Это античное сравнение папы с дельфийским оракулом я перевёл только дословно.
Так заканчивается «тронная речь».
— А Италия? — быть может, спросите вы.
Где ж она?
Её нет ни среди верных ни среди неверных.
Италии, — «безбожной» Италии, Италии Гарибальди и Виктора-Эммануила, — не существует вовсе на свете.
Ватикан её не видит со своего холма.
Всё, что известно относительно Италии, это — то, что объявили католические газеты.
— Папа заплакал, услышав весть о проекте закона о разводе.
— Папа заплакал! Папа заплакал! — кричат, истерически визжат, скулят теперь все субсидированные Ватиканом газеты. — Это правительство нарочно! Это сделано нарочно! Нарочно такой богопротивный закон в юбилейный год великого старца! Старца не пощадили!
И на этой почве изо всех сил стараются подготовить провал закону о разводе.
— Папа заплакал!
В Ватикане об Италии могут только плакать.
Даже не молиться.
Папа
«Профессор Лаппони с минуты на минуту ожидает агонии».
«Здоровье папы вполне удовлетворительно».
«У папы начали пухнуть ноги. Один из кардиналов сказал, что это начало конца».
«Папа возобновляет приём поклонников».
Одно близкое к Ватикану лицо говорило мне:
— Папа погаснет, как гаснет свеча, в которой больше нечему гореть. Однажды из комнаты папы долго не раздастся утреннего звонка. Войдут в спальню и найдут папу бездыханным.
Как старики, папа капризен.
Он не желает, чтоб камердинер дежурил рядом с его спальней.
Дежурный камердинер спит, вернее, всю ночь не спит, — в комнате, находящейся как раз под папской спальней.
Как старики, папа спит мало и плохо.
Он просыпается страшно рано, почти с зарёю. В 7 часов утра папа уже завтракает.
И каждое раннее утро Ватикан с замиранием ждёт:
— Раздастся ли папский звонок?
Время тянется медленно и тревожно.
Но в комнате камердинера дребезжит электрический звонок.
И Ватикан принимается за обычную жизнь.
— Не сегодня.
Когда это случится?
На это лучший ответ дал сам папа год тому назад, принимая французских паломников:
— Когда человек прожил 90 лет, — он не может знать, есть ли у него завтрашний день?
Папа поражает всех своей феноменальной памятью.
Принимая этой весной короля Эдуарда VII, он рассказал старику-королю, как был, тогда ещё епископом, с посольством в Лондоне.
— Вы были тогда прелестным ребёнком. Вам было в это время?
— Четыре года.
У папы есть «подруга детства».
Синьора Анна Морони Туски, 101 года.
Она родилась в 1802 году в городе Кори и воспитывалась в монастыре «Buon Consilio», где настоятельницей была тётка Джакомо Печчи. Маленького Джакомо, двух, трёх, четырёх лет, часто привозили гостить к тётке, и воспитанницы с ним играли.
Теперь они, конечно, все умерли.
Осталась одна Анна Морони Туски.
Столетняя старуха, «игравшая с папой», разумеется, достопримечательность маленького городка.
Кто-то из окружающих папу узнал об этом и рассказал Леону XIII.
— Существует женщина, которая носила на руках ваше святейшество и помнит вас ещё ребёнком.
Папа сейчас же вспомнил Анну и пожелал её видеть.
Столетнюю подругу детства привезли в Рим и представили папе.
— Это вас я звал маленькой мамой? — спросил папа.
И девяностотрёхлетний старик с столетней старухой провели добрый час, разговаривая о детстве.
На прощанье папа её поцеловал и в 101-й день рождения послал ей особое благословение.
Анна Туски, сама сохранившая отличную память была поражена:
— До каких мельчайших подробностей святой отец помнит всё, что происходило 90 лет тому назад!
Но с папой случаются такие неприятные происшествия.
В прошлом году, во время приёма паломников, он вдруг обратился к кардиналу, министру двора, maestro di camera, и спросил:
— Что это за люди?
— Это поклонники из Моравии, святой отец.
— Зачем же они здесь?
— Чтоб засвидетельствовать своё благоговение главе церкви, ваше святейшество.
— А! Очень хорошо! — сказал папа и стал декламировать стихи из «Энеиды».
Гораций — любимый поэт папы, и он помнит наизусть целые страницы, заученные ещё в юности.
Но, увидав однажды князя Роспильози, папа с удивлением спросил:
— Кто это такой?
— Командир благородной гвардии вашего святейшества.
Папа был удивлён ещё больше.
— Он? А я думал, что гвардией командует Альтьери!
Князь Альтьери умер за несколько недель перед этим, и папа сам послал ему посмертное отпущение грехов, in articulo mortis[65]…
Явление, не редкое у древних стариков.
94-летний папа отлично помнит, что происходило давным-давно, и не помнит того, что было неделю тому назад.
Подлежит большому сомнению даже, знает ли папа, что происходит теперь в мире.
И, например, к папскому отзыву о белградской трагедии:
— Это удивительно напоминает историю императора Коммода!
Позволительно отнестись с большим сомнением.
Такой блестящий классик, как папа Леон XIII мог бы привести более «непогрешимое сравнение».
Коммод — «зверь и шут». Выступавший на арене цирка, где гладиаторы должны были ему поддаваться. Один из кровожаднейших тиранов, спортсмен, искавший славы первого гладиатора. Что общего между ним и влюблённым, потерявшим от любви голову, юношей, несчастным сербским королём?
Монета слишком грубой чеканки, — позволительно заподозрить её подлинность.
Личность папы отделена от мира так, как не отделена личность ни одного монарха.
Все эти телеграммы:
— Ждут агонии.
— Здоровье папы превосходно.
Только догадки и предположения.
Единственно, по чему можно судить о состоянии здоровья папы, это приезды и отъезды папских племянников.
Среди них есть уж «сами дедушки». И когда папа хочет видеть их, он говорит:
— Позовите детей.
Входят старики.
Когда родственники папы вдруг начинают съезжаться в Рим, — предполагают:
— В здоровье папы наступило, вероятно, ухудшение.
Когда они разъезжаются из Рима по своим замкам, говорят:
— Опасность миновала.
Как и у простых, но богатых смертных, самое верное судить о положении больного по «движенью» наследников.
Это единственный и вероятный показатель.
Профессор Лаппони на все вопросы о здоровье его августейшего больного отвечает категорически:
— Святой отец пользуется здоровьем удивительным…
Но дипломатически добавляет:
— Для его возраста.
Дальше в тайны Ватикана проникнуть нет возможности.
Каждое утро в десять часов придворные папские кареты приезжают за дежурными в этот день камергерами.
Камергерскую карету, въезжающую в Ватикан, можно узнать по тому, что у неё наполовину спущены окна.
Заметив по этому признаку камергерскую карету, швейцарская гвардия Ватикана, одетая в средневековые костюмы, рисунки для которых делал Микеланджело, отдаёт честь.
Карета въезжает во внутренний двор, — двор «Святого Дамаска», и камергеры входят в папские покои, находящиеся во втором этаже.
Но камергер не имеет права переступить порога той залы, в которой он назначен дежурить.
Ходить по всем залам и проникать во всякое время до передней личных покоев папы может только один человек, — секретный камергер.
В личные покои папы входят только по его звонку.
Папа не любит показываться ни одному человеку, когда чувствует хоть малейшее нездоровье, и «запросто» его видят только два человека: доктор и камердинер.
Доктор отвечает десять лет одной и той же фразой.
Камердинер нем, как рыба.
В Риме существует легенда, которая очень распространена и держится очень упорно.
Будто папский престол занимает уже третий Лев XIII.
Будто настоящий Лев XIII давно уже скончался. Но, так как кардиналы не могут прийти к соглашению, кого избрать папой, то они и продолжают править именем Льва XIII.
Лев XIII, будто бы, тайно похоронен, и его заменили очень похожим на покойного стариком. Но и этот старик, будто бы, помер, и его снова заменили другим.
Легенда, конечно, вздор. Но в ней не совсем безосновательна, быть может, одна фраза:
— Кардиналы правят именем Льва XIII.
От Льва XIII, быть может, осталось только имя.
Трудно, конечно, узнать, каков теперь папа в последние годы.
Но по некоторым признакам можно судить.
Ещё два года тому назад журналы Ватикана беспрестанно сообщали, что сказал папа на таком-то, таком-то приёме.
В этих рассказах рисовался очень добродушный старичок, с улыбкой и шуткой на устах.
Принимая епископов, съехавшихся с разных концов света, он говорил:
— Вот мы можем, не выходя из нашего Ватикана, совершить путешествие вокруг света.
И, выслушав от одного епископа о католических церквах в Африке, обращался к другому:
— Теперь совершим, не боясь морских бурь, переезд в Америку. Введите нас в вашу страну.
Отчёты об этих добродушных беседах прекратились.
Можно предполагать, что прекратились и самые беседы.
Ватикан, бережно передающий «urbi et orbi» каждое слово папы, становится всё скупее и скупее на известия.
Сведения о папе или очень кратки:
— Папа заплакал, узнав о проекте закона о разводе в Италии.
Или очень сомнительны, как сравнение короля Александра с императором Коммодом.
Существуют два папы.
Один, для которого нет времени.
Он отличается феноменальным здоровьем. Он с утра, очень раннего утра, до 9 часов вечера занят делами, знает всё и откликается на каждое событие в мире. Его голос звучит так, что когда он даёт благословение, — голос 94-летнего старца наполняет самый большой храм в мире, собор святого Петра, и «слышен во всех уголках храма».
Это — «папа легенды».
И тот, кто был в соборе святого Петра во время юбилея, когда папа давал благословение, знает, сколько в этой легенде пылкой фантазии.
Другой папа, не «старец», как в легендах, а 94-летний старик.
Он очень подвержен простуде, и когда у него, такого древнего старика, начинается насморк, — уже дрожат за его жизнь.
94 года — болезнь, при которой страшно всякое осложнение.
Этот папа, маленький, даже крошечный, высохший, сгорбившийся старичок. Белые одежды ещё сильней подчёркивают восковую прозрачную желтизну его лица и рук.
На портретах у него очень живые, то, что называется «быстрые», даже «пронзительные» глаза. Но это — ретушь, и даже не особенно искусная.
Папу рисуют не иначе, как с улыбкой, но это «улыбка старости». Чем ближе человек к другому миру, тем он сильнее смеётся. Словно над жизнью. Череп уже хохочет. У старика беззубый рот складывается в морщины, похожие на добродушную, снисходительную, слегка насмешливую улыбку. Это уже невольная улыбка.
Когда вы видите папу, вас охватывает страх.
Вам кажется, что на троне сидит одетый в белые одежды покойник.
Это в первую минуту.
Затем вы замечаете, как трясётся его слегка отвисшая нижняя челюсть. И это говорит о жизни.
Когда папе представляются паломники, пришедшие в Рим поклониться святому отцу и принести свою лепту в «динарий святого Петра», широкие белые одежды сидящего на троне папы задрапированы так, что папа кажется стоящим на коленях.
Этим скрадывается и рост и то, как сгорбило папу время святого отца.
Перед поклонниками — опустившийся на колени, молитвенно склонённый старец. Трясущаяся нижняя челюсть имеет вид, будто папа шепчет молитву.
И поклонники, переживающие во время этого приёма сильнейшее волнение, рассказывают потом о великой минуте их жизни:
— Я видел (чаще видела) папу. Он стоял на коленях и молился за грешный мир.
Такой же молитвенно коленопреклонённой кажется фигура папы, когда его проносят над головами толпы в храме святого Петра.
Папа не может писать и ничего не читает.
Свои латинские стихи он сочиняет про себя и затем диктует их строфами в 10–20 строк.
Те ответы, с которыми он обращается к приветствующей коленопреклонённой толпе паломников, и которые чаще всего читает стоящий около трона кардинал, пишутся секретарями, исправляются кардиналами. Затем читаются папе, и он вносит в них свои исправления устно.
Когда папе надо подписать грамоту или, как по просьбе короля Эдуарда VII, фотографию, ему ставят на стол особый деревянный станок, на который папа кладёт руку. Станок не даёт трястись руке, и папа дрожащими пальцами очень медленно подписывает буквы своего имени.
Буквы, не имеющие, конечно, ничего общего с тем ровным, словно печатным, почерком, каким писал кардинал Джакомо Печчи.
Во время приёмов руки палы покоятся на ручках трона, и их старческого дрожания не видно.
Когда же папа протягивает свою ласковую и ласкающую руку к тем драгоценностям, произведениям искусства, которые поклонники приносят в дар ему, к насыпанному на блюде золоту и пачкам банковых билетов, которые приносятся в «динарий святого Петра», дрожание руки видно сильно.
И умилённые поклонники и поклонницы всю жизнь потом вспоминают:
— Наш дар был принят хорошо. Руки святого отца дрожали от радости, когда он касался нашего благочестивого дара, а лицо его было озарено светлой улыбкой.
В этих же выражениях описывают приёмы паломников и ватиканские газеты, неизменно и радостно добавляющие в конце странно как-то звучащую фразу:
— Вчерашний приём дал превосходные результаты для «динария святого Петра». Итоги выразились в стольких-то десятках тысяч франков, на столько-то выше среднего за этот год.
Эти приёмы паломников, которыми и пополняется «динарий святого Петра», особенно утомляют папу.
Но они необходимы, потому что дела Ватикана всегда и хронически очень плохи.
Очень часто назначенные после общего приёма поклонников особые аудиенции частным лицам отменяются.
Папа лишается чувств.
Профессору Лаппони, — папа не любит лекарств, — стоит большого труда убедить своего пациента принять несколько капель возбуждающего лекарства. Папе растирают конечности, чтоб возбудить жизнедеятельность.
Личные покои папы не велики. Маленькая спальня, отделанная в «папский» красный цвет. Над постелью большая картина — Мадонна. Два стула, два кресла, письменный стол и аналой. Обедает папа в библиотеке.
Около помещается капелла.
Проснувшись и позвонив камердинера Чендра — его самое доверенное лицо, папа одевается с его помощью и служит мессу.
Прежде к торжественной службе, к мессе, совершаемой папой, приглашались лица из «чёрной» римской знати, окружающей Ватикан.
В последнее время не допускается никто. Не имеют доступа даже ближайшие родственники папы.
Можно догадываться, как слаб папа, и как трудно ему совершать даже краткую мессу. Но видеть, — этого не видит никто, кроме вечно и пред всеми молчащего камердинера Чендра.
В семь часов папе подают завтрак. Молоко, шоколад, два яйца всмятку, бисквиты, хлеб и масло. Папа «трогает» из этого то, что ему нравится.
Именно «трогает», потому что он почти ничего не ест.
Обед уносят снова почти нетронутым.
Пришлось устроить целую особую систему калориферов, чтобы постоянно сохранять в комнатах папы известную температуру. И теперь из этой теплицы папа выходит очень редко.
Он очень любил поездки по бесконечным ватиканским садам.
Любил смотреть на панораму Рима, которая развёртывается с пригорков этих садов. Любил ласкать ручных газелей, которые живут около грота, представляющего собой точную копию грота в Лурде. Очень интересовался своим «хозяйством». У папы в ватиканских садах обширный виноградник. Около 3000 литров вина. Из этого вина папа дарит обыкновенно тем из окружающих и рассылает тем из монастырей, которым хочет проявить своё особое благоволение.