить, была ли я серьезной. Так я ему и сказала.
— Я была такой, какая я есть, — настаивала я.
И увидела в лице Руди то, что выдавало мое лицо, когда я понятия не имела, о чем говорили он, Дик или даже Дэвид. И почувствовала ту же странную почти-панику, которую, как теперь понимаю, он чувствовал всю неделю. Мы оба слушали, как через решетку интеркома просачивалось что-то барочное.
— Как на мой день рождения, — сказала я, держа руку мужа в своей. — Мы же всё решили, на мой день рождения. Выпили за это вина, Руди. Взяли факты и внимательно их рассмотрели, вместе. Буквально на прошлой неделе мы вместе решили, что я такая и есть.
Муж высвободил руку и пощупал решетку панели. Непокрытая голова водителя-латиноамериканца была наклонена. Я заметила, что часть его шеи без пигмента. Светлая зона имела форму круга; она уходила в темные волосы и терялась из моего виду.
— Он наклонился ко мне, Руди. Я видела все его лицо. У него веснушки. Я разглядела маленькие точечки пота на свету. Маленький прыщ рядом с ярлычком. Его глаза такого же цвета, как джинсы летом у Джейми и Линетт. Я посмотрела на него. Я увидела его.
— Но мы же тебе объясняли, Сью, — сказал муж, потянувшись к карману пиджака. — Он попал на телевидение в 1989-м, чтобы все на него смотрели, именно потому, что его нельзя увидеть. В этом-то все и дело, да. Что никто не таков, каким ты его видишь.
Я посмотрела на него.
— Ты правда думаешь, что это правда.
Его сигарета потрескивала.
— Неважно, что я думаю. В этом суть шоу. И это становится правдой. Когда все его смотрят.
— Ты сам в это веришь, — сказала я.
— Я верю в то, что вижу, — сказал он, откладывая сигарету, чтобы отвернуть крышечку бутылки. На ней было напечатано «Поверните несколько раз». — Если это неправда, разве смог бы он выступать?..
— Мне это кажется очень наивным.
— …так, как он выступал? — сказал он.
Некоторые пилюли — буквально горькие. Даже когда я выпила из бара заднего сиденья, все еще чувствовала Ксанакс на языке. После отлива адреналина накатила усталость. Мы вырвались из высоких зданий у воды. Я смотрела, как мимо плывет Манхэттенский мост. В поле зрения показалось солнце; оно висело справа от нас, красное. Мы оба смотрели на воду. Ее поверхность была кроваво-красной под мартовским закатом.
Я сглотнула.
— Значит, ты веришь, что никто не такой, каким его видишь?
Ответа я не получила. Руди смотрел в окно.
— У Дика почти нет рта, я только сегодня поняла. Скорее похоже на рану на лице, — я замолчала. — Не надо считаться с ним по поводу наших личных жизней только из-за твоих решений по работе, Руди, — я улыбнулась. — Ведь унас «жизнь удалась, подруга».
Муж засмеялся, не улыбаясь. Он смотрел на последнюю окрашенную солнцем воду, пока мы приближались к системе скрещенных теней Бруклинского моста.
— Если никто на самом деле не такой, как кажется, то в это число входила бы я, — сказала я. — И ты.
Руди вслух восхитился закатом. Он сказал, что тот похож на взрыв, висящий по-над над водой. Отраженный и усиленный рекой. Но смотрел он только на воду. Я смотрела на него.
— Ого, — вот что сказал Леттерман, когда интеллигентные, но окруженные енотными пятнами глаза координатора Риза показались из идеального круга взорвавшегося динамита. Спустя месяцы, когда я переживала что-либо, уцелев в самой середине, укрывшись в покое, созданном хаосом, от которого я, идеально окруженный эпицентр, была избавлена, я каждый раз поражалась, насколько такая реакция в данных обстоятельствах была реальной и простой.
И я помнила и всегда сильно старалась показать, что, в первую очередь, я женщина, которая говорит, что думает. Так я хотела себя видеть, жить.
И потому я спросила мужа, пока мы ехали в чужом лимузине, чтобы присоединиться к Дику и Чармян и, может, Линдси на ужине за счет NBC, какими же он и я, по его мнению, были тогда на самом деле.
Что оказалось ошибкой.