Ольга Алексеевна уволилась с того же завода, где ра-ботала ведущим конструктором в ОКБ, потому что зарпла-ту не только не платили, но и не обещали в обозримом бу-дущем. Она стала на учет на биржу труда, получала посо-бие и училась на курсах газооператоров...
Виталий Юрьевич снял очки, подышал на стекла, про-тер их носовым платком и положил в очечник.
- Наверно, зря я с завода ушел, - вяло сказал Виталий Юрьевич.- Работал бы, да работал.
- Брось, не трави себе душу! - Ты помнишь, как там все валилось и банкротилось?.. Наши деньги прокручивали через банки, верхушка получала барыши, а мы месяцами не видели зарплаты... Люди увольнялись десятками... А помнишь, что Большаков творил?..
Виталий Юрьевич помнил. Он помнил, как генераль-ный директор Большаков провел хитрую приватизацию и фактически стал хозяином объединения 'Фотон', положил себе баснословную зарплату и тут же взял беспроцентную ссуду в миллион еще тех, советских рублей, чего не мог позволить себе никто больше, и с кем-то на паях открыл доходное предприятие в Москве. Учитывая стремительную инфляцию, через два года, теперь уже господин Больша-ков, вернул заводу мелочь. Так что миллион достался ему даром. Завод стал разваливаться на глазах: сворачивались производства и освобождались помещения, которые тут же выгодно сдавались под магазины и офисы.
- Правильно сделал, что ушел, - твердо сказала Ольга Алексеевна. - В конце концов, здоровье дороже.
Виталий Юрьевич неопределенно пожал плечами, помолчал и сказал вдруг:
- Не живем, а копошимся в каком-то дерьме... Навер-но, про нас в Евангелии говорится: 'Оставь их: они слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму'.
- Пустое дело 'воду в ступе толочь', - Ольга Алексе-евна встала с кресла. - Кто-то умный сказал, что если ты не можешь изменить обстоятельства, то старайся приспосо-биться к ним.
- Марк Аврелий сказал. Только не 'приспособиться', а 'изменить отношение к ним'.
- Ну, пусть так, - согласилась Ольга Алексеевна.
Глава 2
В дверь позвонили, и Ольга Алексеевна поспешила в прихожую.
- Дед, иди, смотри, кто к нам пришел! Ласточка наша пришла, внученька наша. Ух, ты, красавица! - заворковала в прихожей Ольга Алексеевна.
Виталий Юрьевич вышел и с улыбкой смотрел, как жена тормошит четырехлетнюю Катеньку, стаскивает с нее легкое, по сезону, еще не вступившей в свои полные права осени, пальтецо, снимает ботиночки и засовывает ножки в теплые самовязанные из козьей шерсти слитки.
Дочь повесила плащ на вешалку и, устало опустив-шись на банкетку, стягивала длинные, до колен, сапоги.
- Как дела, дочка? - спросил Виталий Юрьевич.
- Да все также. Нужно искать работу. Стоило ли ин-ститут кончать, чтобы методистом Дома творчества рабо-тать. Не педагог, а нянька. Ладно была бы зарплата, а то сто шестьдесят тысяч, на которые даже сапог не купишь.
За столом разговор шел в том же духе: как обеспечить сносное житье для Милы и ребенка, где найти приличную работу. И куда ни кинь - всюду клин. Все связи, которые могли бы помочь, у Виталия Юрьевича остались на заводе, и они не имели теперь никакого практического значения. Пробовал он вспомнить своих старых приятелей, с кото-рыми учился в школе или в институте, находил их телефо-ны, звонил, но с удивлением узнавал вдруг, что кто-то умер, а кто-то тоже не у дел. Виталий Юрьевич надеялся на помощь своего однокурсника, который, насколько он помнил, стал заведующим ГОРОНО. Уж в какую-нибудь школу тот мог бы Милу пристроить, но и здесь его ждала полная неудача.
- Виталик?.. Анохин?.. Да помню, помню, зарокотал знакомый бас. - Рад слышать тебя, старик. Лет десять не виделись, а? Как-то Лару встретил, тебя вспомнили. Лару-то помнишь? Ты ж за ней, вроде, волочился?.. Ах, это Колька Егоров? А я думал, ты... Как-нибудь надо нам со-звониться, да встретиться...Помочь, говоришь? Извини, старик, не могу. Выперли меня. За что? Да ни за что. Когда компартию Ельцин запретил - меня и выперли. Тогда мно-гих выперли. Если сам Струков не удержался, чего о нас, грешных, говорить! Струков теперь не обкомом, а плодо-во-ягодной станцией командует. Зато, говорят, докторскую защитил. А я теперь во Дворце пионеров, или как там те-перь его называют, авиамодельным кружком руковожу.
Еще поговорили о том, о сем, вспомнили старых зна-комых, тем все и кончилось.
- Мил, - поднял глаза на дочь Виталий Юрьевич. - А почему ты не хочешь попросить Андрея Николаевича, Элькиного отца? Он же сейчас в фаворе. Новое начальство вроде его поднимает. Кем он сейчас?
- Он, пап, начальник облсельхозтехники.
- Ну, это солидно, учитывая дефицит сельхозтехники.
- Они вроде недавно новую квартиру получили. Где-то в элитном месте, - отозвалась Ольга Алексеевна.
- Да, четырехкомнатную, на набережной Дубровин-ского, - подтвердила Мила.
- Так чего ж ты не попросишь? У нас другого вариан-та просто нет, - вопросительно посмотрел на дочь Виталий Юрьевич. - Это же твоя близкая подруга. Вы же с детского сада, со школы вместе.
- Пап, напрямую с Андреем Николаевичем я об этом говорить не могу. А с Элькой я говорила. Только, чтобы меня устроить, Андрей Николаевич должен кого-то про-сить, а это значит, что он кому-то будет обязан. А он этого позволить себе не может. Элька сказала, что это для него принципиально.
- Да ёлки-палки, - взорвалась Ольга Алексеевна. - Хоть и обязан. Сказать так лучшей подруге. Ну, мир пере-вернулся. У меня нет слов.
- Мам, ты ничего не понимаешь. Вы живете старыми представлениями. Андрей Николаевич - это уже другие отношения, это другая сфера и другой менталитет.
- Как вы быстро новые слова в язык вбрасываете. 'Шопинг', 'электорат'. Что это за 'менталитет' такой? Английское 'mental' - умственный, 'mentality' - умствен-ное развитие, склад ума.
- Ну, что-то в этом роде. Менталитет - это образ мышления.
- Тогда уж лучше 'ментатет' от 'mentation' - процесс мышления.
- Пап, ну тебя с твоими лингвистическими изысками. Сейчас строится новое общество. Поезд идет. Кто-то успел запрыгнуть, а кто-то остался на перроне.
- Элькин отец, значит, успел запрыгнуть? - ехидно заметил Виталий Юрьевич.
- Значит успел. Говорят, его назначат зам главы адми-нистрации по сельскому хозяйству.
- Ничего себе, - не удержалась Ольга Алексеевна. - То-то, я смотрю, Раиса Петровна даже не остановилась, мимо прошла, когда я ее встретила возле 'Светланы'. Я же помню, как они приехали из Малаховки, где он был заве-дующим райсельхозтехникой. Тогда Раиска окликала меня аж с другой стороны улицы. Во, дела пошли!
- Раиса Петровна прошла мимо, потому что спешила и тебя просто не заметила. А ты, мам, становишься в позу базарной бабы... Почему Андрей Николаевич не может за-нимать серьезный пост? Он же не дурак, не пьяница. Чело-век порядочный, так что вполне достоин. И вообще мне этот разговор неприятен, и я не хочу его продолжать.
- Мила, да не в том дело, что достоин-недостоин, а в том, что люди на глазах меняются, стоит им чуть над дру-гими подняться. Здесь-то и раскрывается человек в полной мере...Слава богу, хоть не министром назначили.
- Катя, - прикрикнула Мила, - ну-ка, ешь нормально.
Катя съела половину сосиски и толкла вилкой в та-релке картошку.
- Не хочу картошку, хочу мандарин, - насупилась Ка-тя.
- Съешь картошку, потом мандарин.
- Я съем сосиску, а картошку не буду, упрямо повто-рила Катя.
- Ладно, ешь сосиску, - сдалась Мила и пожаловалась: - Вот так и воюем. Воспитательница в саду жалуется: пло-хо ест. Из-за стола самая последняя выходит.
- Не последняя, - возразила Катя. - Артем последний.
- Вот видишь, мам, оказывается не последняя. А ну, давай ешь, не разговаривай.
Ольга Алексеевна засмеялась:
- Ничего, ты тоже в детстве плохо ела. Зачем ребенка насиловать? Захочет - поест.
- Между прочим, Мила, - Виталий Юрьевич нервно помешивал ложечкой чай, и пальцы немного дрожали. - Дружба предполагает гораздо большее, чем обмен секре-тами по телефону или при встречах. Настоящая дружба - это не только взаимопонимание, но и готовность придти на помощь в любую минуту. Как говорится, все пополам... В школе мы дружили с Мишей Горлиным, а мой отец, твой дедушка, тогда работал техноруком, по-нынешнему, глав-ным инженером, на швейной фабрике. После войны все было трудно. Бабушка твоя, когда трюмо на базаре купила, радости не было предела. Так и с одеждой. Мне сшили на фабрике по госцене из недорогой ткани в рубчик пальто с поясом, первое нормальное пальто. А это было в десятом классе, когда мы уже на девочек посматривали. И когда отец мне сказал про пальто, я спросил: 'Пап, а Мишке?' И отец, ни минуты не колеблясь, ответил: 'Конечно, сын'. А отцу не так-то просто было заказать не одно, а два паль-то... Тогда у людей совесть была на первом месте, и честь берегли.
- Ты бы, пап, еще прабабушку вспомнил. Давайте до-говоримся так: со своими друзьями я сама разберусь. Мо-жете чем-то помочь, помогите, а нет - лучше молчите. А то, как говорят умные люди: 'Легче всего давать советы, потому что они ничего не стоят'.
- Да, совсем забыла. Насчет помочь. Вот сто тысяч рублей. - Ольга Алексеевна вынула из кармана халата при-готовленные деньги. - Это немного, конечно, но все же ка-кие-то деньги... Дома-то какая еда есть?
- Ой, спасибо, мам! - обрадовалась Мила. - Сейчас что-нибудь куплю. Да, мам, я Катьку у вас оставлю. Зав-тра, может быть, в детский сад отведете? А я после работы забегу.
Мила встала из-за стола.
- Не хочу с бабушкой, хочу с тобой, - заявила Катя.
- Я тебе покапризничаю. Как миленькая останешься и слушаться будешь. Узнаю, что не слушаешься, в угол на целый день поставлю, - пригрозила Мила.
Катя захныкала, и Ольга Алексеевна стала утешать:
- Это чего ж ты с бабушкой не хочешь оставаться, а? Это что ты бука сегодня такая? А мы рисовать сейчас бу-дем, я новые краски нашла. А еще шить будем. Будем шить?
Катя подумала, взвешивая, что лучше, зареветь или остаться так. Реветь не очень хотелось, а мама все равно с собой не возьмет. И Катя согласилась рисовать и шить.
- Мила, ты бы картошки взяла немного. Нам с отцом хватит, - предложила Ольга Алексеевна.
- Спасибо, мам, потом - отмахнулась Мила.
- А ты куда сегодня?
- В ресторан, мам.
Ольга Алексеевна подняла брови, Виталий Юрьевич вопросительно посмотрел на дочь.
- Да успокойтесь, родители. Из Бельгии приехала Линка с мужем в отпуск. Приглашают. По сколько-то сбрасываются все наши. За меня, как я самая бедная, пла-тит Элька Михеева.
- Мила, девочка, ты, главное, не падай духом. Время такое сейчас. Подумай, что есть многие, которым хуже, чем нам. И ты посмотришь, все утрясется.
- Твоими устами, пап, да мед пить. Все я понимаю... А кто это у вас в подъезде стекло выбил? - спросила вдруг Мила. - Ремонт не собираются делать?
- Да ты что, какой ремонт? - искренне удивилась Оль-га Алексеевна. - В ЖЭУ сроду денег нет. Платим, платим, - как в бездонную яму... а в подъезде денег не соберешь. Хотели кодовый замок поставить, нужно было по пятьде-сят тысяч собрать. Из тридцати квартир только десять сда-ли. Пришлось деньги вернуть. Так и живем, как в проход-ном дворе. Здесь же алкаши каждый день водку распива-ют.
- А толку-то от твоего кодового замка! - возразил Ви-талий Юрьевич. - В третьем подъезде стоит кодовый, а там все равно бомжи ночуют.
- Ладно, я побежала, - заторопилась Мила.
Она поцеловала мать с отцом и выскочила за двери. Ее каблучки простучали по ступенькам, расхлябано хлоп-нула дверь в подъезде, и все стихло.
- Мерзко на душе, - поморщился Виталий Юрьевич.
Ольга Алексеевна промолчала.
Они сидели в зале на диване. Уже смеркалось, но они не включали свет и не включали телевизор. Просто сидели рядышком и больше молчали, чем говорили. Катя мышкой затихла за дедовым письменным столом в спальне и увле-ченно мазала акварельными красками по бумаге, благо бу-маги Виталий Юрьевич не пожалел и дал много.
Ольга Алексеевна думала о своем. Ей вспомнилась свадьба дочери с Андреем. Андрей ей тогда понравился: высокий, ладный, с военной выправкой. Мила училась на третьем курсе Университета, а он заканчивал высшее во-енное училище, но, соблазнившись быстрыми деньгами, которые легко зарабатывали его друзья на гражданке, от-крывая фирмы и ввязываясь в торговые предприятия, ушел с последнего курса, организовал с помощью отца столяр-ную мастерскую и стал грести деньги лопатой. В то время это было просто. Народ сметал с прилавков все, потому что товаров было мало, рынок только насыщался, разбога-тевшие предприниматели напропалую жировали, парились с девочками в саунах, играли в казино, проигрывались и пропивались в пух и прах, а кто устоял, строил поражаю-щие воображение русского обывателя коттеджи с бассей-нами и банями, и им требовались столярные работы и ме-бель на заказ. Мила, наивная дурочка еще, с головой оку-нулась в новую для себя, независимую от родителей и сво-бодную от родительской опеки жизнь. Чуть не каждый день цветы, дорогие подарки и компании. Все это не нра-вилось Ольге Алексеевне и Виталию Юрьевичу, и они го-ворили об этом дочери, но она и слушать ничего не хотела, огрызалась и обижала, заявляя, что нравоучений и нотаций ей с избытком хватило, когда она жила с ними. Ольга Алексеевна замолкала и, поджав губы, шла на кухню, а Виталий Юрьевич исчезал в спальне, где садился за пись-менный стол. Мила уходила, хлопнув дверью.
Однажды Андрей сказал Миле, чтобы она бросила свой Университет, от которого в жизни не будет никакого проку. 'Сейчас зарабатывать деньги можно и без образо-вания, - сказал тогда Андрей. - А уж если учиться, то нуж-но идти в коммерческий институт, тем более, там сейчас как раз есть знакомые, которые могут помочь'...
Разговор с родителями был резким, со слезами, с кри-ком и истерикой.
- Ты бросишь Университет только через мой труп! - заявила Ольга Алексеевна. - Получи диплом, и тогда хоть в коммерческий, хоть к черту на рога!
- Ладно, я вам принесу этот диплом, чтоб вы повесили его себе на стенку, - бросила Мила и хлопнула дверью так, что электрический звонок жалобно тренькнул, будто в ис-пуге.
Ольга Алексеевна догадывалась, что в семье дочери происходит что-то неладное. Но из Милы лишнего слова не вытянешь, хотя по ней было видно, что она что-то скрывает. Но однажды дочь пришла к ним в слезах и рас-сказала, что Андрей избил ее. Оказалось, что бил он ее и раньше. Катя по-детски непосредственно и даже с каким-то удовольствием сказала:
- А папа маму об дверь головой бил, а я испугалась и описалась.
Ольга Алексеевна дар речи потеряла, а Виталий Юрь-евич только головой покачал.
Когда Андрей приехал забирать вещи, Мила с доче-рью ушла из дома. Ольга Алексеевна и Виталий Юрьевич молча сидели в комнате, пока Андрей собирал вещи. Толь-ко Ольга Алексеевна спросила с укором:
- Как же ты так, Андрей?
- Я ее любил! И сейчас люблю. А она мне жизнь ис-портила, - с надрывом выдавил Андрей.
Был он выпивши, и Ольга Алексеевна сочла разум-ным разговор не продолжать, только пожала плечами, и ее брови, по обыкновению, взлетели вверх. 'Чем это она ус-пела ему жизнь испортить?' - подумала она.
Андрей поступил по-мужски. Это в нем всегда при-сутствовало. Все, что он купил в квартиру, а было там все: и дорогой холодильник, и импортный телевизор-двойка, и печь СВЧ, и мебель - он ничего не взял. Квартиру же ей оставила бабушка, мама Виталия Юрьевича, которая очень любила внучку и, слава Богу, не дожила до этой непри-глядной истории...
Виталий Юрьевич пытался сосредоточиться на руко-писи своего романа, но мысли путались. То вспоминался завод, то вставало перед глазами лицо дочери, и сердце Виталия Юрьевича сжималось от жалости и бессилия по-мочь, оградить ее от тягостей, которые вдруг свалились на ее хрупкие плечи.