Ночь приближалась к концу. Звезды меркли на небе, и рассвет заполнил мир серым пепельным маревом.
— Ом ва! — сказал Та-та, вдыхая полной грудью холодный и чистый утренний воздух. Как много нас стало и как мы теперь сильны!
И Ма-ма откликнулась:
— Аа да! — великий Дух вырос, и огонь теперь горит ярче!
Глава 9. Великий запрет
На следующий день Та-та проснулся раньше других. Костер почти догорел; последние слабые огненные змейки еще дрожали над кучкой краснеющих углей. Та-та бросил в очаг все оставшиеся в пещере ветки. Когда огонь немного разгорелся, заставив мрак расступиться и спрятаться в дальних уголках, Та-та увидел в дрожащем свете спящих вповалку сородичей и красноречивые свидетельства бурных событий минувшей ночи: обглоданные человеческие кости, почерневший отцовский череп, жутко глядящий пустыми закопченными глазницами, брызги крови на полу и стенах. Мужчины и мальчики ворочались и стонали во сне; многие почесывали распухшие окровавленные ТА. Сероглазому тоже было не по себе: его знобило, и он чувствовал себя изрядно разбитым и обессилевшим.
Рана, нанесенная им самому себе, оказалась куда болезненнее, чем это показалось вчера, когда все были поглощены мистическим таинством соединения душ и почти не замечали физической боли.
Тонкие ветки быстро прогорали; костер грозил вскоре потухнуть. Превозмогая слабость и головокружение, Та-та встал и направился к выходу. Почувствовав, что в одиночку много дров ему не принести, он потряс за плечо ближайшего к нему человека. Это был Калека, он поднял голову и испуганно огляделся.
— Но-та! — позвал его Сероглазый. — Хо! Аа хо ма.
Но-та покорно встал и последовал за Отцом: по интонациям его голоса нетрудно было догадаться, чего именно он требует от Калеки.
Они брели по влажной степи, по колено в траве. Та-та волочил за собой палицу с медвежьим черепом, Калека прихватил из пещеры какую-то палку с черным концом — это было копье Сероглазого.
Не пройдя и половины пути, Та-та остановился и сел на мокрую траву передохнуть. Калека последовал его примеру. Они долго смотрели друг другу в глаза; Та-та силился проникнуть взглядом в мысли своего спутника и недоумевал, отчего это ему не удается.
— Но-та, — сказал Та-та, тыкая пальцем в грудь Калеки. Потом, указав на себя, добавил: — Та-та.
Калека некоторое время молчал, потом повторил движения и слова Отца:
— Но-та. Та-та.
Та-та усмехнулся. Не так-то трудно оказалось научить их разговаривать. Он произнес еще несколько слов, показывая на окружавшие их предметы: та — палица, ма — земля и ямка в земле, вырытая пальцем, аа — солнце, но — вырванный с корнем пучок травы, ом — соединенные ладони. Калека охотно повторял его жесты и слова. Калека любил подражать действиям других мужчин, он пытался таким образом сгладить различие между ними и собой.
Особенно приятно было повторять необычные, непонятные поступки, вот как сейчас, тыкать в разные предметы и издавать при этом каждый раз новые звуки. Ему нравилось, что Отец обратил на него внимание и играет с ним; Калека чувствовал, как мучившее его недавно ощущение одиночества и тоски постепенно отступает; он перенесся мыслями в дни своего детства, представляя себя маленьким мальчиком в то далекое время, когда он еще был таким же, как все.
Та-та после вчерашних событий испытывал какую-то смутную симпатию к Калеке, которого раньше почти не замечал; то, что совершил вчера Сероглазый над собой и остальными мужчинами Семьи, сблизило его с этим тихим, забитым существом; и его ужасный физический недостаток представал теперь для Та-та в новом свете.
Та-та вздрогнул от резкой боли: рана все еще давала себя знать.
— У! — жалобно сказал он, показывая на больное место. Калека оживился, на лице его отразились понимание и радость.
— У! У! — довольно забормотал Но-та, тыкая себе туда, где у него практически ничего не было. Он наморщил лоб и скривил лицо, пытаясь отыскать какую-то мысль, мелькнувшую у него по этому поводу. Немного подумав, Но-та соединил свою ладонь с ладонью Отца и радостно выкрикнул, довольный своей догадкой:
— Ом!
Та-та не стал возражать. В сущности, Но-та был прав: отрезая вчера кусочки кожи у себя и других мужчин, Та-та имел в виду, конечно же, то самое действие, которое совершил прежний Отец над Калекой; только в роли Отца на этот раз выступал сам огненный бог Ом-аа. Но почему все-таки остаются невидимыми мысли Калеки? Долго раздумывать Сероглазому было трудно, поэтому он поднялся и зашагал к близкому лесу; Но-та побрел следом.
Дойдя до опушки, они принялись собирать сухие ветки. Вдруг Тата услышал в отдалении шорох и негромкое похрюкивание. Принюхавшись, Та-та убедился в правильности своей догадки: в нескольких сотнях шагов от них в лесу кормилась семья кабанов. Та-та жестом подозвал к себе Калеку. Когда тот подошел, Сероглазый дотронулся пальцем до своего уха и показал вперед, в густые заросли: прислушайся! Но-та замер и насторожился.
— Хр-хр, — сказал Та-та. — Ма!
— Ма? — Калека пока еще с большим трудом понимал членораздельную речь.
— Ма, — повторил Та-та, мимикой и жестами показывая, как он обгладывает кость. Калека молчал; в сознании человека, привыкшего к падали, живые кабаны никак не могли быть едой.
— Та-та да ма, — сказал Та-та, показывая на медвежью шкуру у себя на плечах. — Р-рр! — он заворчал, подражая хищному зверю, и ткнул в громадный клык на своей палице.
Но-та, казалось, понял его. Пригнувшись, Сероглазый потащил Калеку за собой в чащу. Ноги людей ступали бесшумно; густой подлесок скрывал их от мирно пасущихся диких свиней.
Судя по звукам, кабаны были уже совсем близко, но листья и ветки не позволяли увидеть их. Внезапно маленький полосатый поросенок выбежал из-под ближайшего куста и чуть не ткнулся пятачком в ногу Та-та. Сероглазый взмахнул палицей и точным ударом уложил поросенка на месте; перед смертью тот пронзительно завизжал. Тут же в кустах раздалось грозное хрюканье, и что-то тяжелое, ломая ветки, стремительно понеслось прямо на людей.
Калека не долго думая схватил убитого поросенка и проворно вскарабкался на дерево, бросив при этом копье.
— Хо! — рявкнул Та-та, жестом приказывая Калеке немедленно спуститься. — У та но!
Больше он ничего не успел сказать: разъяренный кабан вылетел из кустов и бросился на него, выставив ужасные клыки. В последний момент Та-та отпрыгнул в сторону, и кабан пронесся мимо.
Пока зверь тормозил и разворачивался для нового броска, Та-та успел приготовиться к бою: подобрал брошенное Калекой копье, поднял палицу и встал, широко расставив ноги, в ожидании нападения.
Но-та, наблюдавший за поединком со своего дерева, отчаянно боролся со страхом; ему очень хотелось и на этот раз действовать так же, как его новый повелитель. Наконец он спрыгнул вниз и встал рядом с Та-та, сжимая в руках тяжелый сук. Кабан был уже близко. Сероглазый со всего размаху ударил зверя палицей по вздыбленной холке; медвежьи зубы увязли в толстой шкуре. Кабан не остановился и даже не замедлил бег; тяжелая туша налетела на Та-та, желтый изогнутый клык вспорол ему кожу на ноге. От страшного удара Сероглазый взлетел в воздух и, выпустив палицу, с треском грохнулся в колючий куст. Но-та огрел кабана суком по спине, но тот, казалось, даже не заметил удара.
Зверь развернулся и снова бросился в атаку; Но-та с ужасом увидел, что следом за ним мчатся невесть откуда взявшиеся еще два кабана. Та-та едва успел вскочить на ноги. Размахнувшись, он глубоко воткнул копье в спину налетевшего зверя; тот шарахнулся в сторону, и Та-та не удержал в руках свое оружие, которое так и осталось торчать в спине раненой свиньи. Оставшись безоружным, Та-та подскочил к ближайшему дереву и вскарабкался на него, оставляя кровавый след на бурой коре. Калека не заставил себя долго ждать, и вот они уже сидят вдвоем на толстой ветке, а внизу под ними с хрюканьем мечутся разъяренные кабаны.
Та-та вынужден был смириться со своим поражением, хоть и понимал, как сильно это уронит его авторитет в глазах Калеки. Он понял причину неудачи, но, увы, слишком поздно. Нельзя было начинать охоту, не заручившись поддержкой Ом-аа.
Дождавшись, пока кабаны уберутся прочь, Та-та и Но-та спустились на землю. Может быть, еще не все потеряно? Та-та подобрал свою палицу: на зубах Дарующего Жизнь осталась запекшаяся кровь и немного щетины раненого кабана. Та-та соскреб все это на дубовый листок, потом слепил из земли шарик и вдавил туда скудные крохи ускользнувшей добычи. Затем Сероглазый для верности намазал свой магический земляной комочек кровью убитого поросенка.
— Ом-аа! — воскликнул Та-та, поднимаясь и простирая руки к Солнцу. — Ом-аа ва! Да ма! Великий бог! Даруй нам эту добычу! Позволь нам съесть ее, как я съедаю эту землю — МА! — Та-та проглотил земляной шарик. — Но! Убей ее!
Но-та сидел чуть поодаль и, усмехаясь, следил за странными действиями Отца. Голова Калеки была склонена немного на бок, рот приоткрыт, и в выражении его лица, как показалось Та-та, не было ни восхищения мудростью вождя, ни преклонения перед могуществом светящегося Духа.
— Та-та да ма! — стукнул себя в грудь Та-та, но Калека и на этот раз только усмехнулся.
— Ом! — добродушно заявил Но-та, показывая на себя и на Отца небрежным жестом. Обида и гнев вспыхнули в душе Та-та. Не видя мыслей Калеки, он по его интонации и жесту понял смысл сказанного: Ты и я, оба мы никуда не годимся!
— Хо! — рявкнул рассерженный Та-та, приказывая Калеке следовать за ним.
Он шел по свежему кабаньему следу: отпечатки копыт виднелись кое-где на влажной земле, кусты сохранили запах животных, и время от времени Та-та замечал темные пятна крови, оставленные раненым зверем. Они прошли всего несколько сотен шагов, когда из груди Та-та вырвался торжествующий крик: впереди он увидел лежащего на боку кабана. Из спины его торчало копье, земля вокруг намокла от крови. Зверь был мертв.
— Аа ва! — воскликнул Та-та. — Та-та да ма!
Калека был потрясен до глубины души. Отец оказался куда могущественнее, чем это можно было предположить. Но-та присмирел и больше не насмехался над Та-та. Они набрали хворосту и двинулись в обратный путь: Калека волочил за задние ноги тяжелую тушу, Сероглазый нес сухие ветки для костра.
Войдя в пещеру, Та-та был весьма удивлен громким шумом, раздававшимся из жилища огня. Прислушавшись, он понял, что шум этот — ни что иное как голоса множества одновременно говорящих людей. Он разбирал знакомые слова… Сомнений не было: стараниями Ма-ма вся Семья за время его отсутствия научилась разговаривать!
Та-та прошел во внутреннюю пещеру и бросил хворост на пол.
Люди притихли при его появлении, только Ма-ма сочла своим долгом прокомментировать возвращение вождя:
— Та-та ма аа! — Могучий ТА накормил огонь!
Чужие мысли захлестнули сознание Та-та. Картинки наплывали одна на другую, безнадежно запутываясь и сливаясь в нелепые бессмысленные химеры. Усилием воли он отогнал их. В такой толпе способность видеть мысли оказалась бесполезной.
Та-та успел заметить изменение обстановки: кто-то поставил в каменную нишу в стене пещеры закопченный череп Отца. Мерцающие языки пламени освещали его снизу, придавая и без того страшноватому предмету еще более жуткий вид. Та-та невольно вздрогнул, впрочем, он не мог отрицать, что этот череп, несомненно, будет способствовать благополучию Семьи и мощи Аа.
Во внутреннюю пещеру ввалился запыхавшийся Но-та с тушей кабана. Кабан был встречен восторженными криками.
— Ма! Ва! — орали проголодавшиеся люди.
— Та-та да ма! — восхищенно произнесла Ма-ма, и ее голос, спокойный и сильный, перекрыл все остальные. И тут один из подростков, вальяжно растянувшийся на обрывке шкуры у самого очага, протянул лениво:
— Ом да ма.
Та-та почувствовал, как волосы вздыбились у него на загривке. Он был рассержен и огорчен таким поведением своих соплеменников. Едва научившись произносить слова, они уже использовали их на свой лад и совершенно неподобающим образом.
«Все мы медведи!» Это надо же! Та-та начинал понимать, какую они с Ма-ма совершили ошибку, дав слишком много воли этим людям и приравняв их таким образом к себе. Вглядываясь в галдящую толпу у костра, Та-та все больше убеждался в этом. Две матери обгладывали медвежьи кости. Они ели без его позволения и нимало не смущались этим. У-та, молодой длиннорукий брат, открыто приставал к толстозадой сестре; оба были настолько увлечены друг другом, что не обращали на Отца никакого внимания.
Та-та подбросил веток в угасающий костер и сел на пол.
— Ом-аа, — бормотал он себе под нос, так, чтобы никто его не услышал. — Хо аа! Подскажи мне, что делать!
Та-та размахивает дубиной прежнего Отца. Молодые братья в ужасе разбегаются по углам пещеры. Но вот дубина вспыхивает ослепительным пламенем, огонь заполняет помещение, и все исчезает.
Легче всего было вернуться к тому положению вещей, которое существовало во все времена. Силой заставить людей подчиниться. Стать таким же Отцом, как тот, кого они вчера съели. Но великий Аа не желал этого.
Все молодые братья похожи на старого Отца. Вдруг фигуры братьев вспыхивают; огненные языки лижут их плечи и волосы, затем сливаются в один сияющий круг. А у братьев снова появляются их собственные лица.
Наконец-то Та-та понял все. Молодые братья, да и женщины тоже, сожрав Отца и дав волю своим долго сдерживаемым желаниям, возомнили себя — все без исключения — полноправными Отцами. Но тут-то они ошибались! В Семье не было больше Отца-человека, как не было медведя — Дарующего Жизнь. Отцом для них отныне был Ом-аа, неугасимое пламя. Ему они отдали свою силу, он поглотил их ТА, подобно тому как прежний Отец лишил мужской силы Калеку. Ом-аа собрал в себе всю мощь Отца, медведя, Та-та и всех юношей и подростков Семьи. Значит, теперь все женщины племени и вся еда принадлежат ему, и каждый, кто посягнет на права огненного бога, будет жестоко наказан.
Та-та сурово оглядел своих сородичей. Как ему передать им свое знание? Как объяснить им новый закон, по которому они должны теперь жить?
И Ом-аа пришел на помощь своему верному сыну, предоставив ему возможность донести до людей свое слово.
Длиннорукий У-та крепко обнял трепещущую от страсти сестру и попытался соединиться с ней. Внезапная невыносимая боль исказила его лицо, и юноша с криком отстранился от женщины. Свежая рана на его звере открылась, и кровь потекла на камни.
Та-та вскочил на ноги и выпрямился во весь рост. Пламя освещало его стройное тело, черный медвежий мех поблескивал на его плечах.
— Хо! — выкрикнул он властно и громко, и все мгновенно затихли, напуганные грозным видом вождя. Прислушиваясь к его словам, они видели только его мысли, которые в этот момент были настолько сильны, что вытеснили из их сознания все прочие образы.
— Ом-аа ва! — говорил Сероглазый, простирая руку к огню. — Ом-аа ва та! Огненный Дух — наш Отец! Ом-аа ма та! Он поглотил вашу силу! Ом у! Мы все — ничто перед ним! Ом но! Мы отныне не смеем соединять свои тела. Аа но та! Иначе великий Дух лишит вас силы. Ом но-та! И все вы будете подобны калеке. Та-та да ма! Я же был, есть и буду могучим медведем, которому все вы будете подчиняться!
На этом Та-та закончил свою речь и перевел дыхание. Все молчали, понурив головы. Никто не осмелился возразить ему. Огненный бог торжествовал победу.
Кабана им хватило на три дня, в течение которых люди выходили из пещеры лишь затем, чтобы утолить жажду или принести дров. Право первым начинать трапезу теперь всецело принадлежало огню. Он выпивал кровь и съедал то, что ему нравилось: шерсть и жир, а все остальное делал вкусным и мягким, заботясь о своей Семье. Огонь любил, когда его кормили кабаньим жиром: растопленное сало, шипя, растекалось по горящим головням, и пламя тут же вспыхивало ярче и принималось весело потрескивать.
Затем Та-та выхватывал из костра поджаренное мясо и ел сам. Только после этого он кормил остальных. Правда, тут уж очередность не соблюдалась; более того, Та-та не позволял мужчинам отнимать лучшие куски у детей и женщин.