Карл Вурцбергер
Туманы сами не рассеиваются
Туманы сами не рассеиваются
роман
1
Начинался обычный осенний день. Восточный краешек неба постепенно светлел. С каждой минутой становились четче контуры леса. В кронах деревьев зазвенели первые птичьи голоса. Возле опушки леса мирно паслись косули. Прикрываясь темнотой, еще сохранившейся под кронами деревьев, к наблюдательной вышке на верхушке холма, отделявшего опушку леса от пограничной полосы, шли два пограничника.
Фельдфебель Ульф Рэке, держа автомат наготове, двигался в нескольких шагах за ефрейтором Раудорном. Бросив взгляд на наблюдательную вышку, он тихо прошептал:
— Кажется, они еще внизу, но уже недалеко.
Раудорн, не останавливаясь, молча кивнул ему.
Спустя минуту они встретились с пограничным нарядом, охранявшим этот участок. Один из пограничников спросил у них пароль, а потом подошел к Ульфу Рэке и тихо доложил:
— Товарищ фельдфебель, патруль в составе ефрейтора Кампе и рядового Шота несет охрану государственной границы. Происшествий нет.
Рэке протянул ему руку.
— Все тихо?
— Так точно. Вокруг, кажется, ни души. По крайней мере, мы ничего подозрительного не заметили.
Фельдфебель поднес к глазам бинокль, оглядел затянутую тонкой дымкой тумана контрольно-следовую полосу и с улыбкой спросил:
— Сегодня вы, товарищ Кампе, кажется, в последний раз на этом участке? Любопытно узнать, что чувствует пограничник, который через несколько дней снимет форму и поедет домой.
Ефрейтор, рослый худощавый парень с веснушками на лице, тихо засмеялся:
— Разумеется, я очень рад, товарищ фельдфебель. Хотя…
— Хотя? Что «хотя»? — спросил Рэке.
— Как обычно… Такое не скоро забудешь. У вас-то еще вся служба впереди.
Рэке кивнул, посмотрел на контрольно-следовую полосу, которая тянулась по просеке, и ответил задумчиво:
— Да. Два года… Осталось почти два года.
— Плюс три прошедших, итого пять, — с уважением подытожил Камне. — Что вы будете чувствовать перед демобилизацией?
Фельдфебель по-детски поджал губы, подумал несколько секунд и уклончиво ответил:
— Трудно сказать. Думаю, это будет зависеть от того, что случится за эти два года. Ну ладно, оставим это. — Стряхнув с себя задумчивость, он выпрямился и приказал: — Через десять минут заступайте на пост. Пограничная охрана ФРГ проводит обычно ровно в семь воздушную разведку вдоль государственной границы. Докладывайте быстро и точно! Выполняйте!
Кивнув Раудорну, который с задумчивым видом стоял в сторонке, фельдфебель двинулся вперед.
Когда они вышли из леса, прилегавшего к границе, огненный диск солнца уже выкатился из-за горизонта. Шли друг за другом, держа оружие наготове.
Рэке внимательно осмотрел изъезженную полевую дорогу, которая петляла по косогору. По обочинам желтела жухлая трава. Внизу, в туманной дымке, вырисовывалось здание пограничной заставы Таннберг. Из села выезжали на поля два трактора.
Пограничники остановились. Рэке закурил и, повернувшись к молчавшему Раудорну, сказал:
— Мне еще три призыва придется провожать на гражданку, старослужащие уходят, новобранцы приходят… А уж потом и до меня очередь дойдет. Все движется… Знаешь, когда я вижу демобилизованных, у меня на душе всегда скребут кошки. Не то зависть просыпается… не то тоска.
Угловатый, почти на голову ниже Рэке ефрейтор не без иронии заметил:
— И это говоришь ты? Лучший командир отделения в части?
— Не надо высоких слов, — засмеялся Рэке. — Я делаю свою работу так же, как и другие, не лучше и не хуже. Может быть, иногда немножко больше думаю. Но, между прочим, люди всегда радуются будущему. Я, например, радуюсь тому, что буду учиться. Это ведь естественно.
— Химия?
— Да. А что?
Ефрейтор немного помолчал, а затем заметил с легким упреком.
— Не знаю, нужно ли тебе об этом говорить. Последнее время кажется, что ты мысленно витаешь где-то далеко. В лаборатории или в аудитории…
— Чем ты можешь это доказать? — раздраженно спросил Рэке.
— Пожалуйста. Последние недели ты все свободное время сидишь над своими учебниками…
— Ну и что? — почти весело прервал его Рэке. — Ты думаешь, я начну учиться с пустой головой? Пять лет перерыва в наше время вполне достаточно, чтобы многое забыть, притом наука, дорогой мой, на месте не стоит! Все это нужно учитывать. Ты считаешь, что я не прав?
Раудорн покачал головой:
— В принципе нет. Однако и здесь нужно работать.
Рэке затоптал свою сигарету и, нахмурив брови, спросил:
— Хочешь сказать, что я запустил работу? Ну, выкладывай начистоту.
— Пока еще нет.
— Что значит «пока еще нет»?
Ефрейтор немного помедлил, потом подошел к Рэке поближе и сказал:
— Но скоро это произойдет, если ты вовремя не одумаешься. Когда я с тобой познакомился, ты был героем части: корректный, последовательный, с чертовски точными взглядами на мелочи, которые другие не замечали или просто не хотели замечать. Каждое твое решение было не только хорошо продумано, но и исходило вот отсюда, — он постучал себя по груди и добавил: — Теперь же все изменилось.
— Чепуха. Ты все преувеличиваешь.
— Ничего я не преувеличиваю. Могу даже назвать тебе причины.
— Интересно. Называй, я слушаю.
— Ты, видимо, устал. Три года твоя служба шла гладко, ты привык к этому и теперь думаешь, что она гладко будет идти, даже если ты перестанешь работать.
— Ладно, хватит!
— Дай мне договорить! Ты решил, что твоего прежнего опыта тебе хватит до конца службы.
— Ты с этим не согласен? — насмешливо спросил Рэке. — У тебя другое мнение?
— Нет. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Смотри, чтобы твой опыт не стал тормозом. А то сядешь на мель раньше, чем думаешь.
Рэке пристально посмотрел на товарища и пробормотал:
— Любишь ты красивые слова говорить, дорогой мой. Не будь ты комсоргом, я бы тебе сказал.
Ефрейтор кивнул, на лице его появилась печальная улыбка.
— Вот видишь, раньше ты таких слов мне не говорил. Ты не просто устал, но еще и зазнался… Ах, Рэке, Рэке! Я тебе вот что скажу: в эстафете бегун имеет право сойти с дистанции только тогда, когда он передаст палочку другому. Только тогда, и не раньше.
Они молча смотрели друг на друга, пока Рэке не рассмеялся. Он обнял Раудорна за плечи и потянул за собой:
— Ты слитком честный парень, чтобы на тебя обижаться. Теперь пойдем.
Раудорн отвел его руки, постоял немного и сказал:
— Я говорю серьезно, Ульф. Через несколько дней приедут новички. Не забудь о нашем разговоре.
Примерно в это же время в кабинете начальника пограничной заставы Таннберг находились два офицера. Обер-лейтенант Гартман, заместитель по политчасти, стоял, опираясь на подоконник, а лейтенант Альбрехт, командир взвода, в котором служил Рэке, сидя читал лежащие перед ним листки.
Гартман выпрямился, шумно вздохнул и твердо сказал:
— Мы должны наконец решить, товарищи, как быть с рядовым Кольхазом. Остальные вопросы, я думаю, вам ясны. Я за то, чтобы перевести его в отделение фельдфебеля Рэке. Откладывать больше нельзя. Через пять дней к нам прибудут новички. Что скажешь, товарищ Альбрехт?
Лейтенант задумчиво посмотрел на Гартмана и, постукивая пальцами по столу, ответил:
— Если верить служебной характеристике, этот Кольхаз — твердый орешек даже для такого командира отделения, как Рэке. Заносчив, дерзок и уже успел получить два взыскания, хотя служит всего ничего. Этого, пожалуй, многовато. Ни с кем не дружит… Кроме того, официально он числится в четвертом взводе. Как я объясню его перевод Рэке?
Последние слова были обращены к начальнику пограничной заставы капитану Куммеру, сидящему за письменным столом и молча слушавшему разговор. Это был коренастый плотный мужчина лет пятидесяти, в черных волосах которого только появились первые седые пряди.
— Я думаю, это не проблема, — сказал он с явным тюрингским акцентом, — меня смущает другое.
Капитан облокотился на стол, покрутил между ладонями карандаш и добавил:
— Мне кажется, Рэке уже не тот, что был раньше. Вы разве не заметили, товарищ лейтенант? В чем причина, как вы думаете?
Альбрехт посмотрел на жилистые руки капитана и ответил:
— Да, я заметил в нем перемены. Вы спрашиваете меня о причине: я считаю, что это временный отдых. Просто передышка. У каждого когда-нибудь кончаются силы.
Гартман покачал головой:
— Рэке — и передышка? Не говорите чепухи! Он полон энергии, как никто другой. И вы знаете, куда он ее расходует? Он зубрит химию.
Альбрехт откинулся на спинку стула. Провел рукой по темно-русым, спадающим на лоб волосам, проговорил:
— Я знаю. И считаю, что это не так плохо.
Гартман подошел ближе, сел за стол напротив Альбрехта.
— Я бы тоже считал, что это неплохо, товарищ Альбрехт, если бы это оставалось в разумных границах, — сказал он. — Последнее время парню все легко давалось, и он решил, что достаточно работать вполсилы, чтобы все шло так же хорошо, как и раньше.
— Вот здесь вы попали прямо в точку, — поддержал его Куммер.
— Итак, теперь вопрос ясен, — подвел итог Гартман. — Если человек на своем месте не имеет возможности расти дальше, ему надо дать более сложную работу.
— Ну хорошо, а как ты собираешься с ним об этом говорить? — рассмеялся Куммер.
— Попытаюсь подействовать на его совесть. Я просто спрошу, возьмет ли он к себе Кольхаза на воспитание, и таким образом сразу убью двух зайцев.
Куммер обменялся взглядом с Альбрехтом и удивленно заметил:
— Но это не соответствует уставным правилам и нашим старым традициям.
— Ну и что же? — возразил Гартман. — Кольхаз тоже не похож на остальных. Так что же?
Куммер прикусил нижнюю губу, подумал несколько секунд, склонив голову набок, и сказал:
— Хорошо… Да, вот еще что: как быть, если он все же откажется?
— Он не откажется, — ответил Гартман. — Можешь мне поверить. — Он снова повернулся к Альбрехту и внимательно посмотрел на него. — Ты неважно выглядишь. Тебе с твоим желудком давно следовало бы обратиться к врачу. Не тяни, а то будет поздно…
После обеда Гартман вызвал к себе Рэке. Он расспросил его о том о сем, а затем стал рассказывать о рядовом Вольфганге Кольхазе, который вскоре должен был прибыть в часть.
Рэке слушал не особенно внимательно, он рассматривал Гартмана, его волосы, выгоревшие надо лбом.
Вдруг офицер нагнулся над столом и спросил:
— Вы не догадываетесь, почему я вам это рассказываю?
Рэке удивленно взглянул на командира и растерянно ответил:
— Нет. Я думаю… Нет, я и правда не знаю.
— Что вы скажете, если мы переведем Кольхаза в ваше отделение?
Фельдфебель мгновенно сообразил, какого солдата ему хотят дать, и, собравшись с духом, холодно ответил:
— Но прибывшие уже распределены. В мое отделение зачислены рядовые Поль, Кениг и Райнгард.
Гартман улыбнулся;
— Ну, если вас беспокоит только это… то это не проблема. Ну, так согласны?
— А почему именно ко мне?
Гартман встал, подошел к фельдфебелю, который тоже встал:
— Я объясню. Вы опытный воспитатель, уже через три года службы получили медаль «За отличную пограничную службу». К тому же вы член партийного комитета.
Заметив нерешительность и удивление в глазах фельдфебеля, спросил:
— Вас еще что-то беспокоит?
— Нет. То есть да. Ваше предложение кажется мне несколько необычным. Раньше об этом не просили, а приказывали.
Гартман с облегчением рассмеялся:
— Вы правы. Мы пока еще не отказались от такого метода. А если я сегодня решил поступить иначе, значит, на то есть причины.
Он взял со стола несколько листков и протянул их смущенному фельдфебелю со словами:
— Не теряйте мужества. Вот вам его автобиография и характеристика, через два часа скажите, что вы об этом думаете. Согласны? И не торопитесь. Обдумайте все как следует.
— Разрешите идти?
— Идите.
Рэке повернулся кругом и вышел из кабинета.
«Что бы это могло значить? — думал он. — Почему именно мне предоставлено право выбора? Почему командир не решил сам?
Вольфганг Кольхаз… Наверное, один из тех, кто вечно чем-нибудь недоволен. Фантазер какой-нибудь. Ну, да посмотрим».
Он сел за стол и начал читать бумаги. Ветер стучал в окно каплями дождя. Темнело.
В биографии солдата, на первый взгляд, не было ничего необычного. Двадцать лет, в десять лет потерял отца. В восемнадцать окончил школу, ушел из дому и работал в газете. Однако через полгода потребовал расторжения договора. До призыва в армию еще дважды менял работу.
Последние строчки заинтересовали Рэке, он улыбнулся, затем громко рассмеялся. Косым, несколько вычурным почерком в автобиографии было написано: «Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я решил изменить свое имя. Для меня очень важно, чтобы меня называли не Вольфганг, а Вульфганг».
Рэке еще раз пробежал глазами это место. «Итак, фантазер или в своем роде большой шутник, — думал он. — Значит, Вольф ему не подходит, только Вульф. Ну что же, чем бы дитя ни тешилось… Хорошо, если дальше хуже не будет». Но дальше было хуже. Написанная несколько дней назад характеристика свидетельствовала о том, что Кольхаз не сжился с коллективом.
В период одиночного обучения Кольхаз дважды получал дисциплинарное взыскание, причем во второй раз — строгий выговор за нарушение дисциплины и порядка в подразделении. Больше из скучного текста характеристики ничего нельзя было выяснить.
Кончалась характеристика следующими словами: «Рядового Кольхаза целесообразно поместить в крепкий, надежный коллектив, способный поручиться за его дальнейшее воспитание».
Рэке скривил губы в усмешке. «От таких всегда стараются избавиться», — подумал он, еще раз перечитывая характеристику. Первое, заочное, знакомство с Кольхазом состоялось.
Рэке встал, подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. В темноте было трудно что-либо рассмотреть. Дождь прошел, и лишь отдельные капли ударялись о стекло и сбегали вниз извилистыми дорожками.
«Если верить характеристике, то Кольхаз замкнутый человек, одиночка. Встречаются и такие. Но если я соглашусь взять его к себе, он, чего доброго, мне остальных солдат взбаламутит. Три опытных пограничника демобилизуются, а Шонер и Раудорн стали разводящими. Когда в отделении есть такой сумасброд, многое может пойти не так, как надо. А что будет, если я откажусь? Гартман, конечно, сделает вид, что ничего не случилось, но… Нет, так не пойдет. Принимать такое решение нельзя, не обдумав все как следует. Если бы он сказал: «Бери его — и точка!», то все было бы ясно. Но так… К тому же я о нем так мало знаю, — думал Рэке. — Сегодня я не дежурю. Вечер свободный. Надо съездить в батальон и поговорить с командиром взвода Кольхаза».
Взяв бумаги, Рэке пошел к Гартману. Старший лейтенант был один. Увидев Рэке, он спросил:
— Это вы? Так быстро?
— У меня к вам просьба, — сказал Рэке. — Я хотел бы съездить в часть, где служит Кольхаз, и поговорить с командиром взвода. День у меня сегодня свободный.
— Просьба несколько необычная, товарищ Рэке…
— Простите, — перебил его фельдфебель, — но предоставлять подчиненному право выбирать себе солдат — тоже не совсем обычно.
Гартман посмотрел на него уже спокойно. Рэке ожидал от офицера резкого замечания, но старший лейтенант лишь сказал:
— Хорошо, поезжайте. Здесь я вам ничего не могу возразить… Отметьтесь у ротного фельдфебеля, что уезжаете по служебному поручению, я его предупрежу. — Он подошел к Рэке и посмотрел ему прямо в глаза. — Меня все-таки радует, что вы просите об этом. Последнее время мне казалось, что свою энергию вы растрачиваете не туда, куда нужно…
Казармы учебного подразделения были построены большим четырехугольником на невысоком холме, неподалеку от расположенного в долине военного городка. У ярко освещенного входа Рэке ждал офицер.