– Здравствуйте, Оксана! Я был занят с утра и боялся, что вы куда-нибудь уедете, и я вас больше не найду.
– Здравствуйте, – ответила Ксана с легкой хрипотцой, мгновенно почувствовав дрожь в руках, сухость в горле, участившееся сердцебиение, головокружение – словом, все то, что в ее возрасте должно сопутствовать склерозу и напоминать о районной поликлинике.
– Это вам! – Николай протянул ей похожий на фейерверк бокал. Здесь немного алкоголя, но в основном фруктовый сок. В баре говорят, что это самый популярный напиток на пляже…
Ксана Андреевна замешкалась и никак не могла отважиться взять бокал – боялась, что он заметит, как у нее дрожат руки.
– Может быть, вы хотите, чего-нибудь другого? Скажите, я принесу! – с готовностью предложил Николай.
– Да… Знаете… Принесите мне, пожалуйста, обычной минеральной воды, – заявила Ксана. Ей показалось, что у нее это неплохо получилось: с нужной дозой уверенности и смущения оттого, что она его обременяет.
«Идите-идите, – думала она, глядя в спину удаляющемуся Николаю. – Хорошо бы там еще очередь какая-нибудь организовалась… минут на двадцать-тридцать, как в поликлинике за талончиками к терапевту… Чтобы я успела справиться с этим дурацким волнением! Я же тысячу лет не заводила новых знакомств и совсем забыла, как себя при этом ведут».
На маленьком столике, вмонтированном в подлокотник шезлонга, рядом с закрытой книгой стояли два бокала. Ксане Андреевне остро захотелось выпить один залпом, но она решила быть последовательной. Вспомнила прочитанную как-то книжку – «Способы достижения эмоциональной стабильности в кризисных ситуациях». Там советовали в минуты тревоги представлять себе нечто родственное предмету, вызывающему беспокойство, но не страшное, привычное. Например, если путешествуя по горам, вы вдруг оказались у края пропасти, и вас охватил страх высоты, нужно срочно вообразить какой-нибудь хорошо знакомый балкон в квартире на высоком этаже, вспомнить детали: ящик с цветами, какое-нибудь обязательное эмалированное ведро со щербинкой по краю, веревку в прищепках. А потом посмотреть вниз и попытаться уравнять вид с обрыва с видом с балкона… Ксана Андреевна вспомнила своих мужчин.
Вообще-то все они хоть в чем-нибудь да уступали ей. Полинкин отец был и не глуп, и собой хорош. Но он приехал в Ленинград из провинции, и отсутствие прописки не позволяло причислить его к женихам высшей категории. Второй хорошо зарабатывал в качестве бригадира образцово-показательной бригады, но высшего образования так и не получил. Третий был из хорошей семьи, закончил престижный вуз, должность занимал солидную, но внешне выглядел неказисто и к тому же ростом был чуть ниже самой Ксаны, так что ей пришлось отказываться от высоких каблуков.
Когда от нее – к другой! – уходил первый муж, Ксана Андреевна злилась, страдала и, если бы не Полина, наверняка впала бы в депрессию. Разрыв со вторым мужем вызвал у нее удивление и обиду. Бригадир о них с Полиной заботился искренне и вообще был той самой каменной стеной. Развод Ксана предложила сама в запале какой-то мелкой семейной ссоры, а он вдруг взял и согласился. Ксана Андреевна потом всеми средствами пыталась отозвать инициативу, но ее «средне-технический» не поддался ни на какие уловки – развелся, благородно оставив Ксану Андреевну в полном недоумении посреди новой просторной квартиры, которую ему накануне выделил его завод. Расставание с третьим мужем Ксана Андреевна восприняла стоически и философски. Ей тогда было сорок пять, выглядела она значительно моложе. Подруги в один голос твердили, что мужья уходят от нее только потому, что она сильнее и ярче, и что у нее еще все впереди… Она соглашалась, допуская, что впереди, может, и не все, но что-то уж определенно есть… Правда, едва на горизонте проявлялись нечеткие контуры «чего-то», Ксана Андреевна тут же отступала – а сами мужчины ни на чем не настаивали. Ведь мужчины в возрасте редко бывают настроены завоевательски. По крайней мере, по отношению к женщинам в возрасте. Это, скорее, женщина в возрасте должна завоевать мужчину, предлагая ему опрятную таверну в уютной гавани под тихое журчание волны, которое иногда превращается в трогательные мелодии ретро… Ксане Андреевне завоевывать никого не хотелось, к тому же в глубине души она опасалась нового поражения – а поэтому просто и вопреки возрасту ждала конкистадора-энтузиаста.
По белому и мелкому, как в песочных часах, песку, поскрипывая кожаными сандалиями, к ней уверенно приближался Николо Кроче. В руке он держал запотевший стакан, украшенный по краю дольками ярко-зеленого лимона. «Кажется, этот цитрус называется лайм», – растерянно подумала про себя Ксана Андреевна, а вслух произнесла:
– Господи, мне так неловко! Дело в том, что у меня иногда случается аллергия на лимоны. Так что я, наверное, все-таки коктейль выпью…
Николай широко улыбнулся. «А она совсем другая, не похожая на знакомых женщин. Не самостоятельная и самоуверенная европейка, и не итальянка, громкая, дерзкая, но легко подчиняемая. Русская…»
Социально Николо Кроче был полноценным итальянцем, но русское прошлое отца всегда будоражило его воображение. Не потому, что он был местным-интеллектуалом-любителем-Достоевского, и не потому, что отец много рассказывал ему о России – наоборот, Алессандро нечасто вспоминал свое детство и русскую молодость. Николаю даже казалось, что отец совсем не скучал по стране, в которой родился. Но у Александра Коротича начисто отсутствовали способности к языкам, и итальянский давался ему с большим трудом. К тому же островитяне не умели учить и иногда нарочно говорили так, чтобы чужой их не понимал. Поэтому с сыном Алессандро говорил только на родном языке, испытывая удовольствие оттого, что может одевать свои мысли в более или менее соразмерные слова. Николай же действительно полюбил русский. После смерти отца ему редко выпадала возможность говорить на нем, но русские книги он читал постоянно, отдавая предпочтение классике и серебряному веку.
Два раза Николай ездил в Россию. Первый – сразу после объявления о перестройке, второй – недавно. В обоих случаях вел себя не как рядовой турист, от всех предложенных экскурсий отказался, всюду ходил сам, искал суть. Нашел что-то неясное и грустное. Десять лет назад его шокировало то, как похожие на заезженных лошадей женщины часами стояли в плотных очередях за какими-то мелочами, которые для Италии были настолько привычны и незаметны, что люди попросту забывали их названия. Во второй раз очереди исчезли, но Николаю показалось, что не все этому обрадовались. Он тогда даже перерегистрировал билет и уехал домой раньше намеченного срока, потому что, гуляя как-то в Петербурге по Невскому, вдруг понял, что здесь нужно либо останавливаться, окапываться и укореняться – либо отсюда нужно бежать без оглядки.
Он хорошо помнил подробности, образовывавшие рамку этого глубокомысленного заключения. На углу Невского и Михайловской, недалеко от гранд-отеля на расползающихся деревянных ящиках сидели полупьяные музыканты и с минами отвращения на лицах играли замечательный, искренний джаз. У подземного перехода трогательная седая бабушка торговала незабудками. Рядом на тротуаре лежала одетая в черное юродивая и в мелком, но не противоречащем джазу ритме трясла головой. С проезжавшего по Невскому троллейбуса упал провод, едва не изувечив и без того болезненного вида лошадь, верхом на которой прямо по проезжей части бесстрашно скакала ангелообразного вида девочка лет пятнадцати. У нее были черные локоны и глубокие карие глаза, и Николаю показалось, что она попала на Невский прямиком из Русского музея, сняв для конспирации шляпу и переодевшись в какие-то балаганные тряпки. Он уже собрался с ней заговорить, но «ангел» вдруг начал кричать в адрес водителя что-то явно дьявольское. А наблюдавший за этой сценой случайный молодой человек в дорогом костюме быстро сказал своей спутнице что-то очень умное, из чего Николай вычленил слово «коннотация», почему-то напомнившее ему белогвардейцев и рассказы писателя Бабеля… Немного повертев это имя в воображении Николай решительно направился к зданию «Аэрофлота», где поменял обратный билет на ближайший рейс.
В самолете он с грустью думал, что так и не встретил ни одну женщину, которая была бы похожа на музу поэта начала века – осторожную красавицу в платье из креп-жоржета цвета розового дерева с небрежно наброшенным на плечи боа из рыжей лисицы, перечеркнутой по хребту черной полосой. В маленькой черной шляпке без полей, которая, словно ладонями, охватывает коротко стриженную головку…
Ксана Андреевна пила коктейль небольшими глотками, иногда спотыкаясь носом о фруктовый декор бокала. Николай вдруг предложил воображению набросить ей на плечи какое-нибудь огненно-лисье манто… Дело происходило на пляже. Было очень жарко. К тому же экологический экстремизм докатился даже до модницы-Италии… Но после того, как его фантазия проделала этот несообразный сезону трюк, Николо Кроче, этот в общем-то малоимпульсивный, трезвый человек, взял и сказал:
– Оксана! А поедемте со мной ко мне на остров! Я вас приглашаю!
От неожиданности Ксана Андреевна поперхнулась и испуганно посмотрела по сторонам. Николай тоже испугался – самого себя. Ведь еще пять минут назад у него в мыслях не было даже намека на что-нибудь подобное. Вчера он случайно увидел, как в отель приехала туристка из России. Позже, вечером, опять же случайно заметил, как она в одиночестве прогуливалась. У него был тяжелый день, ему хотелось спать, но черная шляпка интриговала, и он решил познакомиться – просто так, из любопытства, а заодно русский освежить. После того, как Ксана так странно повела себя при его первой попытке, в нем проснулся веселый азарт. Добившись своего, он не разочаровался – русская оказалась красивой, спокойной женщиной, разговаривать с которой было очень легко. Она смущалась и думала, что он этого не замечает, и ее смущение придавало их знакомству какую-то особую вибрирующую нотку. За завтраком Николай с теплотой вспоминал вчерашнюю прогулку, потом позабыл о Ксане начисто, с головой уйдя в обдумывание способов сокращения перевозок. После переговоров пообедал в городе с директором транспортной фирмы и вернулся в гостиницу. На семь вечера был заказан маленький самолет частной авиакомпании, который за сорок минут должен был доставить Николая домой. До отлета оставалось чуть больше трех часов. Он снял костюм, надел шорты и футболку и отправился на гостиничный пляж, надеясь отыскать там Оксану, чтобы с ней попрощаться. И только! И вдруг такой пассаж!
«Она наверняка откажется, она же замужем,» – попытался успокоить себя Николай. – «Она должна отказаться!» – мысленно повторил еще раз, с изумлением обнаружив, что думает по-английски. Английский он знал намного хуже русского и вообще-то никогда на нем не думал. Словом, в голове у Николо Кроче наблюдалась явная путаница.
– Но как же я могу с вами поехать? – недоумевала между тем Ксана Андреевна. – То есть спасибо, конечно, за приглашение… Но ведь у меня путевка… Семь дней, шесть ночей…
– Я попробую это устроить. Хозяин гостиницы мой хороший знакомый, он наверняка что-нибудь придумает, – уговаривал Николай, по-прежнему не соображая, зачем он это делает.
– Я как-то не знаю… – растягивала слова Ксана, – это так неожиданно… – Потом помолчала немного и зачем-то добавила:… право…
– У меня на острове, право, вам будет ничем не хуже, чем здесь, – настаивал Николай, удивляясь, как это у него получается так убедительно говорить о том, в чем сам он нисколько не убежден. – Берег у нас даже лучше, природа нетронутая. К тому же вам никто не будет мешать…
Ксана Андреевна вспомнила придуманную Агатой Кристи мрачную историю про остров и десять негритят. И тут же обнаружила, что как раз в этом – детективном – смысле ей совсем не страшно. Хоть это, пожалуй, и крайне легкомысленно.
– Я понимаю, – продолжал между тем Николай, – вы, наверное, просто боитесь. И это правильно, всегда следует быть осторожным. Но мы можем зайти в полицию, там подтвердят, что я вполне порядочный гражданин… Или позвоните вашей дочери! Расскажите ей, что вас пригласили в гости, оставьте все мои телефоны…
«Дочери?» – растерянно повторила Ксана. Кажется, впервые в жизни она позабыла о том, что у нее есть дочь.
– Полина… она… – начала было Ксана Андреевна, но потом остановилась, не зная, как закончить фразу. Ей хотелось предположить, что обо всем этом сказала бы Полина, но авторитет дочери начал вдруг стремительно размываться.
«Она не должна согласиться, не должна,» – в панике думал Николай, а вслух спросил:
– Вы когда-нибудь видели цветущие розмариновые поля? Это очень красиво!
– Нет, но… Я не знаю… Это так неожиданно…
– Вообще-то, обычно розмарин цветет один раз в год, в феврале-марте. Но иногда он зацветает дважды, второй раз – в сентябре. Говорят, что если это случается, это значит, что произойдет что-нибудь особенное. Сейчас как раз такой год…
Ксана Андреевна представила вдруг свой домашний диван. Оставленный на диване махровый халат с патетически разбросанными рукавами. И купленную перед отъездом книжку «Как уберечь семью от энергетической интервенции».
– Нет, я не могу… Не могу… Наверное…
«Наверное» защелкнулось, как наручник. То, что это согласие, Николай понял, но вот рад он этому или нет – понять пока не мог.
«Еще не поздно что-то изменить, – спешно думал он. – Ведь неизвестно, что из этого получится… Как отреагируют сыновья… Может, просто превратить все в шутку?..»
В глаза нахально лезли золотые буквы на глянцево-розовом переплете книги. Оксана выбивала на ней пальцами едва слышный, но непростой ритмический рисунок.
«Сейчас я начну – как это у них называется – ёрничать… Она поймет, что я дурак, а приглашение несерьезное», – решил Николай и за неимением времени для детального продумывания клоунады сделал первое, что пришло ему в голову: припав на одно колено, уронил подбородок на грудь, приложил правую руку к сердцу – так делал в каком-то русском фильме один военный курсант, – а потом выбросил левую руку в сторону и очень выразительно спел:
– Поедем, красо-о-отка, ката-а-а-аться, не зря я тебя-а поджидал…
Ксана Андреевна сначала ошарашенно замолчала, а потом рассмеялась.
«Кажется, она поняла правильно… что это просто шутка… И сначала огорчилась, а потом обрадовалась», – подумал Николай. И сначала обрадовался, а потом огорчился.
– А что, вопрос с моей путевкой действительно можно как-то устроить? – спросила Ксана Андреевна, отсмеявшись.
Николай посмотрел куда-то вверх. Веником острорукой пальмы ветер усердно подметал дорогу в небо. «Я веду себя, как старый идиот, – подумал он. – Она наверняка меня таким и считает… И несмотря на это, собирается ко мне в гости.»
– Я все сделаю, не беспокойтесь!
«Какой он милый и странный, – думала Ксана. – Почтительный, вежливый, как настоящий джентльмен из кино. И вдруг этот эпатаж с «красоткой»! Это у них тоска по родине так выражается», – Ксана Андреевна вспомнила девушку Анну, которая приезжала как-то к Полинке из Швеции. Ее родственники оставили Россию во время Второй мировой войны, Анна вообще не говорила по-русски, но очень любила песню про то, как «по улице ходила большая крокодила», – и пела ее с большим чувством. Так же, как Николай про красотку.
– У меня заказан маленький самолет, до отлета еще есть время, так что вы можете спокойно загорать. А я пойду поговорю с директором гостиницы, – сказал Николай и быстро удалился.
«По-моему, прозвучало это как-то слишклм сухо», – подумала Ксана Андреевна и впала в оцепенение.
Во-первых, ей казалось, что она сошла с ума, и вся эта история ей попросту пригрезилась. Во-вторых – если это не галлюцинация – то как она вообще могла согласиться на такую авантюру? Куда она поедет? На какой такой остров? А если она захочет оттуда сбежать, что тогда? Вот он сейчас выпишет ее из гостиницы, и что дальше? Самолет в Петербург через пять дней – куда она денется?..
Но потом перед ней вдруг разверзлась настоящая пропасть – а если он сейчас исчезнет? Вот так просто возьмет и больше никогда не вернется! Не вернется… Из пропасти его невозвращения ей было не выкарабкаться. Ни одна новая мысль не образовывалась и не предлагала себя в качестве веревочной лестницы. Напряжение вытянуло Ксану Андреевну в трепетную струну. С мстительной медлительностью тянулись минуты, и солнце начало немилосердно печь. Через полчаса жаркого вакуума ожидания Ксана Андреевна почувствовала, что собирается расплакаться. Потом вдруг заметила, что в горячем воздухе летают маленькие мыльные пузыри.