— Трубочист, — показал Миша на черного человека.
Незнакомый дядя рассмеялся.
— Нет, машинист. Этот человек управляет машиной и двигает наш пароход.
— Мой папа тоже машинист был, — задумчиво сказал Миша.
— А где твой папа?
Миша поглядел на дядю, вспомнил, что мама не велела никому говорить, где папа. Дядя смотрел на Мишу добрыми глазами, улыбался, гладил по курчавой головенке.
«Дядя добрый», — подумал Миша и доверчиво сказал:
— С большевиками ушел. А к нам ночью приходили солдаты, кричали на маму. Мама все плакала. Теперь мы едем в другой город.
Рука дяди остановилась на головенке Миши.
— А как тебя зовут?
— Мишей.
— А папу твоего как звали?
— Димитрий Иванович Киселев.
Незнакомый дядя нагнулся к Мише, опять погладил его по головке и ласково сказал:
— Ну, беги, Миша, к маме. Где твоя мама?
— Наверху.
Миша побежал на верхнюю палубу. Вскоре туда же поднялся и высокий бородатый дядя. Медленно обошел палубу, увидал на корме Мишу рядом с бледной молодой женщиной и остановился у борта, недалеко от них. Миша тотчас же подошел к дяде и стал глядеть через борт вниз, где сидели мужики с мешками.
— Куда они едут? — спросил Миша.
— Искать работы в город.
— Зачем?
— Есть хотят. Заработают денег, хлеба купят.
— А у них дома нет хлеба?
— Должно быть, нет.
Миша задумался.
— Это твоя мама? — спросил дядя, кивнув на молодую женщину.
— Угу.
Дядя сел возле Наташи, кивнул на Мишу головой.
— Занятный малыш, все знать хочет.
Наташа молча улыбнулась.
— Далеко едете? — спросил незнакомец.
Наташа назвала город, в который ехала с Мишей. Это был как раз город, откуда бежал кузнец Василий.
— У вас там есть родные?
Наташа грустно покачала головой.
— Нет.
— Ну, знакомые? К кому же вы едете?
— Не знаю. Ни к кому.
У Петрухина был адрес Васильева товарища.
— Вы хотите, я дам вам адрес одного моего товарища?
Наташа молча взглянула на незнакомца. Его участие казалось ей подозрительным. Но вместе с тем невольно тянуло рассказать все о себе этому суровому на вид человеку: так подкупал задушевный голос Петрухина.
Петрухин подвинулся ближе к Наташе и, не глядя на нее, тихо сказал:
— Слушайте спокойнее. Делайте вид, что ведете обыкновенный разговор… Я товарищ Димитрия.
Наташа задрожала с ног до головы. Вся подалась к Петрухину, но собрала все силы свои и почти спокойно спросила:
— Где он? Жив?
— Жив. Ушел вместе со всеми.
Наташа положила руки на бьющееся сердце.
— Вы это хорошо знаете?
— Вместе отступали. Он сел на пароход, я не успел.
— Жив, жив, Димитрий жив… Но, скажите, как вы узнали, кто я?
Повернулась к Петрухину, впилась тревожным взглядом.
— Мне Миша сказал свое имя и как зовут его папу.
У Наташи исчезло последнее сомнение. Облегченно вздохнула.
— Но кто же вы?
— Я — Петрухин, Алексей Петрухин.
Петрухин вынул записную книжку, написал адрес, вырвал листок.
— Ну, вот вам адрес товарища. Расскажите ему все о себе. Кланяйтесь от Василия-кузнеца.
Петрухин пожал руку Наташе, погладил Мишу по голове и спустился на нижнюю палубу. Больше Миша дядю не видал.
Глава шестая
Ветер дует сильнее
Арсенал на обрыве. Внизу мутно плещется река. Налево город, направо станция, сзади поле.
По крутому обрыву ходит часовой, тихо мурлычит длинную, как осенняя ночь, песню. Остановился над обрывом, устало оперся о винтовку, слушает неясные шорохи ночи. Рядом зашелестела трава, посыпались комья земли с берега, будто ступил неосторожный кто. Часовой вскинул винтовку, щелкнул затвором, крикнул тревожно:
— Кто идет?
Тихо.
Плещутся волны внизу. По сухому бурьяну сторожко ползет ветер. Часовой тяжело перевел дух, унимает рукой бьющееся сердце.
— Ох, испужался как!
Не успел додумать. Взметнулась из травы большая черная птица, клюнула клювом железным в самое сердце. Охнул часовой, выронил винтовку из рук, ткнулся ничком на холодную, землю. Прянули из-под обрыва темные фигуры.
— Скорее, скорей!
Заработали ключи, отмычки, подпилки. Бесшумно открылись широкие двери арсенала. Из темноты вынырнули две подводы. Люди молча и торопливо выносили ружья, пулеметы, ленты, грузили на подводы.
— Скорее, скорей!
На рассвете третьего дня к Чернораевой заимке подъехали две груженые подводы. На передней сидели Алексей с Настасьей, на другой — Иван Каргополов. Чернорай вышел открыть ворота. Подошел к подводам, подсунул руку под завязанное торпище, нащупал холодные дула ружей.
— Ну парень! — удивленно сказал Чернорай, покрутив головой.
Петрухин весело улыбнулся.
Управляющий губернией получил секретное донесение. В двух смежных уездах появились шайки вооруженных людей. Нападают на милиционеров, на почтовые отделения, на волостные земства.
Управляющий вызвал начальника милиции. Молча протянул бумажку.
— Вы знаете об этом?
— Да, знаю.
— Меры приняты?
— Меры приняты, господин управляющий, но дело не в том.
Управляющий вскинул холодные глаза, сухо спросил:
— В чем же?
— Я думаю, что это большевистские банды.
Управляющий рассмеялся.
— Что вы, дорогой мой? Откуда они? Большевики за Уралом!
Начальник милиции молча стал рыться у себя в портфеле.
— Читайте донесения, господин управляющий. Я это дело знаю, у меня донесения обоих начальников уездной милиции есть. В свое время я ознакомлял с донесениями и вас. Вот смотрите.
Начальник милиции протянул управляющему несколько листков бумаги.
— Много раз высылались для преследования банд небольшие отряды милиции. Почти все отряды полностью истреблялись. Высылают большой отряд, шайки словно сквозь землю проваливаются. Ясно, что здесь не обходится без участия крестьян, которые скрывают преступников и сообщают о каждом нашем шаге.
Начальник немного подождал, не возразит ли что управляющий, и почтительно продолжал:
— Затем далее. Убивают милиционеров, нападают на те волостные земства, которые пользуются среди крестьян особенно дурной славой, убивают тех, кто особенно отличался при свержении большевизма. И в то же время крестьяне спокойно ездят по всем дорогам и никаких несчастных случаев с ними не обнаружено. Управляющий губернией задумался.
В полночь к пристани Авдеевской подошел отряд в два десятка вооруженных людей. Старший, высокий чернобородый человек, прошел в контору.
— Скоро снизу пароход будет?
— К утру должен быть.
— Можно людям в конторе обождать?
— Можно, конечно. Откуда вы?
— Из Степановки, большевиков ловили.
— То-то я гляжу. Откуда, думаю, здесь солдаты.
Отряд разместился в конторе.
На рассвете к пристани подошел пароход. Бросили сходни. Два десятка ружей направились на выходящих.
— Стой, ни с места!
Толпа шарахнулась назад.
Высокий чернобородый с пятью вооруженными людьми вошел на пароход и прямо на верхнюю палубу.
— Ваши документы!
Дрожали колена, тряслись белые, холеные руки у предъявлявших документы.
Восемь человек в темно-зеленых френчах, с погонами на плечах, свели на берег. Чернобородый остановился у сходней.
— Нижнюю палубу не трогать! Сходи, кому здесь слезать, не бойся!
Мужики с мешками нерешительно мялись. Маленький чернявый мужичонка с сундучком на плечах протолкался вперед.
— Че, паря, стоять-то, мы люди свои, пойдем!
За мужичонкой тронулись и другие.
— Убирай сходни!
Старший — Петрухин — насмешливо взял под козырек.
— Счастливо оставаться, господин капитан!
Капитан брезгливо скосил бритое толстое лицо и нагнулся к трубке.
— Впе-ред! Ти-хай! Пол-ный!
Рота солдат целый месяц крутилась по уезду и никак не могла напасть на след отряда Петрухина. Алексей появлялся неожиданно, разоружал милиционеров, нападал на небольшие отряды солдат и словно сквозь землю проваливался. Захваченное оружие свозилось в овраг — в версте от Чернораевой заимки; люди из отряда расходились по своим деревням…
Рота заночевала в Костине. В большом шатровом пятистеннике Степана Максимыча, Чернораева свата, разместилось с десяток солдат. У Степана Максимыча душа нараспашку, сразу четвертную бутыль самогону на стол.
— Пей, — защитникам нашим завсегда рады!
Солдаты попробовали.
— Эх, скусная, язви ее в бок!
— Скусная? Эй, старая, волоки еще!
Пили солдаты, Степан Максимыч наперед старается. Запели песни, хозяин пуще всех заливается.
— Эх, да эх, да э-э-х!
Стали целоваться. Степан Максимыч со всеми в обнимку.
— Ты што думаешь, да мы их, этих большевиков, язви их в бок, во… вдрызг!
— Обязательно! — поддакнул Степан Максимыч.
В лоск уложил солдат крепкий самогон. Свалился и Степан Максимыч вместе с ними. А ночью тихо поднялся, вышел на двор. От сараев метнулись темные фигуры.
— Ну что, дядя Степан?
— Готово, входи.
Алексей, Василий-кузнец и Иван Каргополов тихо вошли в избу, забрали десяток винтовок и так же тихо вышли. Степан Максимыч постоял в раздумье, спустился в погреб, нацедил ковш медовухи и, не отрываясь, выпил. Вернулся в избу, лег вместе с солдатами и почти тотчас же крепко уснул.
Утром Степана Максимыча разбудили солдаты.
— Эй, хозяин, вставай… хозяин, эй!
Степан Максимыч нехотя приподнял тяжелую голову.
— Ну что?.. Какая еще там болячка?
— Вставай, пропажа у нас, ружья украли!
Степан Максимыч быстро вскочил с пола, оторопело уставился на солдат еще не отрезвевшими глазами и изумленно развел руками:
— Гляди-кась, паря, а?
Солдаты смущенно топтались на месте.
— Ну че, робя, делать будем?
Сверху, в широких отлогих берегах, спускается пароход. В рубке первого класса два чиновника в темно зеленых бархатных околышах, молодой поручик, две-три дамы. В углу за отдельным столиком высокий, чернобородый — не то купец, не то подрядчик — пьет чай. Перед ним большой чайник с кипятком, чайник поменьше, для заварки чая, стакан, жестяная коробка с мелко накрошенным сахаром.
Поручик кипятится.
— Нет, вы представьте, какое нахальство. Среди бела дня, в двух шагах от уездного города, грабят, убивают, ни проходу, ни проезду.
— Да, обнаглели окончательно большевики, — соглашаются чиновники.
— Какие большевики, — волнуется поручик, — просто банды разбойников! Ну, да мы их в два счета. Раз, два и готово!
— У вас много людей с собой?
— Пятьдесят штыков. Да я с десятком моих людей всю эту сволочь разгоню!
Чернобородый поставил на стол допитое блюдечко, потер платком потную шею и повернулся к поручику.
— Говорят, Петрухин какой-то орудует?
Поручик презрительно пожал плечами.
— Никуда не денется: не сегодня-завтра быть бычку на веревочке.
Чернобородый усмехнулся одними глазами и постучал крышкой чайника.
— Ну-кась, малец, еще чайничек…
Вечером в Змеевке села на пароход партия плотников. У всех сундучки, топоры, пилы.
— Куда вас столько?
— В Алешкине церковь строили, теперь по домам.
На ночь плотники устроились возле солдат, — кто на нарах, кто на полу. Тускло светит огонек посреди парохода. У нар, где у стенки рядком приткнуты ружья, взад-вперед ходит часовой. В полночь с нар, где лежали плотники, из кучи тел поднялся человек. Широко позевнул, нехотя поскреб под мышками, спустил ноги с нар. Тихонько подошел к часовому и негромко спросил:
— Слышь-ка, земляк, куда до ветру сходить?
— Вот, иди прямо, там, налево, в проходе увидишь.
На обратной дороге завели разговор.
— Куда гонят, земляк?
— Шайку ловить. Шайка появилась.
— Грабители, што ль?
— Кто знает, говорят, большевики.
Человек покрутил головой.
— Гляди-ка, дела какие. Покурить, что ль?!
Вынул кисет из кармана, свернул цигарку. Протянул кисет часовому.
— Держи, земляк.
Солдат свернул цигарку, нагнулся закурить. Вспыхнувшим огоньком осветило колючие рыжие усы. Закурил, хотел выпрямиться, — стальные пальцы сдавили горло, кто-то схватил за ноги. В одно мгновение заткнули рот тряпкой, связали по рукам и ногам. До сих пор, казалось, крепко спавшие плотники вдруг вскочили с своих мест, бросились к ружьям. Кто-то из солдат проснулся, тревожно протер глаза.
— Братцы!
На солдат направились ружья.
— Ни с места!
Алексей Петрухин с тремя вооруженными людьми подошел к одной из кают первого класса и постучал в дверь.
— Кто там?
— Господин поручик, с людьми несчастье.
— Что такое?
Щелкнул ключ в двери. Поручик в одном белье выглянул из каюты. Алексей взялся за ручку двери и шагнул в каюту. Направил на поручика дуло револьвера и угрюмо приказал:
— Одевайтесь, господин поручик, дорога дальняя предстоит.
Поручик дробно стукнул челюстями. Потянулся к кобуре револьвера, лежавшего на столе. Петрухин остановил его спокойным движением руки.
— Это вы оставьте, господин поручик.
— Кто вы такой? Я позову людей! — взвизгнул поручик.
Алексей вздрогнул, — а, этот визг! Шагнул к офицеру, впился загоревшимися глазами в его лицо. Да, да, это он!
Лесная опушка, Вера, Соломон и он, этот палач, с диким визгом топчущий Соломоново тело, — встали перед Алексеем как живые.
Петрухин с глухим стоном схватил офицера за горло.
— А-а, негодяй!
Офицер захрипел. Петрухин опомнился, выпустил поручика из рук.
— Ваши люди обезоружены. Торопитесь. Нам время терять нельзя.
Поручик трясущимися руками натягивал брюки, сапоги, френч. Было досадно за свой страх, хотелось быть спокойным, но зубы помимо воли поручика выбивали частую дробь.
Офицера свели вниз.
Петрухин подошел к лоцманской будке. По бокам будки выросли две молчаливые фигуры с ружьями. Петрухин поднял револьвер.
— К берегу!
Рулевой понял. Ухмыльнулся в широкую бороду и спокойно, как капитану:
— Есть!
Пароход медленно повернул к берегу. Петрухин вошел на капитанский мостик, нагнулся к трубке.
— Ти-хай! Сто-оп!
Пароход мягко ткнулся в песчаное дно. Бросили сходни. Сносили на берег свои сундучки, топоры, пилы. На солдат по-прежнему были направлены ружья. Алексей сошел с парохода последним.
— Убирай сходни!
Пароход лениво захлопал плицами…
Петрухин молча кивнул на офицера головой. Два человека, стоявшие по бокам поручика, вскинули винтовки на плечи.
— Иди!
Через минуту с берега один за другим раздались два сухих коротких выстрела…
Глава седьмая
Курьер
В полдень за серой излучиной реки показался город. Над городом неуклюже ползла сизо-багровая лохматая туча.
Наташа стояла на носу парохода и задумчиво смотрела вдаль. Что-то ждет их на новом месте? Как-то они устроятся здесь? Надо сразу искать работу, — сумеет ли товарищ, адрес которого ей дал Петрухин, помочь в поисках работы…
Киселева вздохнула. Миша, стоявший рядом, обратил к матери серьезное лицо.
— Мы в этот город, мама?
— Да.
— Мы здесь будем жить?
— Да, Миша.
— А к кому мы заедем?
— К знакомому дяде.
Миша немного подумал, взял мать за руку и, понизив голос, спросил:
— А если папа вернется на старое место, как он нас найдет?
Киселева с улыбкой нагнулась к сыну и крепко поцеловала его в губы.
— Я сказала, куда мы поехали, папа найдет нас… Ну, Мишук, пойдем собираться.
Туча медленно уплывала на север, постепенно открывая ближнюю к берегу половину города. В зелени деревьев блеснули белыми пятнами казенные здания. Широкозадые паровые мельницы тяжело и грузно придавили высокий каменистый берег и дымили в небо огромными красными цигарками. Пароход, описывая широкий полукруг, подходил к пристани…