«Здесь несколько килограммов золота… - Франк пьяно ухмыльнулся. - Около двух миллионов долларов меня ждут в швейцарском банке… Миллион положен на имя жены… В Гамбурге у меня есть дом и в подвале замурован сейф с картинами. Там есть полотна Тициана, миниатюры Корреджо, эскизы Гойи, Ван-Дейка… Если дом и разбомбят, то золото, бриллианты и картины будут все равно целы. Они надежно, спрятаны… Жена знает где… Семью нужно завтра отправить в Германию…
- Вот эти меры мне ясны, господин рейхсфюрер, - подытожил свои рассуждения Франк, закрывая сейф. - При пожаре надо выскочить из огня, взяв наличные ценности… А дом и заново можно построить…
Вызвав адъютанта, он приказал подать машину, и, взяв портфель, пошел к выходу.
- Разрешите, экцеленц? - протянул руку к портфелю адъютант.
- Не надо… сам… Конвой на месте?
- Ждет вас.
- Распорядитесь, чтобы завтра утром был готов к вылету в Германию мой самолет… Вы, гауптман, будете сопровождать мою семью в Германию. Заберите и свою жену… Здесь им больше нечего делать… Отвезете и вернетесь, если хотите остаться живым…
- Спасибо, экцеленц, спасибо… Очень благодарен, что вы не забыли о моей семье… Навечно ваш слуга, экцеленц…
- Возьмите четверых солдат из охраны дворца.
- В Германии, экцеленц, тоже нет спокойного места. На Западе наши сдают американцам города без боя, а здесь стремительно надвигаются русские. Они уже под Берлином.
- Вы говорили, что ваш дядюшка живет в Испании.
- Да, он фабрикант в Мадриде.
- По-моему, это спокойное место, - многозначительно произнес Франк. - Я говорю это вам, гауптман, как моему… - Обергруппенфюрер помолчал и спросил: - Мы ведь с вами, кажется, родственники?
- Да, экцеленц. Я женат на дальней родственнице вашей жены.
- Запомните наш разговор, гауптман. Я знаю, что вы умеете молчать. Это в ваших интересах.
- Но, экцеленц, паспорт…
- Иностранный паспорт будет ждать вас здесь. При желании, мы можем уехать отсюда к вашему дядюшке в гости.
- О, экцеленц!…
- Семьи смогут приехать туда, где мы будем… если вы точно будете выполнять мои указания и молчать.
- Я все сделаю так, как вы скажете.
- Не сомневаюсь. Эта игра стоит жизни, - обергруппенфюрер немного помолчал и зловеще добавил: - если вы сделаете ошибочный ход!
Адъютант вздрогнул.
- Мы крепко связаны, гауптман, - продолжал Франк. - Вы - продажей нескольких наших агентов американцам…
- О, экцеленц! - отшатнулся гауптман. - Я не…
- Мне все известно. Вы передали агентов американцам и получили за это чистой валютой. И поэтому вы будете делать все, что я скажу. Я же связан с вами этим разговором, свидетелей которого нет. Я могу вас расстрелять, но не сделаю этого. Вы мне нужны, и я оставлю вам не только жизнь, но и дам возможность в последний момент исчезнуть отсюда вместе со мной. На Западе можно неплохо устроить жизнь. Капитал у вас есть.
- Немного.
- Не скромничайте, гауптман. Я знаю все. У вас только золота больше чем на миллион долларов.
- Экцеленц…
- Как видите, все зависит от вас, гауптман, от вашей преданности мне. Выполняйте точно мои указания, молчите, и вы скоро будете испанским фабрикантом… Идемте, мы и так слишком долго стоим в коридоре.
Чтобы закончить рассказ о Карле Германе Франке, кровавом палаче чехословацкого народа, на чьей совести лежит трагедия Лидицы и Плаштины, в которых эсэсовцы, по его приказу, уничтожили всех чехов и словаков, добавим всего несколько фраз.
Франку не удалось бежать. Вместе со своими помощниками он попал на скамью подсудимых, и чехословацкий народный суд приговорил его к повешению. Приговор был приведен в исполнение там же, в Праге, где этот палач пролил море народной крови.
ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ
Стремительная и шумная шла по земле весна сорок пятого… Будто очистительные грозы, гремели над Словакией и под Берлином орудия советских частей, громивших гитлеровцев.
В один из апрельских дней, выполняя приказ Центра, Морской и Олевский выехали на легковой «татре» в занятый немцами и гардистами Ружомберок. Командование гардистов изъявило желание вести с партизанами переговоры о переходе на сторону народа. Разведчики были одеты в форму офицеров гардистской армии: Морской - майора, Олевский - поручика.
Гардистское командование гарантировало безопасность партизанам, прислало за ними свою машину и надпоручика, который должен был сопровождать Морского. Этот надпоручик давно уже тайно служил партизанам, и теперь твердо решил уйти с ними в лагерь. Ему был известен пароль на пропускных пунктах, и поездка не вызывала особых волнений, хотя полностью доверять гардистам было трудно.
В долинах журчали ручьи, зеленели склоны бугров и набухали почки на деревьях, Ветер был напоен запахом талого снега, прелой земли - тем непередаваемым запахом весны, что вселяет в человека бодрость, будоражит кровь, дает ему молодость.
- Красивая земля словацкая, - заметил Олевский. - Никогда не думал, что зима здесь такая снежная и суровая бывает… А посмотри-ка: сейчас и лес, и горы, и долины - все в голубоватой дымке… Будто воздух подкрашен…
- Поэт ты неисправимый, и война тебя не берет. - Морской с нежностью посмотрел на друга.
- Это ведь тоже очень нужно человеку, Миша… Вот смотрю я на эти горы, долины и вижу свою Украину. Сейчас там сады начинают цвести и звезды ярко отражаются в речке…
- Не вовремя ты вспомнил об этом.
- А я думаю, люди всегда должны помнить об этом и носить в своем сердце. Без этого нельзя будет построить красивую жизнь на земле. Ведь и нам скоро предстоит заняться этим… Кончится война…
В этом момент Морской дернул Олевского за рукав:
- Тихо. Въезжаем в город.
По улицам Ружомберока сновали немецкие солдаты, носились мотоциклисты, расхаживали патрули эсэсовцев, из ресторанов доносились пьяные голоса. Гитлеровско-тисовская камарилья догуливала свои последние дни.
Машина промчалась по улицам и остановилась возле небольшого домика, стоявшего в глубине сада. Навстречу вышел высокий, с иголочки одетый полковник-гардист.
- Прошу вас, господа, прошу… Заходите…
Партизаны вошли в дом. Полковник пригласил их присесть и сказал:
- Я оставлю вас на несколько минут. Мне нужно уточнить, когда и где вас примет генерал.
Полковник удалился. Разведчики в сопровождении надпоручика вышли в сад. Старик садовник окапывал деревья, что-то мурлыча себе под нос. Возился возле машины партизанский шофер.
- Что-то не нравится мне поведение полковника, - сказал словак. - Не было бы беды…
Чем больше проходило времени, тем настороженнее становились разведчики. Было уже за полдень, когда к ним подошел старик садовник и, делая вид, будто он продолжает работу, громко сказал:
- На выезде из города на всех дорогах выставлены посты немцев. Приказано задержать Морского…
Старик оглянулся кругом, вскинул на плечо лопату и ушел. Олевский вскочил с места, взялся за кобуру пистолета Морской.
- Я так и знал! Чувствовал, что тут не все чисто, - сказал надпоручик. - Предали, сволочи!… Захотели чужими руками уничтожить!…
- Мигом в машину, - скомандовал Морской.
- Машиной мы доберемся только до переезда, а там на дороге пост…
- Как бы не так, дорога не работает, и поезда не ходят.
- Ты хочешь сказать…
- Один черт, можно и попробовать… Сидай в машину!…
Партизаны вскочили в машину, и она сорвалась с места.
- Шуруй к переезду, - приказал Морской шоферу. - Если в городе не цапнут, может, и выскочим…
Впереди из переулка выехала грузовик машина с солдатами в кузове и покатила в ту сторону, куда ехали и чекисты.
- Держи за грузовиком, - сказал шоферу капитан Олевский, заметивший впереди гестаповцев, проверявших документы у пассажиров легковой машины «мерседес». «Татра» вплотную приблизилась к грузовику. Гестаповцы глянули на грузовик с солдатами и вновь принялись рассматривать документы, видимо, думая, что «татра» идет вместе с немецкой машиной на одно задание. Партизанская машина следом за грузовиком пронеслась мимо гестаповцев и свернула в переулок. Впереди виднелся переезд. Часовых нет: они дальше, на дороге.
- На переезде крути на железную дорогу, - приказал Морской.
«Татра» запрыгала по шпалам. Иногда задний мост со скрипом цеплялся за рельсу и казалось, машина вот-вот «сядет» на мост и не тронется с места. Но она прыгала дальше, тряслась, словно в лихорадке. Дребезжали стекла, скрипел кузов, что-то стучало и грюкало при ударах, но «татра» двигалась вперед. Проехали через мост, перекинутый с одного на другой берег Вага, миновали одиночную будку железнодорожного сторожа, стоявшую с заколоченными окнами.
- Всю душу вытряхнуло, - скривился Олевский. - Того и гляди, машина разлетится на части от этой тряски…
- Выдержит, - ответил шофер.
Подъехали через час с лишним к дороге и уже считали себя в безопасности, но впереди показался немецкий патруль. Машина свернула на проселочную дорогу, когда затрепали выстрелы и, ойкнув, схватился за руку надпоручик.
- Хальт!… Хальт!… - слышались крики немцев.
Со звоном прошли пули через заднее стекло, оставив рваную строчку. Олевский привстал на сиденье, выбил прикладом стекло и длинной очередью полоснул по эсэсовцам. А машина, как назло, еле ползла по раскисшей дороге. Морской открыл дверцу, высунулся наружу и, держа автомат в левой руке, стрелял в солдат.
Немцы остановились. И машина, выскочив наконец на сухую дорогу, быстро скрылась в лесу.
В Ружомбероке в это время шли повальные обыски. Гестаповцы, убежденные в том, что Морской в городе, засыпали улицы листовками с его описанием и обещанием награды тому, кто выдаст подполковника. К вечеру арестовали несколько заложников и на рассвете расстреляли. На следующее утро вновь взяли заложников.
Об этом стало известно в штабе отряда. Комиссар Григорьев сказал:
- Нужно сделать так, чтобы немцы сами убедились, что Морского нет в городе. Иначе они будут хватать людей без разбору.
В этот же день партизаны налетели на соседний немецкий гарнизон и разгромили его. Взяли двух офицеров. Привели к подполковнику.
- Вы знаете, кто перед вами? - спросил Григорьев офицеров, показывая на командира.
- Морской?! - в страхе попятились офицеры, узнавшие того, чей портрет им не раз показывали и за кем они безуспешно охотились.
- Слушайте внимательно, что от вас требуется, - обратился подполковник к немцам. - Мы вас отпускаем, но при одном условии. Вернетесь к своим и расскажете, что видели меня здесь…
Немцев отпустили. А через сутки стало известно, что обыски и аресты в Ружомбероке прекратились…
ОТРЯД УХОДИТ К СВОИМ
Если в долинах уже чувствовалась весна, то в горах Словакии в середине апреля 1945 года еще лежали глубокие снега, по ночам держались морозы, разукрашивая деревья и кустарники лохматым инеем.
Фронт был совсем рядом. Отряд «Вперед», получивший приказ идти на соединение с частями Советской Армии, готовился к переходу линии фронта. В штабной землянке до поздней ночи сидели над картой командиры. Все дороги перекрыты фашистскими войсками. Нужно было найти такой путь, где бы отряд мог пройти без боя.
- Только через горы, - бросил на карту карандаш майор Бобров. - Другого пути нет…
Морской утвердительно кивнул головой.
- Пройдем ли? - задумчиво проговорил комиссар. - Слишком глубокий снег.
- Если надо - значит, пройдем, - сказал Олевский.
- Разведчиков пустим вперед. Пусть прощупывают, нет ли где фрицев.
- Правильно, Костя, - встал из-за стола Морской. - Вперед пустим разведчиков. Вооружим их автоматами и пулеметами. Случай чего, они смогут расчистить дорогу отряду. Пойдут группы Лихачева и Васильева. Возглавлять их будет капитан Олевский, а прикроет отряд взвод капитана Светлова. Утром выступаем.
На рассвете отряд покинул лагерь. Медленно шли партизаны, с трудом пробиваясь сквозь глубокий снег. Весь день отряд без помех двигался через горы. Вечером, после небольшого привала, Морской вновь повел людей вперед. Дважды в течение ночи разведчики обнаруживали немцев и находили «просветы», через которые проходила колонна.
Утром следующего дня разведчики встретились с передовым дозором советской дивизии. Владимир Лихачев остановился возле большой ели, взял палку и написал ею на снегу: «Прощай, партизанская Словакия!»
Обменявшись паролем, разведчики бросились обнимать советских солдат и офицеров.
- У своих!… Дома!… - слышались радостные голоса.
- Где отряд? - спросил встречавший партизан майор.
- Следом идет, - ответил Олевский. - Сейчас будет здесь.
Среди деревьев, в лучах утреннего солнца, показалась цепочка партизан. Она долго тянулась через передовую, пока последняя группа, прикрывавшая отряд с тыла, не перешла линию фронта…
Так закончилась операция «Ракета». На этом можно было бы и поставить точку, если бы имена героев описываемых событий - Морского, Боброва, Григорьева и Олевского - на протяжении двадцати послевоенных лет не оставались в тени.
Многие попытки разыскать этих людей после войны заканчивались неудачей. Без ответа оставались и запросы бывших партизан из отряда «Вперед», в том числе и словаков, которые хотели разыскать своих командиров.
Кто же они, эти люди?
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Поздней осенью 1959 года мне довелось встретиться в Москве с группой чехословацких журналистов и услышать от одного из них рассказ о героических делах отряда подполковника Морского, о том, что чехи и словаки бережна хранят память об этих событиях. Узнал я также и о том, что вот уже в течение нескольких лет этот журналист пытается разыскать Морского, но пока безуспешно.
Меня заинтересовал рассказ.
Вернувшись из Москвы в Ростов, я написал несколько запросов и вскоре получил ответы. Все они заканчивались одним и тем же: «не числится», «не значится», «не служил»… Это удивило меня. «Как же так? - рассуждал я. - Жил, воевал человек и вдруг нигде не числится». Написал еще несколько запросов, послал письма в Словакию.
Так начался поиск. Шли годы. Все больше и больше интересных фактов узнавал я об отряде Морского, который словаки называют бригадой. Появились новые для меня фамилии майоров Боброва, Григорьева, капитанов Олевского, Светлова… Но попытки разыскать и этих людей не приносили успеха.
Не раз мне говорили: «Уймись ты наконец. Брось лишнюю писанину. Все равно ничего не найдешь». Однако такие разговоры, как ни странно, придавали мне больше сил и настойчивости, заставляли продолжать поиски.
Как- то в один из зимних дней 1964 года ко мне обратились с просьбой помочь одному товарищу написать деловое письмо в Словакию, где он воевал.
Мы встретились с этим человеком через несколько дней. Познакомились. Михаил Петрович Осипов, так звали моего нового знакомого, оказался высоким худощавым человеком со шрамом на лице и пробитыми сединой волосами. Он стал рассказывать о своей партизанской жизни в Словакии, о людях, с которыми воевал. Каково же было мое удивление, когда Михаил Петрович, рассказывая, положил на стол шелковый лоскуток и сказал:
- Вот осталось… Мое удостоверение тех дней…
Я взял напечатанное на шелке удостоверение и не поверил своим глазам: оно было выписано на имя подполковника Морского.
- Простите, Михаил Петрович, но ведь вы… Осипов?
- Да. А воевал под фамилией Морского, - ответил гость и показал справку, в которой подтверждался этот факт. - У всех почти наших офицеров были другие фамилии… Бобров - это Кузьма Захарович Бабич, Олевский - Белый Александр Фомич, Григорьев - Гриша Ильин… А то, что наши настоящие фамилии нигде не значатся, так это понятно. Мы ведь от госбезопасности Украины выбрасывались в Словакию. Там нас и знают.
Дело в том, что и в Чехословакии Михаила Петровича знают под фамилией Морского. Именно на это имя написано удостоверение на орден Военный крест, которым награжден Михаил Петрович правительством Чехословакии.
После войны Михаил Петрович вернулся на Дон, свою родину, и поселился в Ростове, где живет и сейчас. Заочно окончил Азово-Черноморский сельскохозяйственный институт и работает по специальности.