Валентин Иванов-Леонов
КОПЬЯ НАРОДА
Рассказы и повести
К читателю
Совсем недавно, всего каких-нибудь 15–20 лет назад, в нашей стране да и во всем мире очень мало знали о жизни народов Африки. В то время огромная территория этого континента была поделена между английскими, французскими, бельгийскими, португальскими и испанскими колонизатора ми. Естественно, что колониальные власти были заинтересованы в том, чтобы умалчивать о событиях, происходящих в колониях, о жизни и чаяниях их жителей.
С тех пор положение в корне изменилось. На наших глазах рухнули колониальные империи европейских империалистических держав. Десятки независимых государств возникли в Африке на месте вчерашних колоний. Народы этих стран навсегда покончили с политической опекой империалистов и закладывают сейчас основы новой национальной экономики.
Однако с колониализмом в Африке покончено еще не везде. На громадных территориях континента все еще господствуют колонизаторы и расисты. Под их властью томится более 30 миллионов коренных жителей, испытывающих все ужасы колониального рабства.
Позиции колонизаторов и расистов наиболее сильны и южной части Африки. Здесь находятся колония Англии Южная Родезия, где европейское меньшинство с целью сохранения своего господства в одностороннем порядке провозгласило так называемую «независимость», колонии фашистской Португалии Мозамбик и Ангола, народы которых ведут героическую борьбу за свое освобождение, незаконно захваченная Южно-Африканской Республикой и фактически превращенная ею в колонию Намибия. Особое место в системе колониально-расистских режимов принадлежит здесь самой Южно-Африканской Республике — стране, которую с полным правом можно назвать оплотом расизма и колониализма на всем Африканском континенте. В глазах прогрессивной мировой общественности ЮАР давно уже приобрела дурную славу крайне реакционного государства фашистского типа, все стороны жизни которого пронизаны рисовой дискриминацией. Около 18 миллионов неевропейцев в ЮАР подвергаются жесточайшей экономической эксплуатации, они лишены всех возможных в условиях буржуазной демократии политических и гражданских прав, они подвергаются незаконным арестам, пыткам и издевательствам. Расистские власти жестоко подавляют любое, даже самое робкое проявление протеста коренных жителей против бесправия и террора.
Однако свободолюбивые народы Южной Африки никогда не мирились с угнетением и дискриминацией. Их борьба в разное время принимала различные формы. В последние годы прогрессивные силы в Южной Африке были вынуждены отдать предпочтение вооруженным методам борьбы, как наиболее эффективному средству воздействия на реакционный расистский режим. Борьба эта ведется в чрезвычайно тяжелых условиях. Но, несмотря на жестокие репрессии, сопротивление народных масс ширится с каждым годом. На их стороне симпатии и поддержка всей независимой Африки, а также прогрессивных людей всего мира.
В этой книге рассказывается о жизни и борьбе народов колониально-расистского юга Африки — ЮАР и Анголы. Она проникнута глубоким сочувствием к страданиям африканцев, ненавистью к расистам и колонизаторам, верой в конечную победу сил освобождения.
А. Покровский,
старший научный сотрудник
Института Африки АН СССР
«СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ БРАТЬЕВ»
Рассказ
Охваченный тревогой, Вильям Кумало почти бежал к остановке автобуса. Дома, в локации[1], лежал его отец, один, раненый, беззащитный. Подосланные убийцы только случайно не убили его. Но они придут снова. Кумало не сомневался в этом.
Три дня назад к отцу — Элиасу Кумало — подошли двое. Один из них сунул ему в руку черный бумажный кружок с изображением белого креста. Это был смертный приговор Союза братьев. Убийца выстрелил из пистолета в то время, когда Элиас рассматривал знак. Маленький худенький Вильям едва дотащил отца домой.
У отца было много друзей среди европейцев-демократов. За неделю до этого одни из них получил сведения, что «братья» вынесли приговор Элиасу Кумало и двум другим руководителям Африканского общества свободы[2]. Европеец предупредил отца, но это не помогло. Если враги явятся вновь, что может противопоставить он им? А «братья» не знают пощады.
По широкой Элофф-стрит между рядами небоскребов катился шумный поток автомобилей, торопливо шагали по тротуарам буры[3] и англичане, греки и индийцы, африканцы и цветные[4]. Красные лучи вечернего солнца пожаром полыхали в окнах домов, в стеклах мчащихся машин. Но Кумало ничего не замечал. Все мысли его были там, дома. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что случилось непоправимое.
Кумало вошел во двор, быстро взглянул на свое окно. Оно было закрыто, хотя утром он оставил его распахнутым.
Кумало промчался мимо хозяек, варивших на железных печках обед, ощупью прошел по темному, задымленному коридору и открыл дверь. Лоб его покрылся холодным потом.
Отец лежал на полу среди опрокинутых стульев. Странно неподвижное тело. Рот распялен в молчаливом крике. На груди пятно крови. Черная, уже посеревшая рука отброшена назад. В кулаке зажат гаечный ключ, которым он защищался от убийц.
Горе, злоба, отчаяние переплелись в груди Кумало в один ядовитый клубок. Отец был святым человеком. Он вступился за свой народ, который топтали колонизаторы. Он не молчал, как многие другие. И вот его убили. Полиция и пальцем не шевельнет, чтобы разыскать и наказать убийц, руку которых направлял всесильный фашистский Союз братьев.
Но он, Кумало, не станет, как зимнее солнце, идти стороной. Он обойдется и без полиции. Придет время, и он найдет убийц. Он наступит на их подлые шкуры. Он знает, где их искать.
Через день после похорон Кумало, полный решимости отомстить, направился в Вестден — фешенебельный район Иоганнесбурга. Здесь в двухэтажном особняке жил, как говорили, одни из главарей этих «братьев» — убийц его отца. У Кумало не было никакого определенного плана действии. Ему лишь хотелось взглянуть на врагов отца. Он понимал, что найти подлинных убийц ему, бесправному африканцу, которому запрещено даже появляться без пропуска в городе, едва ли удастся. Но кто знает, что может случиться? У отца много друзей среди европейцев. Кумало не отступит от намеченной цели, пока не сделает все, что в его силах. И тогда убийце конец.
Смеркалось, Из ворот особняка вышли двое буров. Один, судя по неотглаженной одежде, по широкой рыжей седеющей бороде, выгоревшим густым бровям и шляпе с большими полями, был деревенским жителем — какой-нибудь плантатор. Другой был горожанином — вылощенный, в элегантном светлом костюме, в золотых очках, с темными напомаженными волосами. Он производил впечатление богатого образованного человека.
Кумало остановился. Вот они какие, «братья». Глубоко посаженные колкие глаза плантатора внимательно скользнули по фигуре Кумало, который смотрел на европейцев во все глаза. Бородатый почему-то усмехнулся. «Братья» сели в машину и уехали. Почему он усмехнулся?
Знали эти о приговоре отцу? Едва ли. Не могут все «братья» знать, с кем расправляется их союз.
На следующий вечер, выходя из редакции газеты «Ассагай», где он работал курьером, Кумало заметил, что двое подозрительного вида африканцев увязались за ним. Он отчетливо слышал, как одни из них сказал: «Вот он, тот самый». Что им нужно? Видно, «братья», подославшие их, хотели знать, как он, сын убитого ими, ведет себя, что делает, с кем общается. А может быть, у них на уме что-нибудь и похуже, если они заметили, как он приходил к особняку?
Утром Кумало проснулся, когда соседи еще спали. Он ополоснул лицо водой и, не позавтракав, отправился на работу. В черном леденеющем небе светились звезды. Поеживаясь от ночного холода, Кумало зашагал по неосвещенному переулку. Из шалашей — пондокков, из домов с заклеенными бумагой окнами доносились приглушенный разговор, перебранка невыспавшихся людей.
Он почти миновал локацию, когда перед ним выросли двое здоровенных полицейских. Один из них, со вздернутым носом, сказал насмешливо:
— Эй, Джон, куда спешишь? — Для полицейских все африканцы — Джоны.
Кумало остановился. «Кто они — настоящие полицейские или?..»
— Ночной пропуск.
— Но комендантский час только до пяти. Уже шестой час, — ответил Кумало, пятясь и оглядываясь назад. — В локации не нужно ночного пропуска.
— Ты нас не учи. Нет пропуска?
— А что я сделал? Я иду на работу.
Он не успел отпрыгнуть. Полицейский со вздернутым носом схватил его за руку. Кумало рванулся изо всех сил, но «бобби» поднес к его носу дубинку.
— Хочешь попробовать?
Щелкнули наручники на запястьях.
Кумало с горечью вспомнил о хозяйке, которой он не заплатил за квартиру. Теперь она решит, что он сбежал. И еще он подумал о Ребекке Нгойи, девушке из редакции. Станет ли она навещать его в тюрьме или забудет о нем? Ведь их дружба только началась…
Его ввели в полицейский участок — мрачное помещение с зарешеченным окном. Под потолком — электрическая лампочка без абажура. Слева, у грубой деревянной скамьи, стояли два пария гангстерского вида, скованные друг с другом наручниками. У двери дежурил полицейский-африканец с коротким копьем. За непокрытым столом сидел сержант-европеец в форме, застегнутой на все пуговицы. Он строго взглянул на арестованного — ни тени улыбки или дружественного участия на жестком, сухом лице.
— Нет ночного пропуска! — отрапортовал курносый полицейский. — При аресте оказал сопротивление.
— Имя?
Кумало встретил враждебный взгляд сержанта и понял: этот властный служака сидит здесь не для того, чтобы разбирать, виновен арестованный или нет. Его задача доказать африканцу, что если он арестован, то арестован правильно.
Кумало выдали потертое одеяло и втолкнули в камеру. Ни кроватей, ни стульев, ни скамеек. Африканцы разных возрастов лежали на цементном полу, завернувшись в одеяла или подложив их под себя.
Слева от Кумало сидел пожилой мужчина. Он был арестован за незаконную продажу самогона — скокиаана. Справа — угловатый африканец лет тридцати, по имени Мозес — рабочий с текстильной фабрики. Его арестовали за неуплату налогов. У него было семеро детей. Мозес, однако, не распространялся о своем горе и держался спокойно.
— Ты за что? — спросил он Кумало. Кумало объяснил.
Мозес буднично кивнул:
— Урожай собирать поедем. Время такое — уборка. Всех подряд арестовывают.
— Не поеду, — отрезал Кумало.
Мозес удивленно посмотрел на него:
— Ты что, в первый раз?
В полдень арестованных сковали попарно и повели по Притчард-стрит в суд. У здания суда вытянулась длинная вереница грузовиков и фургонов, запряженных волами. На подножках сидели фермеры в широких шляпах, с обветренными лицами. Они ожидали окончания суда, чтобы отвезти осужденных африканцев на фермы.
Почти все дела были о нарушении законов о пропусках. Африканец задержан на улице, один из его многочисленных пропусков в личной «книжке банту» не в порядке: десять дней тюрьмы или штраф два фунта. Подсудимые не протестовали, во всем соглашались с судьей. Кумало раздражала трусость этих людей.
Клерк докладывал;
— Бродяжничество. Задержан без пропуска, мой лорд.
Судья, покосившись на подсудимого, выносил приговор:
— Десять дней или два фунта штрафа…
За барьер встал молодой африканец. Он держался смело и независимо.
— Задержан без ночного пропуска, мой лорд, — доложил клерк. — При аресте оказал сопротивление.
Судья открыл было рот, чтобы изречь приговор, но африканец вклинился:
— Констебль ударил меня.
Судья недовольно пожевал губами и посмотрел на парня, как смотрят на человека, который не умеет себя вести.
— Я вижу, ты хочешь отнять у меня время. Находясь в чужом, европейском городе, ты должен беспрекословно повиноваться властям.
— Иоганнесбург мой город, Я здесь родился.
— Баас![5] — рявкнул судья.
— Я здесь родился, баас. Констебль ударил меня…
— Год тюрьмы без замены штрафом. Следующий.
Теперь Кумало понял, что те, кого он считал трусами и глупцами, вели себя разумно. Судье ничего не докажешь. А ведь он, Кумало, сопротивлялся при аресте.
К нему подошел бур с рыжей, седеющей бородой. Он остановился перед арестованным, вскинув выгоревшие густые брови, и, деловито разглядывая его колкими, глубоко посаженными глазами, словно перед ним была лошадь, спросил с кротостью, которая не вязалась с его угрюмым обликом:
— Слушай, бой, хочешь поехать ко мне на ферму? Подпишем контракт на год — и никакого суда.
Кумало подозрительно заглянул в светло-голубые колючие глаза бура. «Что за человек? Кажется, я где-то его видел. Но где?»
Бур вытер платком загорелый лоб, на котором белела полоса от шляпы.
— Христианин?
— Да.
— Я соблюдаю все воскресенья. Церковь неподалеку.
— Сколько будете платить?
— Три ранда в месяц. Церковь рядом. Как зовут?
Кумало ответил.
По лицу плантатора пробежала какая-то тень. Густые выгоревшие брови поднялись. Бур пристально, с интересом взглянул на парня.
На соглашении, которое подписал Кумало, плантатор поставил свою подпись: «Фан Снимен».
К вечеру приехали на ферму. Кумало огляделся: двор, окруженный высоким забором с колючей проволокой, длинный глинобитный барак с узкими прорезями вместо окон, крепкие, окованные железом ворота, сторож с ружьем. Настоящая тюрьма. И здесь ему предстоит провести целый год!
Старший надсмотрщик Урбаньяк — бур лет сорока, с большими оттопыренными ушами — приказал прибывшим построиться и произнес краткую речь, суть которой сводилась к тому, что батраки должны работать честно, им будет заплачено сполна, за нарушения будут наказывать.
Потом всех повели в барак. Здесь стояли ряды цементных прямоугольных блоков. Каждый блок заменял собой постель. Кумало получил одеяло. Матраса не полагалось.
Утром всех подмяли надсмотрщики. Рабочие съели по миске махью — жидкой забродившей каши — и отправились в поле. Надсмотрщики — буры и африканцы — ехали верхом. У каждого длинный свернутый съямбок — ременный кнут. На лицах — ни вражды, ни злобы: словно гнали рабочий скот.
Солнце еще не появилось. Малиновое пламя заливало восток, счастливо улыбалось новое утро. Кумало шагал в колонне оборванных людей. Здесь были и те, кто попал сюда по контракту, и заключенные, которых Фан Снимен «арендовал» за небольшую плату у департамента тюрем.
Отряд остановился на картофельном поле. Кривые красные грядки уходили к горизонту.
— На месяц работы, — сказал Мозес, тот самый африканец из Иоганнесбурга, у которого было семеро детей.
— Неужели можно все это убрать? — Поле казалось Кумало необъятным.
Надсмотрщик подтолкнул его рукояткой съямбока:
— Не разговаривать. Построиться.
Все выстроились поперек грядок, и лопоухий Урбаньяк, имевший склонность к речам, снова произнес наставление: рабочие должны соблюдать прямую линию, не отставать и выбирать все картофелины из земли до единой.
— Помолитесь и начинайте!
Передвигаясь, Кумало и Мозес перетаскивали за собою мешок. Надсмотрщик ду Прииз то и дело соскакивал с лошади и шарил руками в земле, проверяя работу африканцев. Это был желчный, озлобленный человек, какой-то потертый и выцветший. Кумало работал тщательно, и надсмотрщик ни разу не поймал его. Мозесу дважды досталось кнутом по спине. Он вынес это стойко, не издав ни звука.