Он положил ее у кровати — станет пепельницей, ибо, живя в одиночку, опасался пожара. Никто в такую минуту его не разбудит, не успеешь и брюки надеть. К салату из свеклы его не приучали, хотелось есть. В Копенгагене в таких случаях пьют воду, пишет Гамсун в книге "Голод". Сунеп схватился за горлышко графина. Пить или не пить? Котят в реке топят, такова судьба котят и городских рек, — но разве в приличных колодцах не тонут лягушки? Тут в дверь постучали, и Сунеп отставил графин, чтобы не подумали, что он схватил его с целью самообороны.
— Войдите! — Он включил голую потолочную лампочку.
В Гауяскалнсском санатории он не успел вернуть десять рублей шоферу, семь электрику, но это были картежные долги — значит, кавалерские долги, которых не взыскивают; но пять рублей лаборантке… В Бирзгальскую книгу адресов он ведь еще не был занесен. Вошел длинный, тощий юноша в джинсах, кедах, рубашке, нижние углы которой были завязаны модным узлом над пупком. Светлые, мягкие волосы вились и опускались на Лоб яйцевидный, взгляд нервный. Нечто гамлетовское.
— Добрый вечер, — сказал вошедший искусственно низким голосом, поставил на стол бутылку молока, сунул ладони в пришитые спереди штанов карманы и опустил большой, мягко округлый подбородок, как огурец, на грудь, чтобы можно было смотреть исподлобья. Хоть поза и стандартная, но стандарта всемирного.
— Меня звать Андрис Скродерен, с нижнего этажа. Мать велела принести молоко, потому что у вас, мол, еще ничего нет. Можете получать его каждый день. Только — это козье молоко!
— Мне нравится козье молоко, я в свое время, болея туберкулезом, пил его вместо лекарства. Извините, что не могу предложить присесть.
Скродерен ходил по комнате, демонстрируя темперамент.
— Завтра принесу вам стул, у нас на чердаке в сарае есть несколько расхлябанных. Значит, вы будете худруком нашего сарая, пардон, дома культуры. Там нет никакой жизни. Надо бы устроить литературный вечер, пригласить своих поэтов и художников. У меня несколько стихотворений напечатано в районной газете. Но теперь редакция что-то жмется. — И глаза поэта мрачно загорелись, он вспомнил последний разговор в редакции: "Знаете ли вы, как в Америке ограничивают урожай пшеницы? Доплачивают, чтобы не сеяли. Мы будем высылать вам бесплатные экземпляры газеты, а вы за это обещайте не присылать стихов".
— Литературный вечер в доме культуры абсолютно необходим, — подтвердил Сунеп в благодарность за молоко. — Вы тоже — работаете в области культуры?
— Нет, не дано; я грузчик в потребсоюзе. Надо будет осенью перебираться в Ригу.
— Осенью здесь будет другая культурная жизнь.
— Ну, доброй ночи. Мать сказала, что у нас можно брать и яйца.
Напившись молока, Сунеп пододвинул стол поближе к кровати и выгрузил на него свою библиотеку, состоявшую из двух справочников: "Календарь природы", в котором можно было найти все необходимые для клубного работника юбилейные и памятные даты; и второй — книжечка в черном переплете, которую однажды, дурачась, подарили ему больные санатория, — в одном переплете уголовный и гражданский кодексы ЛССР. В эту минуту Сунеп испытывал легкую грусть по обжитой чердачной комнатке над санаторным клубом. Там каждый вечер он клал у постели свежие газеты, журналы и читал их до полуночи. Читал также взятые на время у больных журналы мод, начиная с эстонского "Силуэта", кончая боннской "Бурдой", потому что он хотел знать, как живут в мире люди, в том числе мужчины, какие колготки носят, какие галстуки подвязывают, какие корсеты уменьшают серединную часть фигуры и как в игральном зале у рулетки в Монте-Карло крупье обеими руками в обе стороны одновременно раздает жетоны и выплачивает деньги. Сунеп тоже сумел бы жить, как живут на свете, но всегда не хватало денег…
Ночь в Бирзгале была идиллически тихой. Две собаки за рекой лаяли дуэтом, и петух из сарайчика Скродеренов звал утро.
Утром умываться не то что хотелось, но нужно было, иначе Скродерены могли бы рассказывать, что новый жилец не моется. В зелено-белых пижамных штанах, костляво-ребристый, полотенце через плечо — Сунеп отправился к реке.
В реке он отыскал глубокую яму, в которой не росли даже белые лилии, и там поплескался. Вернувшись, Сунеп нашел у дверей бутылку молока. Вот где уместно слово "культурное обслуживание"! Прямо как в Англии или Голландии, обрадовался Сунеп. За молоко обычно расплачиваются два раза в месяц. Значит, по крайней мере две недели можно пить спокойно.
По пути в дом культуры он завернул к ресторану и на вывеске прочел, что заведение называется "Белая лилия". Название, наверное, выбиралось в надежде, что оно умерит пьянство. Анни не было. Сунепу из краника налили в чайный стакан обычный, натуральный, полезный для здоровья кофе, от которого не колотится сердце и которое не влияет на почки. В киоске он купил молочную колбасу, сыр, маргарин и хлеб, чтобы стать независимым от цен мясных блюд ресторана, иначе до зарплаты не дожить. В нише киоска на горлышках пустых бутылок сидел востроглазый мужик в клетчатой рубашке и тянул пиво. Лысая башка загорела до цвета луковичной шелухи и поворачивалась вслед прохожим. Сегодня утром у его ног лежал прежний портфель, из которого выглядывал стеклянный глаз уровня и испачканная глиной рукоятка молотка. Значит, печник или горшечник, а может быть, даже художник на керамике. Пока киоскерша взвешивала молочную колбасу, печник поднял бутылку и сказал Сунепу:
— Твое здоровье! Ха-ха-ха! Ты теперь доме культур будешь учить играть театр. Если ты мне поставишь бутылка пиво, я этот печка комнате актер сложу до осень. — Потом он стал рядом и понизил голос. — Если тебе когда-нибудь вечером нужен водка, я тебе скажу, где можно достать. Я живу на берег река за дом культур. — Все это он произнес только для Сунепа, потом, по своей привычке, громко и внезапно рассмеялся, так что сам черт не мог понять, в шутку ли говорил он или всерьез. — Я же вижу, что тебе тоже нравится этот штука. Ха-ха-ха! — Потом опять потихоньку: — Сегодня в обувной отдел будет туфли на каучук подошва. Пошли, иначе опять попадешь и газета. — Многозначительно прищурив глаз, он взял портфель и, широко размахивая им в такт шагов, ушел по улице, которую Сунеп еще не успел узнать.
— Это Шепский, — пояснила киоскерша.
— Я так и думал, — ничего не думая, сказал Сунеп.
Там, где переулок сворачивал к дому культуры, по другой стороне улицы, он заметил салатного цвета киоск с мороженым. Заметил, возможно, потому, что возле него стояла девушка в белом халате. Из пикапа парень выкатил цилиндры мороженого и вставил их в бочки со льдом. Походил он на поэта Скродерена, и распятие тоже виднелось на груди, только волосы на сей раз прикрывала шляпа с завернутыми кверху полями, какие якобы носят в армиях Новой Зеландии и Австралии. Девушка казалась самой красивой из всех увиденных Сунепом в Бирзгале. И девушка, заметив Сунепа или обратив внимание на его желтый расчерченный пиджак, тоже смотрела на него. Внезапное влечение Сунепа к мороженому не остановило даже то соображение, что вместо этого ненужного десерта можно было бы купить буханочку хлеба, который в отношении калорий гораздо более необходим.
— Пожалуйста, одно мороженое, но потеплее!
— Придется вам согревать его самому! — Красотка, улыбаясь, подала мороженое.
Ее волосы даже днем поблескивали фиолетовым оттенком, как лучи луны. Будто их и не укладывали, они сами расползались так вот по плечам, свидетельствуя о долгой работе перед зеркалом и о лаке для волос. Черное обрамление глаз — тоже долгая работа в утренние часы. И открытый, даже по-детски наивный взгляд, будто сама она не знает, что ее полные, приоткрытые, но красивые губы, не то что негритянски круглые губы Бриджит Бардо, так и хочется поцеловать, чтобы потом девушка в изумлении воскликнула: "Разве вам это нравится?" По некоторым признакам можно было догадаться, что под халатом прячется всего лишь экономный купальник из цветастого ситца. Но разве тому, кого природа так одарила, что-то еще нужно?
— Вы будете руководить художественной частью, мне Анни говорила, — сказала девушка. Голос ее, в отличие от наивных глаз, казался несколько резковатым, говорила она нарочито безразличным тоном, растягивая слова. — Надо будет и мне принять участие.
— В кружке бальных танцев?
— Не пойдет! Кто теперь так танцует на вечерах? Наверно, надо совершенствоваться в драматическом. Прошлым летом я снималась в фильме…
— В фильме? — Сунеп с уважением повторил магическое слово, которым многие девушки выражают мечту своей жизни вплоть до замужества.
— Да. На лугу за Леяскрогском снимали какой-то фильм, об одном колхозе, что ли. Мы кривлялись, будто бы сено сгребали, вроде сахарную свеклу или репу пололи и прорывали. Потом будто бы после работы купались. Там меня снимали совсем одну, в купальнике.
— Правильно, у вас божественная фигура.
Девушка оживилась, стала говорить быстрее:
— Да, у меня хорошие размеры… У Софи Лорен побольше, но она же актриса с мировой славой… Режиссер Микаусис сказал, что с моей фигурой я вполне могу участвовать в художественных фильмах.
— Микаусис? Знаком. Мы вместе с ним… немножко прикладывались, — как бы между прочим признался Сунеп.
— У вас связи и со студией?
— Да. Когда бываю в Риге, захожу к нему в студию. — Супен не лгал, потому что пять лет назад Микаусис два месяца лечился в Гауяскалнсском санатории и вместе с Сунепом выпил бутылку вермута. — Значит, до свидания в доме культуры, уважаемая…
— Меня зовут Азандой, — сердечно призналась девушка, забыв, что стиль требует полного безразличия.
— А меня — Бертул, а проще Берчу.
Сунеп раскланялся и ушел! Никто еще так не кланялся Азанде этим летом.
"Она примерно вдвое моложе меня, — вздохнул Сунеп, — но разве в романах не бывало такое… если пожилые господа имеют авто и поместье. А отсутствие денег я могу восполнить долгами…"
Гулкими шагами, звучавшими точно в пустой церкви, Сунеп пересек зал и через сцену попал в крыло дирекции. Седой бухгалтер Бока перелистывал бумаги, левой рукой придерживаясь за маленький подбородок.
— Вы — уже на полном газу! — приветствовал Сунеп.
Бока в ответ приветливо улыбнулся:
— Тороплюсь, еще пожарники меня ждут. Директор велел передать, чтобы вы сами занялись чем-нибудь. Если хорошо пойдет дело, послезавтра вернется.
— А он-то где — раков ловит, что ли?
— Нет, тут мероприятие понадежнее: они с зятем в Ленинград подались, картошку повезли.
— Как у вас тут обстоят дела на поприще культуры, ну — вообще?
Бока отпустил подбородок и открытым взглядом посмотрел на Сунепа:
— Пока денег маловато. Осень на носу, придется из собственного кармана платить руководителю кружка танцев для поколения пенсионеров, преподавателю игры на аккордеоне для детей. Летом ходят без пальто, но осенью нужна будет гардеробщица, — чай, не в Африке живем.
— Подумаем, напряжем все силы и мысли! Скажите — кто этот Шепский, который у киоска двадцать часов в сутки пьет пиво?
— Официально — гончар, на самом деле безбожная тварь. Это единственный человек в Бирзгале, который работает, когда захочет, — грустно сказал Бока.
— Безбожников у нас навалом.
— Я не о том, что он неверующий, Шепский грабит своих ближних и дом культуры тоже. Он числится при ремстройконторе. По весне разваливает десяток старых печей, в этом году развалил и в нашей комнате для актеров, а новые ставит только тем, кто ему как-нибудь.
— Понимаю — подносит. Но почему же позволяют ломать печи, если знают, что за фрукт этот Шепский?
— Людей посредством лекций и литературы учили верить в человека. Все каждый год надеются, что Шепский за зиму исправился. Но помимо всего прочего есть подозрения, что Шепский нечист на руку; так, немножечко имеет слабость к серийным товарам, скажем, к мужским носкам, алюминиевым котелкам или к маргарину в пачках.
— У вас прелестная продавщица мороженого. Надо бы привлечь ее для объявления программы… Пока в моде мини-платья… Мужчины станут покупать билеты только для того, чтобы поглядеть на ее ноги. А женщины будут покупать для того, чтобы присматривать за мужьями. — Сунеп уже вообразил себе, как Азанда стоит на сцене, на островке света, по-девичьи невинно и в то же время изысканно бесстыдно поставив одну ногу, согнутую в коленке, перед другой.
— Одними ногами программу не объявишь, надо еще уметь читать, — вздохнул Бока. — Эту Азанду зовут и Козандой.
Производное от существительного "коза"? Стареющие дамы от ревности порою так именуют своих молодых соперниц.
— Допустим… — нейтрально ответил Сунеп. — Раскроем нашу стратегию: где журнал учета работы? Где план?
— В кабинете директора на столе.
Сунеп вспомнил уютный уголок декоратора с этикетками от бутылок на стенах, вздохнул и сел за стол Касперьюста. Перед ним простиралось стекло, будто замерзшее озеро, в котором, как подо льдом, плавал одинокий календарь. Как свою визитную карточку, Сунеп сунул под стекло цветное фото девушки в купальнике, которое вырезал из немецкого "НБИ". Затем открыл журнал учета работы. "В дальнейшем эту разновидность фантастического романа буду писать я сам", — он улыбнулся, глядя, с какой точностью записано количество слушателей на лекциях и собраниях. 48 и даже 313. Точное число посетителей ведь можно определить только на тех мероприятиях, где продаются входные билеты! Потом Сунеп начал размышлять и фантазировать о дальнейшей работе в Бирзгальском доме культуры, только изредка отрываясь от журнала, поглядывая на тенистые клены за окном. Листья деревьев на фоне побеленной, но смытой дождем стены молочного завода казались необычно чистыми.
Женский ансамбль "Волынка" вместе со скрипачом необходим. Пусть поют не только на крестинах и похоронах, но за деньги и на свадьбах, и на юбилеях! Надо поговорить с Бокой, как это можно оформить и зафиксировать в бумагах. Три рубля за песню. Больше пяти вряд ли кто пожелает, чтобы не задерживать выпивку, которую зовут тостами. Хористки получают гонорар натурой за столом, а в кассу дома культуры вносят пятнадцать рублей. Образование у нас бесплатное, а то можно бы кое-что содрать с посетителей Народного университета. Ничего не попишешь, их охраняет конституция. Будем нажимать на курсы танцев. Что обычно учат? Фокстрот, быстрый вальс, медленный вальс, танго и еще кое-что. А что танцуют? Коктейль. Курсы давно отстали от жизни. Будем реформировать! Шейк, твист — хотя это тоже не свежо, однако элементы их чувствуются везде, как говорится, и в кабаке, и в церкви, то есть в доме культуры. Курсы кройки и шитья за 30 рублей. Выше нельзя, там занимаются и старше тридцати. Те умеют повысить голос. Слишком редко мы сдаем огромный зал. Заглянем в абонентную книгу телефонов. Общество охотников. Так. Заставим устраивать у нас смотр трофеев — клыки диких кабанов, шкуры енотов, лосиные рога, лающие гончие собаки на привязи, и все это зрелище откроют трубные звуки охотничьего рога с крыши дома культуры. Охотники должны только уплатить за наем зала. А свадьбы? Тут прежний руководитель оставил статистику, наверное тоже напал уже на денежный след. Поженились тридцать две пары. Латыши все еще любят устраивать свадьбы, как во времена шведов, когда губернатор законом запретил гулять и пить дольше трех суток и пива предписывалось только ведро на глотку. Пусть вкатывают пивные бочки в дом культуры и платят за наем!
Сунеп встал и, восторженный, как агент, застраховавший десять "Жигулей" и три жизни, стал шагать по кабинету. От желания действовать он ощутил приятное напряжение в тощих бицепсах. Тут Сунеп остановился возле висевшего на стенке пиджака национального покроя из ткани болотного цвета и черной круглой шляпы, прикрывшись которой Касперьюст в соответствующем кружке тихой рысцой танцевал народный танец "Литениетис". Брюки были уже потрепанными, да и локти пиджака показывали структуру ткани. Нечего прибедняться. В бюджете предусмотрены средства для новых костюмов. Придется списывать не меньше восьми комплектов. Оторвать рукав, показать комиссии по списанию, а остальное надо попытаться сбыть на сторону помимо комиссии. На витрине, рядом с необыкновенно большой свиньей, вырезанной из дуба, у которой вместо седла была прикреплена серебряная пластинка, лежала электрогитара. Надо бы посмотреть, не залежалась ли она слишком. Эту штуковину всегда можно загнать этим горе-гитаристам, которые струны щиплют, как гусей.