Я только усмехнулся и абсолютно спокойным пошел прибивать скобы. Я отлично владел собой.
Мастеровито, неторопливо, экономными, выверенными движениями, соблюдая четкую последовательность в работе, я сколотил плот. С блеском сделал великое дело, но конечно пришлось попотеть. Надеюсь, вы догадались, что я сотворил отличное плавсредство. У плота не было особой симметрии, зато он получился прочным, как железобетонная плита, ведь скоб я не пожалел.
Котел с Кукой тем временем закончили приготовление корявых шестов и весел, «из подручного материала», как выразился Кука. Погрузившись на пахнущие смолой бревна, мы оттолкнулись от берега. Было что-то историческое в этом моменте.
— Ветер нам в спину! — провозгласил я.
— Любопытный результат! Налицо некоторый успех. Если не хрястнемся, то скобы не подкачают, — с видом знатока произнес Кука, совершенно забыв, кто был родоначальником этой идеи. Он всегда высказывал то, что часом раньше говорил я.
Котел сразу стушевался и угостил меня бутербродом, будто и не он зажимал мою идею. Чужие идеи он рубил на корню, всем затыкал рот. Да, собственно, вы и сами уже все поняли, верно?
Первым делом мы поплыли к деревне, чтобы купить на дорогу картошки и овощей. Кука шуровал шестом, Котел, выделывая какие-то пируэты, чиркал по воде веслом. Здесь я умышленно умолчу о себе, поскольку для меня, опытного походника, грести — вообще не работа, а разминка, которую можно делать в полсилы, и простите, в такие моменты я просто восхищаюсь собой; факт остается фактом: среди сверстников я самый рукастый, толковый, знающий.
Мое плавсредство, несмотря на некоторое несовершенство, микроскопические огрехи, оказалось на редкость устойчивым; правда, отдельные бревна крутились и плот немного заливало, но все-таки на воде он держался прилично. Самое замечательное, что я придумал — плот не имел ни носа, ни кормы; каким местом его течение несло, то и считалось носом. Очень удобно и совершенно не нужно править, но для ходкости я все же примастрячил перо руля.
Я сразу дал приятелям понять, кто на плоту капитан — распределил позиции для гребли и, как капитан, отвечающий за все, ввел строгие правила: не ругаться, не кричать, не говорить о политике и девушках. И, поскольку во всем люблю аккуратность, для каждой вещи обозначил свое место, а чтобы приятели считались с этой моей особенностью, повсюду надлежащим образом наклеил этикетки: «Здесь рюкзак», «Здесь топор». К сожалению, эти надписи постепенно смывало и они, словно сбитые мотыльки, качались за нами по волнам, а на плоту, естественно, воцарялась неразбериха.
На середине реки мы неожиданно врезались в колышущиеся травы и сели на мель. Пришлось лезть в воду и раскачивать плот. После некоторых усилий нам удалось только сдвинуть его назад. Тогда мы решили проскочить мель на скорости. Оттянув плот, чтобы придать ему должную энергию, навалились на него и ринулись вперед и проскочили не только мель, но и следующие за ней перекат, заплесок, прибрежные кусты и со всего маху вылетели на берег. Сгоряча, тут же хотели спихнуть плот в воду, но наши усилия оказались тщетными. Чертыхаясь, устроили передышку; накопили силы для новой попытки, напряглись, но опять ничего не вышло.
— Пустая затея, — стонал Котел. — Напрасный труд.
— Глухо, безнадега, зря горбатимся, — судорожно хрипел Кука. — Укуси меня змея, гиблое дело, какой-то заговор природы. Неслабо врезались. Достигли противоположной цели. Впрочем, смысл путешествий — преодолевать трудности.
Проваландавшись до темноты, взмокшие от усердия, мы пошли в деревню за подмогой.
Несмотря на жаркую погоду на деревенской улице стояла глубокая грязь, в которой, как мухи на липкой бумаге, увязли два грузовика. Предположительно, они засели давно, один уже разбирали на части. В грязи же, похрюкивая, нежились свиньи — огромные, как дирижабли. По улице брело стадо коров; животные одно за другим сворачивали к домам и рогами открывали ворота.
— И как не ошибаются? — наивно спросил Кука.
— Номера-то на домах написаны, — хмыкнул Котел, и Кука сразу сконфузился.
Мы разыскали тракториста, мужика с заспанным лицом, и стали ему втолковывать, что хотели бы с помощью трактора водворить наше деревянное детище на свое место. Тракторист долго почесывался, бормотал: «сложнейший вопрос», но как только Кука показал ему пузырек со спиртом, сразу оживился:
— Это меняет дело. С этого и начали бы, это другой разговор. Все сделаем на высшем уровне.
И действительно, спихивал плот нежно, как шкатулку. А позднее, когда мы распили пузырек, предложил для ночевки курятник с сеновалом, в котором были такие огромные щели, что в них свободно влетали воробьи; зато сена имелось в изобилии.
— Ни разу не видел трезвого тракториста, — прокряхтел Котел, укладываясь в ворохах сена. — Для наших мужиков главное напиться, что-нибудь сломать, подраться.
— Всех, кто пьет на работе, надо отдавать под суд, — откликнулся Кука. — После работы, пожалуйста. Я понимаю, после работы надо снять напряжение. Терпеть не могу праведников. Не пьющий и не курящий мужчина не может быть хорошим товарищем. Представьте, я выпил, открываю ему душу, а он смотрит, как мороженный судак. Напитки не для того, чтобы напиваться, а чтобы поговорить по душам.
— А вы заметили, какая старая техника у тракториста? — вновь подал голос Котел. — Кстати, никак не пойму, почему наши инженеры до сих пор не могут сделать нормальный автомобиль? Делают какие-то мыльницы на колесах, — Котел закудахтал — того гляди яйцо снесет.
— Ерунда! — отрезал Кука, метнув на Котла уничтожающий взгляд. — В свое время «Победа» была лучшей машиной в Европе. И сейчас дай нашим инженерам хорошие материалы, они сделали бы такие агрегаты — закачаешься! Все дело в том, что наша промышленность выпускает слабые материалы, а инженерная мысль у нас — ого! И всегда Россия славилась своими инженерами. Русские строили лайнер «Нормандия» и лучший мотоцикл «Харлей». И лучший танк и первый вертолет — наши. И роторные экскаваторы, и спутник… Я в технике собаку съел и знаю о чем говорю, — от негодования Кука попытался встать, но чуть не свалился с сеновала.
— Ну инженеры ладно, а посмотри, какие в деревне неприглядные дома, — снова начал канючить Котел. — Неужели их нельзя сделать получше?
— Можно, — кивнул Кука. — Но, понимаешь, мы, в России, люди крайностей, нам надо дерзать, в нас бурлит фантазия. Мы должны изобретать, открывать. Забор покосился, крышу надо чинить — мелочевка. Вот построить летательный аппарат из бензопилы — это да. Или из старья сделать ветряной двигатель, или побеседовать на вечные темы.
Я, понятно, в эту болтовню не вмешивался.
Ночью основательно продрогли и мы с Кукой все время перетягивали наше большое байковое одеяло: то он на себя, то я, а Котел беззаботно посапывал в середине. В конце концов Кука обернул все одеяло вокруг себя и мне ничего не оставалось, как снять куртку и прикрыться ею. Часа два я пытался спрятать под нее ноги и голову одновременно. Видимо, мне это удалось, потому что я все же уснул.
Вот так, ребята, прошел первый день нашего путешествия, день, в который я внес огромный вклад. Безусловно я, кто ж еще? Это яснее ясного. И должен заметить — вам сильно повезло, что о поездке рассказываю именно я, а не мои приятели. Котел все переврал бы, а у пещерного Куки получились бы сплошные ссоры, мордобой и так далее, сами понимаете.
Часов в шесть утра где-то спросонья заголосил петух. Наш петух испугался, что проспал и тоже хрипло подал голос. Первому певуну показалось, что он слишком слабо пропел, и он снова заорал во все горло. Наш петух, естественно, не мог пережить позора: вскочил, захлопал крыльями и дал такого дрозда, что куры посыпались с насеста. Тут и началась кутерьма. В соседних курятниках забегали петухи и куры и, чтобы не остаться в долгу, завопили, что есть мочи. Особенно старались молодые петухи, они учились петь и без передыха хрипели срывающимися голосами. Сон как рукой сняло. Смахнув с одежды сено, мы вышли из курятника.
Утро было солнечное. В отличном расположении духа легкой трусцой мы потащили вещи на плот. Из палисадников на нас глазели жители деревни — в самое рабочее время они беззаботно сидели на лавках и щелкали семечки.
Перед дорогой мы присели на бугорке, и вдруг Котел брякнул:
— Да! А как мы назовем наше сооружение?
— Никак! — объявил я. — Наш плот в рекламе не нуждается, каждому ясно — он сделан по последнему слову техники.
— Можно назвать «Эй, ухнем!» или «Волкодав реки», — сморозил глупость Кука.
— Лучше всего — «Связка дров», — предложил Котел и залился смехом. (У него в запасе всегда полно насмешек). Вытирая слезы умиления, он выдал еще пару издевок: — А еще лучше «Буль-буль» или «Плавучий гроб».
В это время невдалеке появились косцы. Они направлялись в пойму косить траву, но, заметив нас, подбежали к реке и со жгучим любопытством уставились на плот, шушукаясь и потирая руки. Предчувствуя неладное (а интуиция меня никогда не подводит), я сказал:
— Надо давать тягу.
— Преждевременно! — пропел Котел. — Куда спешить? Сейчас скажу небольшую речь и тронемся. Пустяковая формальность. Надо же нас обеспечить зрителями.
— Валяй! — бросил Кука. — Но не говори красиво, не выпендривайся.
Я выразительно вздохнул, но Котел не понял моего предупредительного вздоха и поплелся к стоящей невдалеке телеге; по пути обратился к косцам:
— Идите сюда, я должен вам кое-что сообщить!
Косцы нехотя подошли. Котел попытался взгромоздиться на телегу, но она тут же развалилась. Конечно, ее бросился чинить Кука, ну и как вы догадались, она стала трехколесной. Это я помню, как сейчас. У меня потрясающая, зверская память. Я, например, узнаю людей, с которыми много лет назад стоял в очереди. «Как тебе это удается?» — спрашивали Котел с Кукой, когда я припоминал, что они говорили в прошлом году и ловил на противоречиях. «Это неважно, — отшучивался я. — Главное, врунам, вроде вас, надо иметь хорошую память». Впрочем, речь не обо мне.
Ну так вот. Выбравшись из-под обломков телеги, Котел залез на пень — он не мог говорить без возвышений.
— Друзья! — начал Котел. — Отрадно, что вы забыли о работе. Я вот что вам скажу — на вашем месте я целыми днями сидел бы на берегу в ожидании разных событий. Сегодня вам особенно повезло и можете вообще ничего не делать… Что мне больше всего понравилось в вашей деревне, так это кладбище техники. Молодцы, здорово вы с ней расправились, и, главное, судя по всему, не собираетесь чинить.
— Починим! — хором крикнули косцы.
— И понравились ваши дома, — продолжал Котел, — вроде, они заваливаются, но все же не падают. И вы смелые, не боитесь в них жить.
Котел прямо упивался своим голосом. Я кивнул ему, намекая, чтобы закруглялся, но он заупрямился. Его, бестолочь, разве проймешь!
— Котел, упрямство — верный признак глупости, — напомнил я, а он, знай болтает.
Я потянул Котла за куртку, но растроганный Кука остановил меня:
— Не дергайся! Застрели меня из рогатки, но Котел неслабо, по делу их, лентяев, прикладывает. Пусть еще что-нибудь скажет.
Жестким взглядом я приструнил Куку, а Котла стащил с пня и сделал ему строгий выговор:
— Не вмешивайся в чужие дела!
Мы ступили на плот и махнули провожающим. Наступил волнующий момент. Орава на берегу замерла и смотрела на нас с восхищением. Мы начали отталкиваться, но плот и не думал двигаться с места. Он точно прилип к берегу. Я готов был провалиться сквозь землю, а мои приятели хоть бы что, подбадривают друг друга:
— Молодец! Изумительно! Продолжай в том же духе!
А мне въедливо бросают:
— Не экстазуй! Не трепыхайся! Ешь больше картошки, она снижает нервозность.
Я спокойно перенес эти уколы.
После отчаянных усилий нам все же удалось оттолкнуться. Мы поплыли. На берегу облегченно вздохнули. Путешествие началось.
— Семь футов нам под килем! — торжественно произнес Котел.
Уточню: Кука греб вполне прилично, но понятно — для зрителей устроил парадное выступление. Котел тоже старался (когда кто-нибудь смотрел, он трудился вовсю). Этот показушник даже встал на видное место и принял живописную позу — поднял голову, спину выпрямил и махал веслом с особым шиком. Но больше всех, конечно, работал я, и при этом корректировал действия приятелей.
Все шло как по маслу (мой приблизительный вывод), и со стороны мы производили неплохое впечатление, только плыли медленно и зигзагами и почему-то казалось, вот-вот перевернемся. Я сделал несколько критических замечаний моим приятелям, причем не назидательно, а в форме легкого напоминания того, что они несомненно знали, но просто забыли. Хвалиться я не люблю, это не в моих правилах, но гребу я с ювелирным мастерством, я сильный гребец. У меня был такой случай… впрочем, о нем в следующий раз.
— По-моему, Чайник совершает грубую ошибку, — вдруг прогундосил Котел. — Слишком форсирует события, гребет с нами не в такт. Это может привести к печальным последствиям, мы можем перевернуться и погибнуть.
Во мне все просто закипело от возмущения, но я сдержался. Повторяю, в умении владеть собой я оставил приятелей далеко позади, а это что-нибудь да значит.
А наблюдатели на берегу давились от смеха, смеялись до истерики, тряслись, смахивали слезы. «Обормоты, сели бы сами и попробовали. Думают, это легко», — мелькнуло в голове. И тут я заметил, что Кука слишком вошел в раж, гребет с каким-то остервенением, точно его свела судорога, даже до берега долетали брызги от его весла. Он готов был нас утопить. Ну и, конечно, он начисто забыл о наших интересах — мы не просто должны были плыть, мы должны были плыть красиво, максимально зрелищно, ведь нас по берегу сопровождали косцы. Тут, правда, я дал маху — иногда обстоятельства требуют крутых мер — надо было огреть Куку веслом, а я только сказал:
— Кука! Греби на раз, два, три. И не яростно, а спокойно. Ну неужели это так трудно?
— А ты брось грести совсем! — рявкнул Кука, сделав квадратные глаза. — Плот ровней пойдет. Не приносишь пользы, не приноси хоть вреда.
— Поймите же! — не выдержал я. — Пока вы не будете меня слушать, мы не продвинемся ни на шаг.
Кука плюнул и выругался, а Котел смотрит на меня и улыбается, как дуралей. Правда, дальше, по мере развития событий, его улыбка утратила свою лучезарность и уступила место гримасе страха, но тогда он отвернулся и стал грести по-своему. Котел никогда не делал выводов из ошибок приятелей (в данном случае Кукиных), он мог что-либо уразуметь только, когда напортачит сам.
В самый неподходящий момент впереди показалась гряда камней. Это зловещее препятствие заставило меня собраться. Только не подумайте, что я струсил — ни в коем случае, просто был начеку. Но вдруг меня точно ударили в солнечное сплетение — к гряде подходило стадо коров.
— Кука, мы в опасности, — повысил голос Котел и задергался, словно кукла на нитках. — От тебя зависит наша жизнь. Оттолкнись по своему борту и дело с концом. Только не слишком мужественно.
Советы Котла имели то достоинство, что после них хотелось услышать мои, действительно дельные. Но здесь уже было поздно советовать. Я принял отчаянное решение — подбежал к Куке и со всей силы стал тормозить веслом. По какой-то неясной причине плот заходил ходуном, накренился, и между бревен забила струя воды толщиной с дерево. Я поскользнулся и шарахнулся затылком о бревна, да так сильно, что чертики запрыгали перед глазами. Кука растянулся во весь рост рядом, а Котел ухитрился остаться на ногах, но его беззаботность как рукой сняло, он онемел от страха и завертелся, как хорошо смазанный подшипник.
— Неудачно шутишь, Чайник, — проговорил он с искаженным лицом и топнул ногой… и тут же исчез под водой меж бревен. Выплыл чуть в стороне и завопил: — Подгребите ко мне, я не доберусь до плота!
Но Кука, которому все нипочем, скомандовал:
— А ты не добирайся и не вылезай из воды. И без паники! Оглуши меня веслом, но мы все равно тонем. Чайник натворил чудес. Сделал все, чтобы мы гробанулись! Прощай моя прекрасная жизнь!