Чтобы отвлечься, я сел и написал ответ жене и рассказал, как у меня дела. Естественно, я составил его в таких выражениях, чтобы не беспокоить ни ее, ни семью.
Под самый вечер приехал гауптфельдфебель и поздравил меня с таким везением. Михель также забрал суточную сводку в батальон. Павеллек доложил, что в группах все в порядке. Вечером я остался на командном пункте и постарался лечь пораньше. Ждать у моря погоды не было никакого желания.
15 октября 1942 г.
— Проснитесь, герр лейтенант! — будил меня Павеллек.
Я мгновенно поднялся.
— В чем дело, Юшко?
— Иван послал разведгруппу на наш правый фланг. Сейчас все снова в порядке. Унтер-офицер Роттер взял русского пленного. Он снаружи. Я уже его допросил. Иван сказал, что он был с сержантом и шестью солдатами. Один был ранен. Все убежали, кроме пленного. Их заданием было украсть одного из нас.
— Приведи его.
Павеллек привел русского. Это был молодой человек, который безбоязненно глазел на меня. На гимнастерке у него был знак. Я спросил его, за что он. Он ответил, что он комсомолец. Я оказался в странном положении: этот солдат принадлежал к молодежной организации «красного царя». А я добрых пять лет провел в Гитлерюгенд.
— Юшко, отведи его на командный пункт батальона.
— Так точно, герр лейтенант, на командный пункт батальона. •
О сне не могло быть и речи. Так что я побрился и умылся. Кто знает, когда получится сделать это в следующий раз.
По часам выходило, что до рассвета еще три часа. До того еще может что-нибудь случиться, но вряд ли — мы предупреждены разведгруппой, и Иван об этом знает.
Я написал, что сегодня 15-е или 16-е? Должно быть 15 октября. Стоя на посту каждый день, почти теряешь чувство времени, и приходится проверять, какое сегодня число и то, понедельник сегодня или вторник. Для тех, кто находится на передовой, однако, важнее выполнить задание; знать, какое сегодня число, для этого не нужно.
17 октября 1942 г.
Кажется, что-то будет. Вчера и позавчера — то есть 15 и 16 октября — Люфтваффе видели здесь оживленное движение. Погода благоприятствует, солнце светит весь день. Командование армии просто должно было это использовать.
Мне приказали прийти в 17.00 на командный пункт батальона.
Дни становятся короче. Утром светает в 9.00 и темнеет в 16.00.
Сразу же после пяти я доложил о приходе командиру, майору Вайгерту. Со мной был связной, Не-метц. Приветствие «папы Вайгерта» было как обычно теплым, искренним и полным достоинства. Поскольку мы несколько дней не виделись, он поздравил меня с моим солдатским везением. Сказал об этом пару слов и мой друг Иоахим. Командиры других рот пришли столь же пунктуально.
Командир сразу перешел к делу:
— Господа, наша сдерживающая роль уже завтра подходит к концу. Мы переходим в наступление! Посмотрите на карту: карман в северной части города выпирает в нашу сторону. На обоих крупных заводах, «Красный Октябрь» и «Баррикады», расстояние от дерущихся там наших товарищей до Волги все еще составляет около 1000 метров. Здесь, на северо-западе, до Волги еще добрых три километра. 24-я танковая дивизия смогла вбить клин в противника с юга на север. Противник в нашем секторе теперь окружен, тылом на хлебозавод. Этот котел завтра будет уничтожен. 24-я танковая дивизия, которой мы теперь подчинены, поддержит нас пятью танками. Их командир в курсе нашей малочисленности, поэтому нам дают пять танков. Справа от нас — III батальон гауптмана Риттне-ра, слева — 544-й пехотный полк 389-й пехотной дивизии. На рассвете танки выедут из сектора третьего батальона по улице, которая сейчас является нашей передовой. Им поставлена задача уничтожить здешние гнезда сопротивления. Когда танки пройдут мимо нас и дальше через улицу, они войдут в систему траншей противника. Затем они зачистят котел — с юга — в общем направлении на север. Наше тяжелое вооружение остается на старых позициях, потому что оттуда они могут достать все точки в расположении котла. Мы должны выполнить поставленную на завтра задачу, чтобы высвободить связанные здесь войска для решения других задач. Батальоны будут развернуты там, где сейчас, потому что солдаты знают территорию перед своими командными пунктами и ячейками. Есть вопросы? Если нет, то позвольте угостить вас настоящим французским коньяком, который мне прислал оберцальмейстер (начальник финансовой службы. — Прим. пер.) Кнопп. Ну, за завтрашний успех!
Расходясь, мы пожали друг другу руки и пожелали всего наилучшего. Никто не знал, не окажется ли это рукопожатие последним. Такова солдатская судьба. Сразу же после возвращения я вызвал командиров групп. Когда появился последний, я известил их о назначенном на завтра наступлении.
— Наступать строго от укрытия к укрытию. Самое главное, доведите до молодых «кузнечиков», что нужно держать дистанцию с танками. Нам придется драться за каждую вражескую цель. Нужно держать танками свободный тыл, точно так, как мы делали с двумя «штурмгешютце» на Царице. К концу завтрашнего дня задача должна быть полностью выполнена. Я снова пойду в центре с группой управления, так что мы будем друг с другом в контакте, насколько возможно. У каждой группы хватает боеприпасов? Еще одно: сбор раненых на этом командном пункте, то же самое — если понадобится восполнить запас патронов. Есть вопросы? Тогда спокойной ночи, товарищи, и удачи нам в завтрашнем деле!
— Спокойной ночи, герр лейтенант!
Оба украинца оставались при моей роте и были явно счастливы быть с нами. Они доказывали свою пользу, оказывая множество полезных услуг. Нам повезло, что командир группы управления мог общаться с ними на своем ломаном польском. В последние несколько ночей мы — с их помощью — убеждали своих противников сдаться. Результат был — полный ноль. Это было объяснимо, потому что, как наш батальон узнал в последние несколько недель, Сталин прислал сюда элитные части, например, курсантов училища морской пехоты в Астрахани. Завтра мы можем встретиться с ними.
Я послал за нашим особым оружием (связки гранат, русское противотанковое ружье, легкий миномет и русские автоматы), чтобы на следующий день им пользовалась группа управления. В этом смысле группа управления составляла отдельную боевую группу. Они должны были стать «в каждой бочке затычкой». Оба украинца, Петр и Павел, были приставлены носить оружие и боеприпасы. Если нужно, они должны были отнести раненых на сборный пункт.
Унтер-офицер Пауль с медиком останутся на командном пункте на все время операции.
Я снова поднялся на наблюдательный пункт. С него открылась та же картина, что и в предыдущие дни; ничто не говорило о том, что противник может предвидеть запланированное нами на завтра.
ШтабЫАК: 17.30 17 октября 1942 г.
24-я танковая дивизия, поддержанная усиленным 108-м панцергренадерским полком, в 09.00 достигла поворота железнодорожной линии у 73с и к 13.00 вошла в контакт с танками 14-й танковой дивизии у 73d 1. Противник в районе 73а и b был уничтожен в ходе тяжелых боев за каждый блиндаж...
18 октября 1942 г.
Штаб LIAK: 05.40 18 октября 1942 г.
Ночью 17/18.10. вдоль линии фронта LI армейского корпуса противником велись беспокоящий огонь артиллерии и воздушные налеты, особенно в районе к западу от оружейного завода и вокруг тракторного завода...
Я встал рано. Не спалось. Ответственность и неопределенность в вопросе, кто победит, заставляли нервничать. Время часами стояло на месте.
Я еще раз проверил, все ли готово. Не забыл ли я чего-нибудь? Не проглядел ли я чего-то?
Чтобы убить время, я особенно тщательно побрился, хорошо позавтракал — учитывая обстоятельства — и стал ждать, когда рассветет.
Кажется, началось. Справа раздались звуки боя. Хлопок танковой пушки, пулеметные очереди, ружейный огонь в промежутках между ними. Мы наблюдали со своего наблюдательного пункта. Звуки разрывов танковых снарядов приближались; разведанные цели на другой стороне улицы поражались прицельным огнем. Отдельные русские солдаты пытались укрыться за ними. Наши солдаты открыли по ним огонь.
Показался первый танк. Третий батальон уже был на другой стороне улицы, вломившись во вражеские траншеи. Оборонительный огонь противника усилился. Подключились наши пушки и тяжелые минометы. Два танка проехали по улице через наш сектор, направляясь дальше на север. Остальные три повернули на восток и внутрь котла. Мой правый фланг перешел улицу. Настал наш черед. Перешла группа Диттнера, за ней и я с группой управления. Сначала мы пытались продвигаться в лоб, то есть в сторону Волги. После первой сотни метров — сопротивления почти не было — мы внезапно вышли на заградительный огонь. Мы оказались под огнем пулеметов, бьющих с удаленной позиции, под минами минометов и прицельным огнем винтовок. Наши танки хорошо воевали, но не могли справиться со всем в одиночку; окончательная зачистка оставалась нам, пехоте. Справа от нас была глухая задняя дверь длинного прямоугольного здания. Наше продвижение сдерживал фланкирующий пулемет с той стороны. Мы укрылись в ходе сообщения. Юшко крикнул мне:
— Герр лейтенант, там, в стене, дыра. Огонь идет оттуда!
Я посмотрел в бинокль в том направлении, увидел дыру и, кажется, какое-то движение внутри.
— Неметц, противотанковое ружье!
После короткой задержки я установил ружье и стал ждать. Когда в дыре показалось пламя выстрела, я выстрелил. Пулемет затих. С нами поравнялись товарищи справа. Упорное сопротивление принесло первые потери. Мы пробивались вперед, поддерживая друг друга огнем, вычищая гнездо за гнездом. Это тоже добавило нам потерь. Оба украинца оказывали чудесную помощь в качестве команды носилок. Противник защищался до последнего, никто не сдавался.
Прямо перед нами оказалась землянка, явный командный пункт. Мы подобрались ближе. Полетели гранаты. Вильман получил несколько осколков, но смог дойти до пункта первой помощи.
Юшко крикнул:
— Герр лейтенант, там комиссар!
— Крикни ему, чтобы он сдавался!
Когда Павеллек крикнул ему, он залег и открыл огонь из автомата. Мы ответили. Диттнер, будучи слева, решил дело. Одним броском он оказался в 10 метрах от русского. Комиссар, поняв, что выхода нет, вытащил свой «наган» и застрелился. Мы продвигались дальше. Шум боя слышался справа, слева и отовсюду. В этом небольшом котле, занимающем около двух квадратных километров, ты с трудом понимал, кто в кого стреляет. Русские с более возвышенных позиций, конечно, давно поняли, что здесь происходит. Артиллерия противника открыла в секторе заградительный огонь. «Сталинские органы» отправили свои залпы в котел, не заботясь о товарищах, которые еще воевали в нем.
Мои верхнесилезцы взбесились. Чем выше были потери, тем более упорно они бились, таща за собой молодых. Котел медленно уменьшался, чувствовалась абсолютная воля бойцов достичь поставленной цели.
Мы пробивались вперед, когда Юшко крикнул мне:
— Внимание, герр лейтенант, «органы»!
Мои товарищи мгновенно исчезли. Каждый бросился к ближайшему окопу или воронке. Одним броском я приземлился в одиночном окопе ровно в тот момент, когда снаряды стали рваться вокруг меня. Взрывная волна, пришедшая в лицо слева, на секунду оглушила меня. «Печные трубы» приземлились как раз на краю окопа. Осколки, а также давление взрыва было направлено вверх. Часть этой могучей силы, однако, пошла вниз. Ни одна из ракет меня не задела — иначе мне настал бы конец. В голове гудело, я чувствовал себя так, словно получил молотом по голове. Посмотрев на товарищей, я увидел, что их губы шевелятся, но я их не слышал. Неужели я оглох? Только бы прекратился рев в ушах. Это было похоже на паровой клапан, непрерывно выпускающий пар. Я ничего не слышал. Но я мог говорить, и я сказал своему компанитруппфюреру, что теперь он заменяет меня. Потеряв слух, я был теперь бесполезен.
Я пошел в батальон — через свой старый командный пункт — доложить командиру. Унтер-офицер Пауль и его медики были по горло заняты работой. Несколько наших, из тех, кто не успел получить помощь, пошли со мной. Рядом падающие снаряды несколько раз заставляли нас залечь.
ШтабЫАК: 17.55 18 октября 1942 г.
Сегодня противник возобновил сопротивление в районах, захваченных 16 и 17.10... Зачистка оврага 73b3 еще не закончена... 18.1Q. артиллерия противника усилила огонь на северном крыле 100-й егерской дивизии и перед 14-й танковой дивизией...
Когда я прибыл в батальон, то от Шюллера узнал, что по настойчивой просьбе батальонного врача майор доктор Вайгерт был вынужден покинуть батальон. У него — как и у его предшественника, майора доктора Циммермана, — неожиданно открылась желтуха. Черт!
Теперь батальоном командовал адъютант. Моей ротой, или, точнее, жалкими ее остатками, командовал командир группы управления.
Мы общались друг с другом в довольно странной манере. Йохен писал на листке из блокнота ответы на мои вопросы. Когда у него были вопросы, он писал их, а я на них отвечал.
До конца дня оставался час. Хорошо бы к тому времени закончить ликвидацию котла. Каков же теперь наш боевой состав? Суточная сводка скажет нам об этом.
Я сказал Йохену, что переночую в обозе и пусть гауптфельдфебель заберет меня, когда закончит с раздачей пищи. До тех пор я полежу и попробую поспать.
Я проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Это был Йохен. Рядом с ним стоял мой гауптфельдфебель.
Сначала я вспоминал, где я, затем все стало ясно. Свист в ушах говорил, что это был не сон. Я проспал четыре часа и выпал из реальности. Теперь она вернулась, жесткая и безжалостная.
На мой вопрос, как на фронте, Йохен написал: «Котел ликвидирован, в 5, 6 и 7-й ротах, вместе взятых, боевой состав 23 человека. Семеро из них — из 7-й
JL : ПГ
роты. В стрелковых ротах III батальона всего 21 человек. В нашем батальоне 8 убитых, 14 тяжелораненых, остальные ранены средне и легко. Лейтенант Вайн-гертнер и лейтенант Фукс ранены.
Я был ошеломлен и не мог вымолвить ни слова. Что осталось от нашего полка? Где пополнения? Если придут неопытные и необстрелянные солдаты, что толку от штаба и частей снабжения, а также от частей с тяжелым вооружением? Мы, пехота, входим в тесный контакт с противником. Тяжелые потери дня лишний раз это доказали.
Йохен писал дальше: «Приказ командира полка. Ты вызываешься к нему в 10.00 с рапортом».
Я кивнул, пожал другу руку и пошел за гауптфель-дфебелем. Добравшись до обоза, я поел и дальше хотел только одного — спать, спать...
Штаб LIAK: 22.40 18 октября 1942 г.
LI АК с частями 24-й танковой дивизии выполнил задачу по очистке местности... В овраге 73Ы-3 противник — сжатый на незначительной площади — продолжает удерживать позиции.
Трофеев и пленных на 18.10.:
537 пленных, включая 10 дезертиров, 19 пулеметов, 2 противотанковые пушки, 32 противотанковых ружья, 2 миномета, 10 автоматов.
19 октября 1942 г.
Я проснулся в 07.00. Снаружи было еще темно. На полевой кухне еще шла раздача. Как всегда, солдаты на передовой уже получили еду. Я взял кружку горячего кофе. Господи, как хорошо!
Повара разговаривали между собой. Я радостно отметил, что могу слышать правым ухом. Звуки еще доносились как будто издали, но я уже мог их слышать. С левым ухом все оставалось без изменений, но я был уверен, что со временем слух вернется и к нему. В любом случае я был в этом уверен.
Гауптфельдфебель рассказал мне, кто остался на фронте: Диттнер, Павеллек, Неметц и три старых солдата из роты, а также один из нового пополнения. Кроме того, санитатс-унтерофицер Пауль и украинец Павел. Я спросил о втором «хиви», Петре. Михель сказал:
— Он был убит по дороге с перевязочного пункта к роте. Павел был так разъярен, что вступил в бой с винтовкой в руках.
Подумав о павших друзьях, я понял, что он чувствовал.
Наш ротный брадобрей Грюнд подстриг и побрил меня. Он также должен был проводить меня на полковой командный пункт. В 10.00 я доложил о прибытии командиру, оберстлейтенанту Мюллеру. Я впервые его видел: он был строен и чуть выше меня. Лицо его было покрыто морщинами. Ему было на вид лет 40. Он серьезно приветствовал меня. Его адъютант, мой друг Руди Крель, не присутствовал.