Мы прошли к кассе.
— У меня нет с собой денег, — объявил Каминский.
Стиснув зубы, я достал кредитную карточку. На улице кто-то завел мотор, вот он заглох, снова заурчал, вот затих уже вдалеке. Я подписал чек и взял Каминского под руку. Дверь с шипением открылась. Вот это да.
Я остановился как вкопанный, Каминский чуть не упал.
На самом-то деле я даже особого потрясения не испытал. Мне показалось, будто иначе и быть не могло, будто осуществился гнетущий, но необходимый замысел. Я даже не испугался. Потер глаза. Хотел закричать, но у меня просто не было сил. Я медленно опустился на колени, сел на землю и уронил голову на руки.
— Ну, что там еще? — спросил Каминский.
Я закрыл глаза. Мне вдруг все стало безразлично. Да пошли они к черту, он, моя книга и мое будущее! Мне-то что за дело до всего этого, да зачем мне этот старик? Асфальт нагрелся, тьму пронизали тонкие прожилки света, пахло травой и бензином.
— Цёльнер, куда вы запропастились?
Я открыл глаза. Медленно, с трудом встал.
— Цёльнер! — закричал Каминский тонким, пронзительным голосом. Даже не посмотрев в его сторону, я снова вошел. Тетка за кассой хохотала, точно никогда не видела ничего смешнее. «Цёльнер!» Она сняла трубку, я отказался:
— Мы ведь спешим, а полицейские нам только будут надоедать всякими дурацкими вопросами. Я сам обо всем позабочусь.
— Цёльнер!
— Вы только закажите нам такси.
Она вызвала, а потом потребовала заплатить за телефонный разговор.
— Вы что, спятили? — спросил я, вышел и взял Каминского под локоть.
— Ну наконец-то! Да что случилось?
— Не притворяйтесь, будто не поняли.
Я обернулся. Легкий ветерок колыхал колосья на полях, в небе виднелось несколько прозрачных облаков. Собственно говоря, тихое, идиллическое место. Можно было бы остаться здесь навсегда.
Но тут подъехало наше такси. Я помог Каминскому сесть на заднее сиденье и попросил шофера довезти нас до ближайшей железнодорожной станции.
VIII
еня внезапно разбудил телефонный звонок. Я потянулся за трубкой, что-то упало на пол, с трудом нашел ее и поднес к уху. Кто? Вегенфельд, Ансельм Вегенфельд, из регистрации.— Ну хорошо, — пробормотал я, — дальше что?
Вокруг меня материализовался убогий номер: кровать с высоким изголовьем и стол, на тумбочке лампа с грязноватым абажуром, на стене криво висит зеркало.
— Я звоню по поводу пожилого господина, вашего спутника, — сказал Вегенфельд.
— По поводу кого?
— Вашего спутника, — подчеркнул он, и я насторожился.
Я приподнялся в постели и тотчас же проснулся.
— Да в чем дело?
— Ничего страшного, просто вы должны к нему зайти.
— Зачем?
Вегенфельд многозначительно покашлял. Потом им и в самом деле овладел приступ настоящего, ненаигранного кашля, потом он еще раз многозначительно покашлял.
— В этой гостинице существуют определенные правила. Поймите, есть вещи, которые мы никак не можем допустить. Вы меня понимаете?
— Черт побери, да в чем дело?
— Скажем так, у него посетительница. Отошлите ее или мы будем вынуждены сделать это сами!
— Не станете же вы утверждать…
— Вот именно, — подтвердил Вегенфельд. — Совершенно точно. — Он положил трубку.
Я встал, прошел в крошечную ванную и умылся холодной водой. Было пять часов вечера, я спал таким глубоким сном, что утратил всякое представление о времени. Прошло несколько секунд, прежде чем я вспомнил, что случилось накануне.
Угрюмый шофер увез нас с бензоколонки.
— Нет! — внезапно заявил Каминский. — На вокзал я не поеду. Я хочу отдохнуть.
— Сейчас отдохнуть вы не сможете.
— Еще как смогу. В гостиницу!
Шофер равнодушно кивнул.
— Так мы только задержимся, — запротестовал я, — нам надо ехать.
Шофер пожал плечами.
— Уже почти час, — сказал Каминский.
Я взглянул на часы, было без пяти час.
— До часа еще уйма времени, — уверял я.
— В час я всегда ложусь отдохнуть. У меня уже сорок лет такой режим, и я его не изменю. Кстати, я могу попросить этого господина отвезти меня домой.
Шофер бросил на него алчный взгляд.
— Ну хорошо, — сдался я, — в гостиницу. — Я почувствовал себя бессильным и опустошенным. Тронул водителя за плечо. — В лучшую, какая здесь только есть. — При слове «лучшую» я покачал головой и предостерегающе выставил руки. Он понял и ухмыльнулся.
— В другой я и не остановлюсь, — сказал Каминский.
Я сунул водителю купюру. Тот подмигнул:
— Я отвезу вас в самый лучший отель!
— Надеюсь, — откликнулся Каминский, плотнее запахнул халат, схватил трость и стал тихо причмокивать.
Кажется, его совершенно не беспокоило, что пропала машина, весь багаж, да и мой чемодан вместе с новой бритвой в придачу, у меня остался только портфель. Он наверняка даже не осознавал, что произошло. Возможно, с ним не стоило даже говорить об этом.
Маленький городок: низенькие дома, витрины, пешеходная зона с неизбежным фонтаном, еще витрины, большой отель, другой отель, еще больше, возле них мы не остановились. Затормозили у маленького, жалкого пансиона. Я вопросительно посмотрел на шофера и многозначительно потер пальцами. А это точно самый дешевый? Он подумал и поехал дальше.
Мы остановились у еще более безобразной гостиницы с обшарпанным фасадом и запотевшими оконными стеклами. Я кивнул:
— Замечательно! Видите ливрейного лакея?
— Двоих! — подыграл мне шофер, которому все это явно доставляло удовольствие. — Министры всегда здесь останавливаются.
Я заплатил, дал ему еще чаевых, он их заслужил, и провел Каминского в маленький грязноватый гостиничный холл. Гостиница сомнительной репутации для коммивояжеров, гнетущая, тягостная атмосфера. «Что за ковер!» — восхитился я и потребовал два номера. Странно, человек с сальными волосами протянул мне блокнот, в котором полагалось расписываться вновь прибывшим. На первой странице я написал свое имя, на второй нацарапал какие-то каракули. «Спасибо, носильщик не нужен!» — громко сказал я и провел Каминского к лифту; поскрипывая, кабина рывками стала подниматься и привезла нас в скудно освещенный коридор. Номер у него был крошечный, шкаф открыт, там явно давно не проветривали.
— Вон там висит подлинный Шагал!
— Марк написал больше оригиналов, чем с них успели снять копий. Поставьте лекарства у кровати. Какой странный запах, вы уверены, что это хороший отель?
На тумбочке они почти не помещались; к счастью, вчера я переложил их в портфель: бета-блокаторы, кардиоаспирин, лекарства от тромбозов, снотворное.
— Где мой чемодан? — спросил он.
— Ваш чемодан в машине.
Он нахмурился.
— Древочеловек, — пробормотал он. — Любопытно! Вы изучали творчество Босха?
— Немного.
— А теперь уходите! — Он весело захлопал в ладоши. — Уходите!
— Если вам что-нибудь понадобится…
— Ничего мне не понадобится, уходите скорей.
Я со вздохом вышел. В своем номере — у меня он был еще меньше, чем у него, — я разделся, голый рухнул на постель, спрятал голову под подушку и задремал. Когда позвонил Вегенфельд, я без сновидений проспал три часа.
Мне потребовалось какое-то время, чтобы найти номер Каминского. На двери висела табличка «Прошу не беспокоить», но она была не заперта. Я тихо вошел.
— …им овладело какое-то наваждение, — как раз говорил Каминский, — он стал писать бесконечные автопортреты, одержимый то ли ненавистью к себе, то ли нарциссизмом{19}. По-моему, он был единственным безумцем, который имел право на манию величия.
Девица сидела на постели — очень прямо, нога на ногу, спиной к стене. Ярко накрашенная, рыжеволосая, в прозрачной блузке, мини-юбке, в ажурных чулках. На полу аккуратно стояли ее сапоги. Каминский, одетый, в халате, лежал на спине, скрестив руки на груди, положив голову ей на колени.
— И я у него спросил: «Слушай, а без Минотавра нельзя обойтись?» Мы сидели у него в тщательно убранной мастерской — хаос в ней царил только на фотографиях, такой рекламный трюк, — и он смотрел на меня божественными черными глазами. — Девица зевнула и медленным движением погладила его по голове. — Я сказал: «Ну хорошо, Минотавр, — а ты не преувеличиваешь свои способности»? И этого он мне так и не простил. Вот если бы я посмеялся над его картинами, он бы и бровью не повел. Входите, Цёльнер!
Я закрыл за собой дверь.
— Вы заметили, как от нее пахнет? Недорогие духи, немножко резковатые. Но не все ли равно! Как вас зовут?
Она быстро взглянула на меня.
— Яна!
— Себастьян, радуйтесь тому, что молоды!
Он еще ни разу не называл меня по имени. Я понюхал воздух, но никаких духов не почувствовал.
— Так нельзя, правда, — сказал я, — кто-то видел, как она сюда входила. Мне звонил директор.
— Скажите ему, кто я!
Я озадаченно замолчал. На столе лежал маленький блокнот, всего несколько листков, забытый прежним постояльцем. На первой странице виднелся какой-то рисунок. Каминский тяжело приподнялся.
— Пошутили, и будет. Тогда, наверное, вам лучше уйти, Яна. Я вам очень благодарен.
— Ну хорошо, — ответила она и стала надевать сапоги.
Не отрываясь я смотрел, как кожа голенищ облегает ее ноги, ключицы у нее на мгновение обнажились, рыжие волосы мягко рассыпались по шее. Я быстрым движением схватил блокнот, вырвал верхний лист и спрятал его в карман. Распахнул дверь. Яна, не говоря ни слова, вышла следом за мной.
— Не беспокойтесь, — сказала она, — он уже заплатил.
— Правда? — удивился я. А до сих пор притворялся, что денег у него нет! Но такую возможность упустить нельзя. — Пойдемте со мной! — Я провел ее к себе в номер, закрыл за ней дверь и дал ей купюру. — Я хочу вас кое о чем спросить.
Прислонившись к стене, она не таясь рассматривала меня. Ей было лет девятнадцать-двадцать, не больше. Она сложила руки на груди, подняла ногу и оперлась подошвой о стену; теперь на обоях останется безобразный след. Бросила взгляд на мою переворошенную постель. Я с досадой почувствовал, что краснею.
— Яна! — Я откашлялся. — Вы позволите называть вас Яной? — Не спугнуть бы только…
Она пожала плечами.
— Яна, чего он от вас хотел?
— О чем вы?
— Что ему нравится?
Она нахмурилась.
— Что он заставлял вас делать?
Она даже немного отстранилась.
— Вы же видели.
— А до того? Этим ведь дело не ограничилось.
— Да вы что! — Она ошарашенно смотрела на меня. — Вы же сами знаете, сколько ему лет. Да что вам от меня нужно-то?
Про запах духов он, очевидно, выдумал. Я пододвинул единственный стул, сел, ощутил какую-то непонятную робость, снова встал.
— Он только говорил? А вы гладили его по голове? Она кивнула.
— По-вашему, это не странно?
— Вообще-то нет.
— А откуда у него ваш номер телефона?
— Может быть, ему в агентстве дали. А он хитрый. — Она отбросила волосы со лба. — А он вообще кто такой? В молодости он, наверное, был изрядный… — Она улыбнулась. — Ну, вы понимаете… Он ведь вам не родственник, правда?
— Почему? — Я вдруг вспомнил, что и Карл Людвиг говорил об этом. — То есть почему не родственник, почему вы так решили?
— Ну, это сразу заметно! Я могу идти, — она посмотрела мне в глаза, — или вам еще что-нибудь нужно?
Меня бросило в жар.
— Почему вы решили, что мы не родственники?
Несколько секунд она смотрела на меня и вдруг метнулась ко мне, я невольно отпрянул. Протянув ко мне руки, она погладила меня по голове, а потом, сплетя пальцы у меня на затылке, привлекла к себе, я попытался высвободиться, близко-близко увидел ее глаза и поспешно отвел взгляд, ее волосы задели мое лицо, я попробовал ее стряхнуть, она со смехом отскочила, а меня внезапно охватила странная слабость, я чувствовал, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Вы мне заплатили, — сказала она. — Ну так что?
Я не ответил.
— Ага! — торжествующе произнесла она, высоко подняв брови. — Да ладно, чего там, забудь… — Она засмеялась и ушла.
Я потер лоб, через несколько минут стал дышать ровнее. Ну хорошо, опять выбросил деньги на ветер, но дальше так не пойдет! Нужно как можно скорее поговорить с Мегельбахом об издержках.
Я достал лист, который вырвал из блокнота. На нем была сеть прямых — нет, едва заметно изогнутых линий, протянувшихся из нижних углов листа и создававших за счет точно рассчитанного множества просветов очертания человеческой фигуры. Или нет? Неужели я ее потерял? Нет, опять нашел! Нет, снова потерял. Линии были проведены уверенной рукой, технически безупречные, плавные. Неужели слепой мог так рисовать? Или это кто-то, кто до него занимал этот номер, и все не более чем совпадение? Нужно будет показать рисунок Коменеву, мне одному не разобраться. Я сложил листок, убрал его в карман и удивился, а почему, собственно, я ее отпустил. Позвонил Мегельбаху.
— Я очень рад, само собой, — сказал он, — но как там у тебя продвигается дело?
— Замечательно, — ответил я, — лучше, чем я ожидал, старик мне уже такого нарассказал, я и не надеялся ничего подобного услышать, это будет сенсация, обещаю, но подробностей пока не выдам. Но знаешь, тут возникли непредвиденные расходы, и…
В этот момент мой голос поглотило шипение.
— Расходы, — повторил я, — расходы…
— Очень плохо слышно, — прокричал Мегельбах, — перезвони попозже!
— Я не могу ждать, — взмолился я, — мне срочно нужно…
— Ты не вовремя, идет совещание, не понимаю, почему секретарша нас вообще соединила…
— Речь идет о такой мелочи, — вставил я, — всего о…
— Удачи, — воскликнул Мегельбах, — желаю удачи, уверен, это будет грандиозный проект.
Тут он положил трубку. Я позвонил еще раз, теперь уже ответила секретарша:
— Очень сожалею, господина Мегельбаха нет в офисе.
— Да быть не может, я же только что с ним…
— Не хотите ли что-то передать? — язвительно спросила она.
— Перезвоню попозже.
Я отправился к Каминскому. В дверь к нему как раз стучался вспотевший официант с подносом в руках.
— Это еще что такое? — возмутился я. — Никто ничего не заказывал.
Официант облизнул губы и злобно взглянул на меня. На лбу у него виднелись капли пота.
— Заказывали, в номер триста четыре. Только что звонили. Первое, второе и третье, всего по две порции. Вообще-то в номер у нас ничего не доставляют, но он сказал, что доплатит.
— Ну наконец-то! — воскликнул Каминский из-за двери. — Несите сюда, вы должны нарезать мне мясо! Вам придется подождать, Цёльнер!
Я повернулся и побрел к себе в номер.
Когда я вошел, звонил телефон. Наверняка Мегельбах, решил я, хочет попросить извинения. Я снял трубку, но услышал только долгие гудки, — я ошибся, звонили по мобильному телефону.
— Где вы? — крикнула Мириам. — Он у вас?
Я отключил телефон.
Раздался еще один звонок. Я взял трубку, отложил ее, подумал. Глубоко вдохнул и поднес ее к уху.
— Алло! — начал я. — Как дела? Откуда у вас мой номер? Обещаю вам…
Больше я не сумел вставить ни слова. Медленно ходил туда-сюда, подошел к окну, постоял, прижавшись лбом к стеклу. Опустил телефон и выдохнул: стекло слегка затуманилось. Снова поднял аппарат к уху.
— Вы что, хотите выставить себя на посмешище? — сказал я. — Никто его не похищал! Да он прекрасно себя чувствует, мы просто путешествуем вместе. Присоединяйтесь, если хотите.
Я невольно отдернул телефон от уха — оно у меня даже заболело. Рукавом протер запотевшее стекло. Даже держа телефон в полуметре от головы, я различал каждое слово.
— Вы разрешите мне хоть что-нибудь вставить?
Присел на кровать. Свободной рукой включил телевизор: в декорациях, долженствующих изображать пустыню, скакал всадник, переключил на другой канал, домохозяйка любовалась полотенцем, на другой канал, редактор новостей культуры Верена Мангольд с серьезным выражением лица что-то говорила в микрофон, выключил.