Герман Банг
ВОРОНЬЁ
Приходящая прислуга Иенсен, оставив в третий раз свою работу — она доставала из буфета и протирала хрусталь,— отправилась на кухню. У мадам Иенсен, когда она трудилась, разыгрывался аппетит, понуждавший ее каждые полчаса искать подкрепления в еде. Она питала особое пристрастие к соусам, остатки которых соскабливала ножом со стенок кастрюль.
Это свое занятие под прикрытием печной трубы ей пришлось прервать, когда в дверь позвонили, напористо, два раза кряду.
— Кикимора наша идет,— сказала девушка, чистившая сельдерей,— ступайте отворите!
Мадам Иенсен поплыла по квартире, нелепо колыхаясь в своих многочисленных юбках. Раздался еще один звонок, прежде чем она дошла до двери и отомкнула ее.
Фрекен Сайер ждала на площадке.
— Что, у нас звонок не звонит? — спросила она, выпятив обезьяньи губы, после чего обернулась к юнцу из винной лавки, державшему корзину с бутылками.
— Вот сюда, дружочек, вот сюда, дружочек,— сказала она, беспокойно шевеля перед собою всеми десятью пальцами. Облаченные в серые мешковатые перчатки, руки ее походили на когтистые лапы.
Рассыльный виноторговца поставил корзину в передней и помешкал мгновение, между тем как фрекен Сайер смотрела на него слегка заблестевшими глазами.
— Ну все, прощайте, дружочек,— сказала она, а затем добавила, обращаясь к прислуге Иенсен:
— Выпустите его.
И пошла по коридору. Жемчуга на ее накидке тихо побрякивали, пока она шла через комнаты в кухню. Взглядом серых глаз, зорких, хотя и слезившихся, она вмиг окинула всю посуду.
— Кастрюли обскабливаем! — сказала она и засмеялась булькающим смешком, похожим на хриплый кашель.
— Я его сама привела с вином,— фрекен Сайер продолжала смеяться, поводя кривым плечом вверх и вниз под тренькавшими жемчугами,— за ними не догляди сдуру — они и подменят вино у тебя за спиной.
Девушка, не отвечая, продолжала чистить овощи.
— Принесите-ка мне в комнату этикетки тайного советника,—сказала фрекен.— И клейстеру.
Воротившись в столовую, где мадам Иенсен перетирала фарфор, фрекен расположила бутылки без этикеток на столе и, поводя кривым плечом вверх и вниз, как кошка, когда она поеживается, принялась наклеивать пожелтевшие винные этикетки своего отца, тайного совет-, ника, на расставленные бутылки.
— Прекрасное средство улучшить вкус, любезнейшая,— сказала она, продолжая клеить и залепляя тягучей мутной жижей свои трясущиеся пальцы.— Вино-то из Греции, а греки всегда в этом толк понимали.
Она колдовала над своими этикетками с видом гадалки, перебирающей колоду засаленных карт, пока вдруг не спросила, вскинув голову:
— Иенсен, вы что-нибудь ели?
Приходящая прислуга Иенсен что-то пробормотала.:
Голова фрекен Сайер кротко покачивалась взад и вперед:
— Если нет, вам надо перекусить. В этом доме, милочка моя, голодом никого не морят. Я вам сейчас принесу.
И она пошла, торопливо, как-то странно — по-лягушечьи — припрыгивая на ходу.
— Вот вам, вот вам,— сказала она и поставила тарелку на стол перед мадам Иенсен, которая начала есть, полуотвернувшись, быстро, как человек, привыкший глотать пищу украдкой.
Фрекен Сайер следила за каждым ее движением, точно муху разглядывала под стеклянным колпаком.
— Да, без еды нельзя. Она прибавляет сил,— сказала фрекен, не сводя глаз с мадам Иенсен.— Да и не всегда ведь вволю-то поешь.— И затем вдруг спросила:
— Где она шляется?—«Она» была ее компаньонка.
— Фрекен Хольм ушла по своим делам,— ответила мадам Иенсен.
— Хм, от хлеба и денег она не отказывается,— заметила фрекен Сайер и, взглянув на тарелку мадам Иенсен, добавила тонким фальцетом:
— У вас там еще осталось, Иенсен. Извольте доесть до конца.
Мадам Иенсен поглотила остаток с тою же алчностью,— и две пары глаз смотрели друг на друга, как смотрят фехтовальщики из-под защитных масок.
— Покорно вас благодарю, фрекен,— сказала мадам Иенсен и унесла тарелку.
Кухарка пришла взять блюдо из буфета, и фрекен Сайер повернулась к ней:
— Хм, не диво, что от Иенсен воняет, при том как она набивает себе живот. Но ведь в этом доме хлебосольство — закон.
Фрекен кончила возиться с бутылками:
— Ну до чего хороши,— сказала она, глядя на фальшивые этикетки.— Поставьте их к печке, пусть подсохнут.
Девушка сделала, как она велела, и ушла.
Оставшись одна, фрекен Сайер торопливо пробежалась три-четыре раза перед бутылками, и отсветы огня из голландской печи падали на нее, пока она бегала, любуясь приготовленным своими руками питием.
Мадам Иенсен воротилась и снова принялась за работу, а фрекен села в кресло.
— Да,— сказала она,— восемнадцать душ это немало. Но ведь столько близких людей, и всех хочется порадовать.
— Родня ведь все,— заметила мадам Иенсен.
— Да,— ответила фрекен, уловив в интонации прислуги что-то такое, что заставило ее метнуть взгляд на лицо Иенсен.— Близкие — это близкие.
— Да,—сказала мадам Иенсен.
Немного погодя она спросила:
— А вазы на серебряных ножках доставать?
— Нет, не надо, милочка,— ответила фрекен и вдруг опять завертела, заиграла всеми пальцами,— слишком уж это хлопотно.
Мадам Иенсен смотрела на ее скачущие пальцы.
— А то бы вам, милочка, снова их чистить пришлось,— сказала фрекен Сайер, кивая прислуге.
В дверь опять позвонили. Это оказались две племянницы Майер в красных шляпках на белокурых волосах. Они ворвались вихрем, точно завсегдатаи в свой ресторанчик, и почти в одно время приложились к щечке фрекен Сайер.
— Господи,— сказали они,—тетя Виктория, дорогая, мы просто решили к тебе забежать, не надо ли чего помочь.
— Уж я знаю ваши добрые помыслы,— ответила фрекен Сайер,— садитесь, мои милочки.
И, обернувшись к мадам Иенсен, она сказала:
— Не забудьте маленькие вазочки для цветов. Будут фиалки.
— Фиалки,— вырвалось у старшей красной шапочки,— нет, наша тетушка чем дальше, тем все шикарней становится.
— Да,— поспешно воскликнула вторая,— у нашей тетушки чем дальше, тем очаровательней делается.
— Милочки мои, старый человек чего не сделает ради молодежи. Капиталец мой невелик, однако ж то тут, то там службу сослужит.
— Да,— сказала одна из племянниц, с пристальным вниманием обозрев все до последней вилки,— кто-кто, а тетушка умеет порадовать других.
— Что ж еще-то остается.— И фрекен Сайер посмотрела долгим взглядом на одну, потом на другую.
Но ей пришло на память, что кое о чем она все же позабыла. Намедни она видела у фрекен Сване, канониссы, прехорошенькие фонарики, они так красят стол.
— Молодые ведь любят, чтоб было много света,— сказала она и чуть погодя добавила:
— Можно с такою приятностью заглядывать друг другу в лицо.
У приходящей прислуги лицо конвульсивно дернулось, чего никто не заметил, между тем как фрекен Сай-ер продолжала:
— Быть может, купите мне их, дюжину, раз вам все равно в город идти. Иенсен, подайте-ка мне шкатулку.
Мадам Иенсен сходила в гостиную и принесла шкатулку— нечто вроде миниатюрного бюро, в котором фрекен Сайер хранила свои ценности.
Фрекен открыла ее и стала выкладывать на стол ассигнации, одну за другой, своими сморщенными пальцами с желтыми, до странности затвердевшими ногтями.
Вдруг она поймала взгляд, которым старшая племянница шарила по всем отделеньицам шкатулки.
— Да, приятно смотреть на деньги,— сказала фрекен Сайер.
— Ох, правда,— ответила младшая племянница, фрекен Люси, и, будто для устойчивости, ухватилась рукой за свой ридикюль,— а особенно иметь их.
— Но молодые — они больше золотишко любят, сказала фрекен Сайер с добродушно-лукавой улыбкой крестной матери — она и приходилась крестной всему потомству своей родни, а на зубок всегда дарила старинные ложки и вилки тайного советника, на которых отдавала выгравировать новые вензеля.— Нате вам, детки, золото на фонарики. Оно так красиво ложится на прилавок.
Она протянула старшей племяннице, фрекен Эмилии, золотую монету — холодный металл так и жег племянницыну руку сквозь плотную перчатку — и повторила:
— Стало быть, купите дюжину.
В этот момент снова позвонили: то был мальчик из цветочной лавки.
Две красные шапочки раскрыли корзину, обнаружив бездну фиалок.
— Тут, однако, целых два стола хватит убрать,— сказала фрекен Эмилия.
— Да и вам еще останется по букетику в петличку,— сказала фрекен Сайер и собственноручно — ее желтые ногти, казалось, прокалывали петли, точно иглы — прикрепила бутоньерки обеим племянницам.
— Ну вот,— продолжала она с прежнею улыбкой,— без цветов какое ж угощенье, а вам, мои деточки, будет чем угоститься. Ну-ка, Иенсен, что у нас там готовится? Старухе, сами знаете, всего не упомнить.
Мадам Иенсен стала перечислять блюда обеденного меню таким тоном, будто стреляла каждым кушаньем в племянниц, точно пулей из заряженной винтовки.
— Так что уж будете сыты,— заметила фрекен Сайер тоном чрезвычайно мягким.
Племянницы тем временем вынули фиалки из корзины, и фрекен сказала:
— Хм, я вот всегда думаю: цветы, конечно, завянут, но что ж, коль они хотя на время доставят людям радость.
Племянницы на прощанье снова приложились к ее щечке.
— Ты озябла, дорогая Эмилия,— сказала фрекен Сайер,— у тебя такие холодные губы. Ну, прощайте, милочки, да не забудьте же про фонарики.
Не успела закрыться дверь на лестницу, как фрекен Эмилия сказала с зычным рокотанием в голосе:
— Откуда она их берет? Можешь ты мне сказать?
Фрекен Люси ответила:
— Снимает со счета. Я же всегда говорила. Я сама сто раз видела, как она бегает в сберегательную кассу.
Старшая с силой хлопнула наружной дверью.
— А мы ходи, ей фонарики покупай,— сказала она,— за этакий хлам, пожалуй, выручишь что на аукционе.
Две сестрицы пошли по улице, придерживая юбки обеими руками.
Возле торговых рядов младшая сказала:
— Мне марка нужна,— и зашагала через дорогу к киоску.
— С киосками не мешало бы быть поосторожней, моя девочка,— бросила фрекен Эмилия.
— Думаешь, рассыльные лучше? — отпарировала Люси, продолжая свой путь и кренясь набок, как будто ее ридикюль был набит увесистыми предметами, вроде ключей от ворот и щипцов для завивки.
Две красные шапочки пошли дальше и прямо посреди тротуара угодили в объятия низенькой плотной особы, воскликнувшей:
— Дорогие мои, кого я вижу!
— Ты в городе?
— Да.— И особа, бывшая супругой сельского пасто-
ра, затрясла головою столь ретиво, что можно было лишь удивляться, как это она у нее не отваливается.— Вчера только приехала, и ношусь как угорелая по всему городу: столько родни, и все к себе зовут.
Красные шапочки рассказали о фонариках, которые им надлежало купить, и пасторша отправилась с ними за компанию, хотя перед тем собралась было к дядюшке, которому, бог свидетель, придется раскошелиться ей на обратную дорогу.
— Мы ведь у себя в усадьбе только и пробавляемся, что тощими телятами,— сказала она,— а денежки видим считанные дни — покуда десятину несут.
Послушать фру Лунд — выходило чуть ли не так, что в пасторском доме вообще съестного не водилось, кроме разве что сала, соленых сельдей да новорожденных отпрысков домашней скотины.
Когда они пришли в магазин, где торговали лампами, фру Лунд сказала, глядя на фарфоровые вещицы:
— А мы-то на эти деньги две недели живем.
И потом добавила:
— Но раз у тети Виктории сегодня обед, пойду-ка я к ней, доложусь, что и я буду.
Они расстались на лестнице магазина. Когда фру Лунд ушла, старшая фрекен Майер сказала:
— Ну вот, теперь небось и там крон двадцать ухватит, за кофейком. Коли Эмма приехала по делам, известно, чего от нее ждать.
Когда племянницы ушли, фрекен Сайер опять поместилась в кресле. Ее сморил сон. Сидя так, погруженная в дремоту, с уроненной на грудь головой в высоком чепце и с выпяченной левой лопаткой, упершейся в спинку кресла, она походила на какую-то странную поломанную игрушку.
Она не проснулась, когда в дверь снова позвонили.
Мадам Иенсен отворила и постояла мгновенье над спящею фрекен — она смотрела на нее так, будто падаль разглядывала у канавы.
— Пришел господин, он желает видеть фрекен,— громко сказала она.
Фрекен вздрогнула.
— Что? — спросила она, еще не очнувшись, и, покрутив головой, торопливо добавила:
— Сядешь этак и задумаешься. Кто там такой?
— Да этот, курчавый,— сказала мадам Иенсен и вышла.
Фрекен Сайер побежала к себе в спальню и перед зеркалом торопливо оправила чепец, парик, корсаж, весь остов, полагаемый ее телом.
Девушка на кухне, услышав, как стукнула дверь в хозяйкину спальню, спросила у мадам Иенсен:
— Для кого она там прихорашивается?
— Для этого, хлыща-то,— ответила мадам.
— Вон чего,— сказала девушка,— право слово, у нас не соскучишься. Что-то он на этот раз унесет?
— Да осталось ли тут что? — возразила мадам Иенсен, поджимая губы.
Фрекен Сайер, мелко припрыгивая, вбежала в среднюю гостиную, где навстречу ей поднялся со стула молодой, очень стройный мужчина с необыкновенно белыми и мягкими руками.
— Добрый день, красавчик вы мой,— сказала фрекен Сайер и торопливо задернула портьеры на обеих затворенных дверях.
Компаньонка фрекен Хольм, отомкнув входную дверь, пошла по коридору, бледная и прямая.
— Где фрекен Сайер? — спросила она голосом, тон которого от слова к слову совершенно не менялся.
И мадам Иенсен, глядя ей в глаза, ответила:
— У нее тоже дела.
Фрекен Хольм отправилась в столовую, где начала вынимать из шкафа салфетки и скатерти.
Без малого час прошел, прежде чем фрекен Сайер с сияющей улыбкой на подрагивающем лице раздвинула портьеры и сама проводила молодого блондина до двери.
— Ну до свидания, красавчик мой,— сказала она.— Всегда-то вы меня выручите.
— Вы же знаете, я рад вам служить,— ответил молодой человек очень мягким голосом.
И дверь за ним закрылась.
Фрекен притрусила в столовую, пальцы, руки и ноги ее были вдвое деятельней против обычного.
— А,— сказала она, увидев фрекен Хольм,— вы уже дома?
— Да,— ответила компаньонка.
Фрекен Сайер засмеялась.
— Что, сегодня у вас день племянника, дорогая? — спросила она очень дружелюбно.
— Зто были мои свободные часы,— ответила фрекен Хольм, лицо которой осталось неподвижно.
Когда снова затрезвонил звонок, это оказалась фру Лунд, тотчас наполнившая всю переднюю своим веселым юношеским смехом:
— Тетя Виктория, дорогая, я ведь в городе, вчера приехала, и вдруг слышу, ты устраиваешь обед. Я, конечно, пришла доложиться, чтобы и мне было местечко. Уж я-то всегда куда-нибудь втиснусь со своим стулом.
Фру Лунд уселась и говорила, говорила без умолку своим радостным голосом о супруге-пасторе, о пятерых детишках, об усадьбе, где такой разор — скоро гвоздя на месте не останется.
— О,— сказала она вдруг,— золотые мои, вы тут скатерти разбираете. Здравствуйте, дорогая фрекен Хольм. А наши-то, тетенька, стираны-перестираны, все десять штук, скоро совсем на клочки разлезутся. Не подаришь ли одну, а, тетя? — спросила она, протягивая к ней по столу свою красивую ладонь.— Ты ведь всегда так добра к бедным сородичам.
Фрекен Сайер, вся повадка которой в присутствии фру Лунд удивительным образом изменилась, точно перед нею был человек, к коему питала она тайное уважение, булькнув от смеха, спросила:
— Найдется у нас что-нибудь, фрекен Хольм?
Но фру Лунд уже вскочила со стула и бросилась к бельевому шкафу:
— Тетя Вик, дорогая, мне, конечно, из стареньких.— И она принялась рыться в скатертях, между тем как тетка сказала, улыбаясь:
— Уж ты, дружочек Эмма, сама подберешь, что тебе годится.
Фру Лунд все рылась.
— Вот эта подойдет,— сказала она,— в твоем богатом доме ее, право, уже не постелешь, а для нас — господи, тетенька, это же роскошь! Она у нас будет на случай епископской ревизии.