— Ступай домой, Крист. Шуруй, шуруй, старик… — Хлопнув брата по плечу, Янис прошел к себе и закрыл дверь.
Когда, спустя какое-то время, он вышел по нужде, Крист все еще стоял неподалеку от сторожки и, свесив голову, качался, как пьяный.
— Крист!.. Старик, что с тобой?
Крист ничего не слышал. Крист раскачивался всем телом — одинокий, как оторвавшаяся леска в потоке.
Когда они сидели в сторожке на ободранной лежание, Крист рассказал брату про Паулу. Рассказал то, что Янис уже знал.
— Пять месяцев это тянется. Пять месяцев…
Янис слушал брата. Пять месяцев… А если одна ночь без птиц?..
— Я не могу там оставаться. Когда я уходил, Паула не плакала. Сказала, что мне не надо никуда уходить… А я не мог там оставаться. Поехал к тебе, в твой дом, а тебя там уже нет… Только Ильза с этим кретином и голозадый парнишка. Они в твоем саду едят твою смородину…
В окошечко сторожки уже заглянул рассвет, когда Крист, припав к подушке, сморенный, самозабвенно засопел, как ребенок после долгих слез.
Утром Крист ушел. Достал из кармана электрическую бритву, побрился, протер щеки чаем и ушел.
А когда кто-то уходит, кто-то и приходит.
Пришел Тобиас. В руках у него был желтый портфель свиной кожи. Когда-то в этом портфеле Янис приносил из порта рыбу, так что был он не очень казистый. Теперь рыбу в портфеле носил Тобиас, но портфель-то был Янисов, и все равно ничего нельзя было изменить — Ильза ушла к Тобиасу, и портфель теперь в руках у Тобиаса, этот прочный, пропитавшийся рыбой портфель свиной кожи, который был новеньким и скрипучим, когда председатель Зирнис на общем собрании вручил его Янису за перевыполнение годового плана…
Тобиас поставил портфель между ног.
— Зирнис вызывает нас в контору, — сказал он и, чтобы не смотреть на Яниса, стал отковыривать с ладони налипшую чешую.
— Нас?
— Да, тебя и меня…
В первый момент Янис хотел послать к черту и председателя и Тобиаса, но передумал. Запер сторожку и пошел в контору. Где-то сзади шагал Тобиас, но Янис о нем забыл. Только позднее, когда он уже стоял в кабинете Зирниса, когда открылась дверь и вошел Тобиас, оставив портфель с рыбой в коридоре, только тогда Янис вспомнил, что разговор пойдет касательно обоих.
Линолеум в кабинете сверкал и пахнул мастикой. Зирнис, повернувшись спиной, стоял у карты с квадратами лова, словно видел ее впервые в жизни, словно не знал, что Янис с Тобиасом уже вошли…
Трудно сказать, как долго он еще стоял бы так, не зазвони телефон.
— Да, — свирепо сказал он. — Да, я сказал — да! — и положил трубку. — Тобиас, скажи секретарше, чтобы нам не мешали!
Когда Тобиас вернулся, Зирнис сел в свое председательское кресло и, глядя на Яниса, сказал:
— Вы оба подали заявление, что хотите пойти в дальний рейс…
— Да, — услышал Янис спокойный голос Тобиаса. Зирнис все смотрел на Яниса. Вовсе не ожидая ни вопросов, ни ответов. Нет, просто смотрел на Яниса, а уж что там творится в голове председателя, это было как за семью печатями. Но ведь молчание вечно длиться не может, и, все еще глядя на Яниса, Зирнис сказал:
— Помощник тралмейстера нам нужен только один… а вас двое…
Взгляд Зирниса как бы говорил: «Теперь твой черед говорить, Янис, да скажи ты что-нибудь…» Но Янис все думал о замызганном портфеле свиной кожи, в котором рыбу носит теперь Тобиас, и говорить ему явно не хотелось. Янис искоса поглядывал на Тобиаса, видел его тонкие, алые губы, черные, отвислые усы, как у шляхтича, густые, вьющиеся волосы на затылке, где трещина наверное уже давно заросла… Смотрел равнодушно и сам не мог понять, откуда тогда взялась эта неистовая ярость, когда он ударил Тобиаса так, что тот перелетел через стол, грохнулся об радиатор и свернулся на полу, этакое маленькое что-то, с закатившимися глазами, дрожащее, как студень на тарелке… Потом, когда прибежали люди, когда приехала «скорая помощь», Ильза ненавидяще смотрела на Яниса и всем рассказывала, как Янис бил, но тогда злости в Янисе уже не было, а только недоумение, ведь она же должна быть на стороне его, Яниса…
Председатель налил из графина стакан воды.
— Ну, что онемели? — Зирнис пил маленькими глоточками из запотевшего, стакана. — Может, придумали что?
Тобиас заерзал на стуле.
— Довольно странно, — усмехнулся он, отковыривая с рук чешую. — С каких это пор у нас такая демократия? Выходит, сам председатель уже не может решить…
— Я-то решил. Я только хочу послушать, что вас гонит из дому.
— Никто меня не гонит, — и Тобиас закинул ногу на ногу. — В заливе летом улова нет, это все знают. Так, чтобы не терять время… до… осени… У меня семья — сын, жена…
— Жена… — Зирнис встал и обошел вокруг стола. — По бумагам Ильза еще Янисова жена. — На шее Зирниса выступили красные пятна.
Тобиас вытянул губы, словно собирался свистнуть.
— Насчет жен не твое дело, начальник. Прошли те времена. Ты меня вызвал поговорить насчет рейса. Вот об этом и поговорим.
— Ах так. — Зирнис прошелся по натертому полу, оставляя серые следы. — Залива мало, тебе нужна Атлантика, сволочь ты этакая…
— Потише, начальник, потише, — усмехнулся Тобиас.
— Гнать таких к дьяволу надо! Влез в дом к порядочному человеку на все готовое и еще — подавай ему Атлантику, такую работу, где заработать можно… Да я тебя…
— Стареешь, председатель. Забываешь иногда, что главное слово за правлением, а то бы действительно ты отпустил Церпа Яниса в океан, хотя у него судимость, только что из заключения… — Тобиас встал и направился к двери. — Мы тебя, Зирнис, выбрали председателем, чтобы ты защищал права рыбаков, а ты про жен толкуешь… А насчет того, что влез в чужой дом… Ильза по закону имеет право на половину дома. Так что зря ты горячишься.
Зирнис побледнел.
В Янисе заработал молот, забивающий сваи. Кровь зашелестела в ушах, и Янис поднялся.
Тобиас не успел окончить. Дверь открылась, и в ней появилась голова двухпудовика Кракштиса. Он уже открыл рот, но увидел побледневшего Зирниса посреди кабинета, подавшегося вперед, будто он собрался поднять что-то тяжелое, Тобиаса… и слова застряли у него в горле.
— Кракштис! — и Зирнис указал взглядом на Тобиаса. — Возьми его за шиворот и выкинь вон. Слышишь, выбрось этого хорька отсюда! Нам с Янисом нельзя… а тебе я приказываю: вышвырни его!
— Спасибо, — тихо сказал Тобиас. — Я и сам уйду. — И, открыв дверь пошире, ушел, чавкая резиновыми сапогами по линолеуму.
Лето было в самом разгаре. Солнце целый день стояло в небе одинокое и раскаленное. Многочисленные дачники плескались в спокойных волнах, на пляже валялись апельсинные корки, водоросли и миллионы утонувших божьих коровок.
Природа и люди ждали дождя.
А Дзинтра радовалась солнцу. У нее был отпуск, так что Янис с нею уезжал так далеко от Риги, что в прибрежных кустарниках Дзинтра могла загорать голой. Сначала Яниса это смущало, но Дзинтра только смеялась и с каждым днем становилась все шоколаднее. Порой он украдкой разглядывал ее покрытое мелкими капельками пота тело, видел ее всю, и удивительное чувство обладания богатством наполняло сто.
— Ты знаешь, — как-то сказал он, глядя ей в прикрытые глаза. — Мне уже за тридцать, а такого… чтобы среди бела дня… я уже забыл, что такое может быть…
— Я знаю, — не открывая глаз, тихо улыбнулась она. — Она тебя не любила. Если любят, об этом не думают. Она наверняка гасила свет, когда вы ложились в постель… — Дзинтра не спрашивала, она утверждала это, словно она все знала о Янисе и Ильзе.
«Если любят, — подумал Янис. — Получается, что теперь у Ильзы с Тобиасом все иначе… Так, как у нас с Дзинтрой? Тьфу, черт…» Он отмахнулся от этих мыслей и сказал:
— Вчера приходил Тобиас. Ильза подала на развод. Там было написано: «Мои отношения с Тобиасом требуют, чтобы все было оформлено законно. Ребенку необходима фамилия отца и крыша над головой… Я думаю, что ты в суде сумеешь вести себя сдержанно, чтобы соседям не пришла охота судачить. Тобиас не верит, что тебя пустят в Атлантику, но если ты все же уйдешь в плавание, суд разведет и без тебя».
Янис смотрел на нагретую водную гладь, где у самого горизонта белели очертания корабля.
— Сразу видно, что под диктовку Тобиаса…
Дзинтра молчала. Коричневая грудь ее вздымалась спокойно и ритмично.
— Слушай, Дзинтра, когда вся эта катавасия кончится, как с нами будет?
Дзинтра повернула голову и, открыв глаза, с улыбкой долго смотрела на него.
— И теперь ты прикидываешься, будто ничего еще не понял? — Дзинтра села и положила прохладные ладони на горячую грудь. — Тебе бы надо быть посамостоятельнее, — задумчиво сказала она. — Потому что теперь должен решать все ты, теперь ты уже не Ильзин Янис…
Белый корабль на горизонте далеко не ушел. Прищурясь, Янис смотрел вдаль, а мыслями был здесь, с Дзинтрой, понимая, что вся его дальнейшая жизнь будет совсем иной, что теперь с ним всегда будет Дзинтра, которая угадывает и понимает любую его мысль, любое невысказанное слово, требуя за это всего, что от любимого человека можно требовать. Янис не думал сейчас, много это или мало. Так далеко он не заходил. Сердце наполнилось силой, более того, он ощущал неизведанную ранее гордость, что он мужчина, что у него есть женщина, сильная и умная женщина, которая ему доверяет, которая живет его силой и лаской, что радость и счастье, и все, все дается им обоим в одинаковых долях, каждому свое, но всегда общее, пока они ходят и живут на этой земле, под этим небом, под солнцем и в ночи…
Когда Янис склонился над Дзинтрой, она раскрыла растрескавшиеся от солнца губы и, как будто она размышляла вместе с Янисом, сказала: — Потому ты и мой, чтобы я могла тебя любить…
Янису уже тесно было в нагретой за день сторожке, мало было провожать и встречать суда. Руки его требовали дела, хотелось морской свежести, и он пошел к Зирнису.
— Пусти меня в море, — сказал он, стоя посреди кабинета и потирая ежик волос. — Не могу я больше ждать. Работать хочу!
— Вон что… А как же с дальним рейсом? Значит, пусть Тобиас идет! Нет уж, фига! Через четыре дня траулер будет дома, а ты укладывай давай мешок! — Зирнису было некогда долго разговаривать. — Да, погоди! — окликнул он Яниса, когда тот был уже у двери. — Это, может быть, она, эта с бедрышками, при машине которая, голову тебе морочит? Кто это к тебе по ночам бегает?
Улыбка на лице Яниса погасла.
— Да ладно, ладно, это я так… — Зирнис попытался превратить все в шутку. — Ты бы, как ночной сторож, должен такие дела пресекать, а ты… Скоро вас по телевизору будут показывать, какая у вас любовь… Точка. Хватит. Четыре ночи в твоем распоряжении, ночной сторож. В твоем возрасте они пройдут как одна, а работа никуда не убежит. Будь здоров, Янис Церп, собирай манатки!..
Вечером к сторожке пришли Паула с Кристом. У обоих на локте висели белые шлемы.
— Мотоцикл мы оставили у ворот, — вместо приветствия сказал Крист. Паула ничего не сказала. Сев на ступеньку, она достала сигареты, и они с Янисом закурили — серое облачко дыма недвижно висело над их головами. Вечер был тихий. Теплый и тихий. Чайки вниз головой падали в тихую воду и, вынырнув, долго приводили в порядок перья на спине. От Паулы пахло духами, и Янису припомнилось его возвращение — охапка сирени, смущенный взгляд, Паула в углу дивана, голос Казимира в трубке… И как Дзинтра в ванной выжимала промокший лифчик… Все это пробудил запах, чуть слышно струившийся от Паулы, которая молчит, которая опять со своим Кристом, с тем самым Кристом, который несколько дней назад всхлипывал здесь на лежанке. И никто ничего не сказал и не спросил, потому что жизнь продолжает идти вперед и в молчании, и это хорошо сознавать.
В дальнем углу причала шла кучка людей. Они долго сидели в буфете, но этого показалось мало, и вот они пошли на судно, и в карманах у них булькают бутылки. Ночь пройдет у них в глубокомысленных разговорах и с песнями, которые можно петь только на судне, когда жены спят дома подле детей, когда выдалась свободная ночь, такая, как эта, когда с моря находит гроза…
— Какая удивительная ночь, — сказала Паула, глядя вдаль, где над морем вспыхивали зарницы. — Если гроза придет сюда, она многое смоет… Мы сегодня не будем спать, Крист? Так давно не было настоящего дождя…
Паула встала. Поцеловав Яниса в щеку, она улыбнулась в темноте и тонкими пальцами пожала его плечо. Крист уже уходил, когда горячее дыхание Паулы тихо шепнуло Янису: — Я опять ваша, Янис Церп, можешь быть за меня спокоен…
Прощаясь у ворот, наконец-то заговорил и Крист.
— Вчера мы были у Дзинтры. Немножко повеселились… Она и сказала, что ты уходишь в море… Вот и приехали… Проститься, так сказать… — но ведь не это Крист собирался сказать, и Янис помог ему:
— Мы поженимся. Так я решил. И она даже пикнуть не посмеет.
— Такие уж мы, Церпы, и есть, чертогоны, — сказал Крист, уверенный в правоте своих слов.
— Да, — подтвердил Янис. — Так ведь, Паула?
— Да уж конечно, мальчики! Ах ты, господи, она уже тут!..
И Паула с Кристом нахлобучили шлемы. Гроза была уже рядом — с моря потянуло прохладой, приближался дождь и молнии. И ночь вокруг была темная, готовая к грозе.
Вернувшись в порт, Янис сел на привычное место на свае. Вокруг была черная тишина. И вот над темной водой и редкими траулерами пронесся какой-то вздох. Не успел он стихнуть, как во всю свою ослепительную мочь полыхнула молния, ударив в застывшую воду. Возник белый клуб пара, словно раскаленная звезда упала туда, и грохот яростной волной сшиб Яниса со сваи. В порту погасли фонари, но темноты не было — молнии прыгали и оглушительно полыхали одна за другой.
И тут в дальнем конце порта, от траулера, к которому прошла горластая кучка рыбаков, грянула песня. Грянула она одновременно с первыми потоками дождя. При свете молний на палубе стояли рыбаки и пели. Старая песня. Иной раз кажется, что забыли уже ее, что никто больше не помнит, а потом вдруг, как вот этот гром, грянет — вспомнили, запели полной грудью:
Дождь и гром норовили заглушить их, но рыбаки хорошо прополоскали сегодня глотки! Какие-то слова непогоде удавалось смыть и унести, но песня все равно не смолкала:
Дождь обрушился стеной, но гром хрипло громыхал уже где-то далеко за портом, все стихая и стихая. И рыбаки на палубе смолкли, полезли в светлый кубрик, и над темным портом плескался уже один грозовой ливень, теплый и сильный.
Янис вновь сел на сваю, махнув рукой на то, что он насквозь мокрый, сидел, напевал под нос песенку, которая уже не выходила из головы, и так — промокший, со спокойными мыслями — встретил серый рассвет и траулеры, медленно возвращающиеся после грозовой ночи.
В воскресенье вечером к Янису в сторожку пришла Ильза. Дзинтра только что привезла ужин и теперь, сидя на ступеньке, молча смотрела, как Янис ест.
Ильза вела за руку маленького Оскара. При виде Дзинтры она остановилась. Рука Яниса с ложкой замерла на полпути. Женщины смотрели друг на друга, и только они в эту затянувшуюся минуту знали, о чем они сейчас думают. Никакие объяснения или знакомство не были здесь уместны, поэтому Янис просто не знал, что можно сейчас сказать и как ему действовать…
Дзинтра встала. Она здесь была хозяйкой, поэтому собрала посуду и, перекинув через плечо полотенце, пошла к крану. Так она делала не один вечер, поэтому движения ее не были ни поспешными, ни медлительными.