Заколдованная (сборник) - Сергеев Леонид Анатольевич 24 стр.


21

Мы уже собрались плыть дальше, как вдруг к нам подбежали босоногие мальчишки и, разинув рты, стали рассматривать наш дредноут.

— Дяди, вы туристы, да? — спросил светловолосый мальчуган.

— Мы путешественники, искатели приключений, — важно пояснил Кука и начал рассказывать о том, как в грозу спасал плот, ну и конечно, в его рассказе мы с Котлом фигурировали в качестве наблюдателей.

— А давайте соревноваться в плавании? — предложил мальчуган.

Котел сразу трусливо увильнул от ответа (как вы поняли, Котел не умел толком ни бегать, ни прыгать, ни плавать, ни ездить на велосипеде — он умел пустозвонить). Но неутомимый Кука загорелся:

— Идет! Научу вас плавать, как следует. Неслабо. Пусть приснится мне кошмар, научу! (он везде корчит из себя десятиборца, но вы уже видели, какой он велосипедист, сейчас узнаете какой он пловец).

Кука разделся, испустил боевой клич и, разминаясь, поигрывая мускулатурой, встал рядом с соперниками. Я подумал, как ему не стыдно — такому детине тягаться с малолетками, но это были ошибочные мысли. Со старта мальчишки так заработали саженками, что я понял — дела Куки плохи. Он плыл как бревно, еле загребая жирными ручищами; казалось, его за ноги держит водяной. А тут еще, как назло, на его пути непредвиденно появился сухогруз. Нет, чтобы пропустить судно — где там! Кука пренебрег важнейшим правилом — не приближаться к судам; он взобрался на сухогруз по кранцам, пробежал по палубе к другому борту и снова нырнул; только пока взбирался и бежал, сухогруз тоже не стоял на месте, и, естественно, Кука поплыл не туда. Но это еще полбеды; пробегая по палубе, нескладеха Кука зацепился за огнетушитель, и дальше сухогруз поплыл весь в пене.

Обратно Кука и ребята плыли рядом, медленно перебирали руками, смеялись. Теперь, когда не надо, остолоп Кука показывал класс: переворачивался на спину, плыл дельфином и громче всех заливался.

— Конечно, ты, Кука, проиграл, но зато не утонул, — сказал я, когда они вышли на берег.

— Нет, победил товарищ Кука, — разноголосо заговорили мальчишки. — Ему сухогруз помешал…

— Если бы Куке за заплыв дали деньги, он знаете как плыл бы! — гнусно захихикал Котел.

— Это твои американцы помешались на деньгах, а я занимаюсь спортом для здоровья, — напыжился Кука. — Американские спортсмены и на соревнованиях выступают ради денег, а наши — чтобы прославить свою страну. На Западе, куда не повернись, нужны деньги. Вызвал скорую помощь — плати. И неслабо! Кстати, запломбировать зуб стоит сотню долларов, а у нас бесплатно.

— Брось! — поморщился Котел. — Ты не хуже меня знаешь нашу медицину. Лекарств не хватает, у врачей нет новейшего оборудования.

— С новейшим оборудованием сделать операцию несложно, — поспешно заметил Кука, — а вот наши талантливые хирурги исхитряются с примитивной техникой делать чудеса.

Ребята стояли рядом и поворачивали головы то в сторону Куки, то в сторону Котла.

— Кончайте вносить смуту в светлые головы! — приказал я.

— Ничего, пусть знают голую правду, — цинично заявил Котел.

Мальчишки засмеялись и с гиканьем побежали в деревню.

— Неслабые, хорошие ребята, — сказал Кука.

— Обыкновенные, — хмыкнул Котел. — Знай себе болтаются без дела, а их сверстники в Америке разносят газеты, моют машины. Их с детства приучают зарабатывать на карманные расходы.

Котел опять разговорился, заблистал ядовитым умом. Я хотел его урезонить, но потом решил — лучше порисовать, тем более что вокруг был огромный выбор пейзажей.

— Наступить мне на ежа, неслабые ребята, — повторил Кука, не слушая Котла. — Жаль, здесь нет лагеря. Наши лагеря отличная штука. Это вам не какое-то там общество маленьких деляг, которые из всего выколачивают деньги. В лагерях коллективизм, всякие кружки, походы, соревнования…

Кука привел убедительные доказательства (в форме беседы с самим собой — видимо, устал от споров с Котлом). В какой-то момент я даже подумал, что Кука мог бы быть моим союзником, то есть между нами могло бы возникнуть частичное единение, не будь он таким дровосеком. У него даже иногда прорезается юмор, вспыхивают проблески ума, но они тут же гаснут; он как тундра, которая весной оттаивает и зеленеет, но под зеленью все-таки остается вечная мерзлота.

Ладно, все это несущественно, пойдем дальше. Так вот, неожиданно потемнело, по лопухам забарабанили капли дождя. Разбивать палатку было поздно, мы схватили рюкзаки и помчали к крайнему дому.

22

Нам открыла полная женщина с узкими глазами. Я наблюдательный человек, от меня трудно что-либо утаить и по призванию я психолог, то есть умею разбираться в людях. Она мне не понравилась сразу.

— Здрасьте, здрасьте! — затараторила она притворным голосом. — Хорошо выглядите. Такие загорелые. Заходите, пожалуйста, — она посторонилась и вся закачалась, как громадное желе.

Мы прошли на террасу.

— Я каждое лето сдаю комнаты дачникам, — проговорила женщина. — И сейчас живут две семьи. И туристы останавливаются. Только все какие-то нерадивые. Поживут с недельку, а картошки слопают три ведра да еще траву перед домом примнут. Вон там, — женщина показала на палисадник, — была такая травка! Услада для глаз. А сейчас не поймешь что! Но вы, я вижу, люди приличные.

— Нам бы какой-нибудь сеновал, — вставил Кука.

— Сеновал забит яблоками, а вот сарайчик свободен. Я соломки вам постелю, хорошо отдохнете. Отдых десять рублей стоит.

Хозяйка направилась в сарай, а Котел прощебетал:

— Что она нам подсовывает? Да еще за деньги!

— Противное явление, — Кука ударил кулаком в ладонь. — Наверняка у нее денег черт на печку не втащит. Но меня не волнуют ничьи накопления. От богатства лучше операцию не сделаешь, лучше картину не напишешь.

Сарай хозяйки стоял в низине и крутился в луже, как наш плот. Развернув его дверью к настилу, мы прыгнули вовнутрь. И очутились в царстве сырости: стены сарая покрывала плесень, а на полу росли грибы — Кука сразу же начал их давить, но через два часа грибы выросли снова. Забегая вперед, скажу, что эти грибы мы срезали, затаптывали — не помогало. Через каждые два часа они вырастали снова. До сих пор не знаю, что это за вид. И, кстати, перед сараем за ночь их повырастало полчище, еле открыли дверь.

Как вы, ребята, догадались, пока мы воевали с грибами, наступил вечер. Дождь продолжал моросить, и у нас не было выбора — пришлось заночевать на соломе. Я долго не мог уснуть. Куку угораздило набить в наволочки вместо соломы колючек, потом кто-то кричал кому-то из одного конца деревни в другой, потом на реке долго гудело какое-то судно. Заснул я только перед рассветом.

Вы, ребята, наверное, думаете, вот сейчас произойдет такое! Напрасно. Не ждите. Если уж на то пошло, я мог бы подкинуть вам острых ощущений — загнуть что-нибудь этакое: как мы увидели шевелящуюся гору из шерсти и опознали в ней живого мамонта. Или (чтоб вы задрожали от ужаса) — как обнаружили остров с людоедами, или как увидели огромные, с бочку, следы снежного человека или (чтоб у вас екнуло сердце) — как наткнулись на груду драгоценных камней и золотишко. Все это я мог бы напридумывать и мог бы загнуть похлеще — о какой-нибудь летающей тарелке, сейчас это модно, — но повторяю: не забывайте, мое повествование преследует четкую цель — дать обстоятельные и достоверные сведения, которые можно использовать как надежное руководство, и я уже говорил, — исследовать совместимость людей в замкнутом проживании.

Обратите внимание: еще при сборах у нас то и дело возникали перепалки. В начале путешествия появилась раздражительность. Теперь атмосфера накалилась до предела, события шли к горестной развязке — вот так все обернулось. Оказывается, можно долго встречаться с людьми и не знать их совсем. И вот только в путешествии они раскрылись, в них проявилось, что подлинное, что наносное. Подобное я называю «эффектом груши». Бывает, посадишь благородный сорт, а неожиданно вырастут дички.

И вот еще что. Пожалуйста, не думайте, что я рассказываю о нашей поездке каждому встречному. Как бы не так! Я чувствую — вы неглупые ребята, в какой-то мере мои единомышленники. Конечно, вам не хватает моего кругозора, моих знаний, таланта, опыта, но не огорчайтесь! Знания и опыт — дело наживное, а вы еще так молоды. Ну, а насчет кругозора и прочего — заходите почаще; общение со мной вам много даст, ведь такие, как я, встречаются нечасто.

23

Утром не выспавшись Котел нес что-то бессвязное о том, что во всех злоключениях виноват я, что надо было разбить палатку, а не лезть в затопленный сарай. Вначале Кука был не согласен с ним, потом его сопротивление ослабло и он начал поддакивать, а под конец насел на меня сильнее Котла да еще на жутком жаргоне. В общем, обрушились на меня с нападками. В целях самозащиты я послал обоих к черту, простите за грубость.

В молчаливом озлоблении мы погрузились на плот. Нас провожал пьяный козел, который объелся перебродившей вишни; он раскачивался на ногах и тупо смотрел на плот, но все же, прощаясь с нами, кивал бородой.

Мы поплыли навстречу восходящему солнцу; миновали два пестрых бакена, ограждавших какую-то подводную штуковину, водолазный бот, стоящий на якоре (река показывала все свои богатства), и легли в дрейф.

Нелишне пояснить: мы уже вступили в полосу среднего течения реки с приличной ветровой тягой. Здесь река сильно петляла и на крутых коленах приготовила отмели, чуть зазевался — готово, плот с хрустом врезался в гальку. Но это не все. Желая поглумиться над доверчивыми путешественниками, река стала выкидывать разные оптические обманы: то облака отразит, чтоб их принимали за острова и причаливали, то на мгновение покажет бакен, покажет и тут же скроет, оставив его отражение. Немудрено, что мы уставали, высматривая подвохи и ловушки, обходя разные одинцы, ухвостья, заманихи. Ко всему, нас сопровождало странное эхо: утром что-то крикнешь в лесистый берег, а вечером — в другом месте! — крик возвращается. И почему-то на воде за нами тянулся след; казалось, кто-то фиксирует путь плота, чтобы по нему отыскать наше пристанище. Понятно, след на реке — довольно странное явление; это все равно, что увидеть в воздухе след птицы.

Ну и последнее — чуть не упустил самое интересное — наша тень. Пока мы плыли, она держалась рядом, но стоило чуть притормозить — ее проносило течением вперед. Вот такие были загадочные явления, малоисследованные чудодейственные механизмы природы!

В то утро Котел полулежал на плоту (словно манекен в витрине) и с мрачным видом щипал гитару. Кука в непробиваемом отупении держал румпель руля. Я знал, если Кука стоит у руля, неприятности не заставят себя ждать. С ним никогда не знаешь покоя, живешь в постоянном страхе, он что хочешь может выкинуть, а расплачиваться придется мне. Поэтому я все держал под контролем — сидел рядом с Кукой и в легкой форме подсказывал, как маневрировать, чтобы не врезаться в топляк или лодку с уснувшим рыбаком (у меня отличный глазомер и очень развито чувство пространства). Можно сказать, Кука неплохо выполнял мои указания, правда, с некоторым опозданием.

Солнце еще еле оторвалось от горизонта, но уже наступила жарища. На открытых участках реки еще туда-сюда — все же продувало, но только плот вплывал в полосу леса, мы задыхались от горячего воздуха.

В одном месте, заметив покинутую стоянку, Кука предложил причалить и позавтракать. Я согласился и стал руководить швартовкой:

— Товсь! Котел, кидай концы. А ты, Кука, прыгай на берег и лови.

Догадливому не надо долго объяснять: только раскроешь рот, ему уже все ясно, но что могут сделать эти нерасторопные неучи? На пустяковое дело они ухлопали полчаса и, конечно, все перепутали: Котел начал выделывать кренделя — бестолково причаливать по дуге, показывая этакое фигурное катание на воде. Кука замешкался, замельтешил и швырнул веревку в дерево, да так сильно, что сам полетел за ней и бултыхнулся в воду. Плот закрутился и застрял в осоке, толщиной с лыжную палку. Дальше — больше. Кука хотел привязать веревку за сигнальную мачту, но я напомнил безмозглому «матросу», что швартоваться за знак береговой обстановки запрещено.

— Знаешь что! — огрызнулся Кука и дальше, как всегда, в наступательной манере, нахраписто понес: — Надоели твои диктаторские замашки, слез бы с плота да присобачил, а то все сидишь, отдыхаешь. Отдохнешь на том свете. Неслабо!

— Там не отдохнешь, там призовут к ответу за все, — хмыкнул Котел. — Особенно Чайника, ведь он ко всему равнодушен, ему на все начхать.

Не скрою, я взвинтился и, разгружая плот, резко бросил:

— Вы оба пустоплеты! Считаю ниже своего достоинства спорить с вами. Привыкли там, в своих компаниях, пикироваться и здесь собачитесь… И несете всем известное. — Этого мне показалось мало и, чтобы отомстить Котлу и Куке за гнусные слова, как бы невзначай, сбросил их рюкзаки в воду, и мне сразу стало легче.

— Ну если тебе все известно, то скажи, почему, например, я не могу жить в городе, который мне нравится? — задребезжал Котел. — Скажем, у моря, в Сочи? Почему для этого нужна какая-то прописка?

— Поезжай не в Сочи, а на Восток, на стройки, — вяло пробурчал Кука, доставая рюкзаки из воды. — Там люди позарез нужны.

— Я не с тобой, а с Чайником говорю, — высокомерно поморщился Котел. — Что, Чайник, скажешь? Молчишь как всегда? Ну а в искусстве? Почему на выставках картины только членов Союза художников?

— В искусстве везде пробиться трудно, — весомо и как можно спокойней ответил я. — На Западе из ста художников пробивается один. Там покупают то, что модно, а у нас — то, что нравится. Понимаешь разницу? (Я чувствовал, что ввязываюсь в спор с Котлом, но речь зашла о живописи и, сами понимаете, я не мог остаться в стороне).

— Верно, но там каждый выставляет, что хочет, — Котел расходился все больше, чувствуя сильную молчаливую поддержку Куки. — А у нас выставляют только упрощенную живопись. Она как фотографии.

Здесь Кука не выдержал. Развязывая рюкзаки, он пробубнил:

— Что ты пристал к Чайнику? На Западе в моде абстракция — всякие кубики, крючки, а у нас ценится реальность, жизнь, как она есть.

— И наши фильмы скучные, — причмокнул Котел, перескакивая в другую область.

— Ерунду мелешь! — бросил Кука. — Наши фильмы более человечные, в них серьезные проблемы, а на Западе что ни фильм — насилие… Искусство у нас высокое, искреннее, душевное. И художников, и артистов неслабых полно! Россию надо любить за одно ее искусство. Возьми народные промыслы: хохлома, гжель, вологодские кружева — это ж чудо! И учти, у нас каждый может заниматься искусством. Есть клубы самодеятельности — лови кайф сколько хочешь!

— У нас все никуда не годится, — пробормотал Котел. — Ни дома, ни машины, ни одежда. Если что и красивое, то заграничное. А об искусстве я и не говорю — скукота.

— Перегибаешь! — вскипел Кука. — Окошмариваешь действительность. Надо восстановить справедливость. Москва, к примеру, одна из самых зеленых столиц. А Ленинград вообще сказка! Какие фонтаны в Петродворце!.. Всюду в мире экономят воду, а мы льем сколько хотим… И искусство у нас прекрасное: балет, единственный в мире детский оперный театр, лучший кукольный… А танцевальные ансамбли? Лопни мой живот, неслабые! У твоих американцев главное — карьера и деньги, а у нас — сделать что-то полезное для общества. А наше гостеприимство?! Зайди в любой дом, выложат последнее. В большинстве случаев. И в этом суть.

— Ты, Котел, не умеешь видеть хорошее, — я усмехнулся, давая понять, что расправляюсь с подобными злопыхателями, как крупная рыба с мальками.

Спокойным тоном я погасил задиристость моих, теперь уже бывших — это стало совершенно очевидно, приятелей. Кстати, вы заметили, чем критичней ситуация, тем большую выдержку я демонстрирую? Но во мне уже гнездилось решение: «как только доплывем до железнодорожной станции, распрощаться с этими истуканами». Надеюсь, вы полностью на моей стороне и давно относитесь к моим дружкам с величайшим презрением.

Назад Дальше