ШИРОКОВ: Место, Женя, великолепное. Можно, я вас буду звать Женей?
КЛИМОВ: Конечно, конечно…
ШИРОКОВ: Место, в своем роде, «аристократическое». Здесь живут генералы, вроде меня, адмиралы, композиторы, писатели, художники. В войну часть дач сгорела, но мы быстро отстроились. Так вы совсем на родину-то?
КЛИМОВ: Не знаю. Вот жду нового назначения. По всей вероятности, останусь здесь, при Мининделе.
ШИРОКОВ (шутливо): Смотрите, заскучаете по Америке-то?
КЛИМОВ: Нет, Федор Федорович. Я в последнее время так заскучал по родине, что, по совести говоря, очень обрадовался вызову в Москву.
ШИРОКОВ: У вас здесь есть родственники?
КЛИМОВ: Нет. Никого нет. Братья убиты на фронте. Мать умерла в сорок третьем году. Отца потерял еще в детстве.
ШИРОКОВ: Ну, а что в Америке?
КЛИМОВ: Да ничего. Все по-старому. Играют в бейсбол, смотрят голливудскую стряпню…
(Входят Александра Сергеевна и Наташа)
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: А вот моя дочь Наташа
(Наташа и Климов долго пристально рассматривают друг друга).
НАТАША: Здравствуйте, мистер Климов…
КЛИМОВ (улыбаясь): Здравствуйте. Почему же — «мистер» ?
НАТАША: Да ведь вы же из Америки. Вы русский-то язык не позабыли?
КЛИМОВ: Надеюсь, что не забыл. Впрочем, не мудрено, если бы и забыл — ведь я много лет уже заграницей.
НАТАША (отцу и матери): Удивительное дело: стоит нашим побывать заграницей, как первое, что они сообщают по приезде, это то, что они почти забыли родной язык.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (укоризненно): Наташа…
НАТАША (Климову): Да вы садитесь, пожалуйста. Второе, начинают ругать наши автомобили и хвалить всякие там Кадиллаки и Паккарды… Вы, конечно, привезли себе холодильник и стиральную машину?
ШИРОКОВ: Наташка!
КЛИМОВ: Нет. Я ничего себе не привез…
НАТАША: Вы — как мой отец. А жаль. Костя Симонов привез целых девять холодильников. Да вы, садитесь… Генерал Голиков три автомобиля.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Евгений Осипович, вы ее не слушайте, ведь это всё болтовня. Американских и английских писателей читает в подлиннике, и любит их. Говорит по-французски…
НАТАША: Ни английского, ни французского языков не люблю.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Ах, оставь, пожалуйста…
НАТАША (Климову): Вам пепельницу?
КЛИМОВ: Не трудитесь.
НАТАША (подает пепельницу): Вот. Вы совсем вернулись или только в отпуск?
КЛИМОВ: Нет, я отозван.
ШИРОКОВ: Ждет нового назначения.
КУЗЬМИЧ: Позвольте, товарищ Климов, не пришлось ли вам наблюдать в Америке взрыв атомной или водородной или еще какой-либо невероятной бомбы?
КЛИМОВ (шутливо): Да нет, как-то не пришлось…
КУЗЬМИЧ: Досадно. Я полагаю, зрелище достойное Апокалипсиса. Кроме того, рыбу, наверно, хорошо глушить таким прибором. Честь имею…
(Зевая уходит).
БОРИС (входит): Мы там с адмиральскими ребятами волейбол затеяли. Кто желает принять участие?
НАТАША (Климову): Не желаете? Сыграйте.
БОРИС: А в самом деле, товарищ Климов, идемте сразимся!
ШИРОКОВ: Идите-ка порезвитесь, а я посмотрю на вас.
КЛИМОВ: Что ж, я — с удовольствием.
БОРИС: А ты, Наташа? Пойдешь?
НАТАША: Быть может, приду и я (уходит).
БОРИС: Итак, товарищ Климов, снимайте ваш пиджак. Я тоже (снимает китель).
КЛИМОВ (Снимает пиджак, галстук, засучивает рукава. рекламирует шутливо):
БОРИС: Лену бы позвать.
ШИРОКОВ: Не надо, не трогай их (Борис с Климовым уходят в сад).
(Некоторое время сцена пуста. Входит Наташа, поправляет цветы в вазе, подходит к двери на веранду и долго смотрит в сад. Слышны голоса).
БОРИС: Товарищи, позвольте вас познакомить: Евгений Осипович Климов, недавно из Америки.
МУЖСКОЙ ГОЛОС: Так сразимся — Америка — СССР. Кто за Америку, кто за СССР.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Борис, держи мяч!
НАТАША (повторяет слова Климова): «Нет я ничего себе не привез»… (садится за пианино и играет)
КЛИМОВ (входит): Простите, я помешал?
НАТАША: Ничего, ничего.
КЛИМОВ: Мне надо позвонить. Федор Федорович разрешил воспользоваться вашим телефоном.
НАТАША: А вот, пожалуйста.
КЛИМОВ: Спасибо (Наташа хочет уйти) Нет, нет, пожалуйста, останьтесь. У меня никаких секретов нет. (Наташа уходит). Город, пожалуйста… Спасибо (набирает номер). Михаил Михайловича можно? Спасибо. Миша? Здравствуй. Прости, что тебя беспокою в воскресенье. Это Евгений. Слушай, спроси пожалуйста у Сидорчука, когда же эта история с моей квартирой кончится?… Ордер на руках, распоряжение есть, а получить не могу. Да нет, я один… никого у меня нет. Да. Будь любезен. Когда? Хорошо, завтра в конце дня буду ждать твоего звонка. Всего доброго (уходит).
НАТАША (входит, замечает на столике забытую Климовым адресную книжку): Товарищ Климов, вернитесь! (Климов возвращается) Вы забыли…
КЛИМОВ: Ах, спасибо (хочет идти).
НАТАША: Евгений Осипович… Евгений Осипович, простите, что я несколько резка была с вами. У меня отвратительный характер и не всё принимайте всерьез.
КЛИМОВ: Да ведь меня это не беспокоит. Напрасно вы извиняетесь.
НАТАША: Не беспокоит — что?
КЛИМОВ: Резки вы со мной или не резки, — право, мне всё равно.
НАТАША: Ах, вот что… Ну, идите, идите, вас ждут. И — приезжайте в другой раз. (Климов уходит; через сцену проходит Александра Сергеевна).
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: А где же гость?
НАТАША: В волейбол пошел играть.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: А ты что ж?
НАТАША: Так, не хочется (идет вслед за матерью). Можно, я у тебя посижу?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Пойдем (уходят, входят Елена и Алеша).
АЛЕША: А я хочу посмотреть…
ЕЛЕНА: А я бы на твоем месте не ходила бы.
АЛЕША: Ну, конечно! А ты бы пофлиртовала с адмиральскими сынками.
ЕЛЕНА: Опять?
АЛЕША (смотрит в сад, спиной к зрителю): Ты ведь все лжешь.
ЕЛЕНА: Ух, как надоело! Противные у вас характеры: что у Наташки, что у тебя.
АЛЕША: Да, лжешь. И сегодня солгала.
ЕЛЕНА: В чем это?
АЛЕША: Хочешь, скажу?
ЕЛЕНА: Ну?
АЛЕША: От Четвериковых ты ушла в одиннадцать, а Борис заезжал за тобой в час. Значит…
ЕЛЕНА: Боже, какая гадость! (сжимает голову и бежит назад, кажется плачет).
(Пауза. Звонит телефон).
АЛЕША Да! Подождите, (снимает трубку, нервно) я позову (в сад) Борис! Борис! Тебя к телефону!
(Алеша садится, прислушивается к плачу жены. Входит Широков).
ШИРОКОВ: Ну, Алеша, чего нос повесил?
АЛЕША: Так.
ШИРОКОВ: Шел бы в сад.
БОРИС (входит, берет трубку телефона): Слушаю… Да… Здравствуйте, товарищ полковник… Да. (отцу) Папа, одну минутку (в телефон) Есть, товарищ полковник… Есть… Есть… В шесть ноль-пять… До свиданья, товарищ полковник.
ШИРОКОВ (тревожно): Ну, что еще там?
БОРИС: Видишь ли… Я завтра должен лететь… далеко.
ШИРОКОВ: Куда еще?
БОРИС (оглядываясь, тихо): Маме как бы поосторожнее сказать… В Корею.
ЗАНАВЕС
Та же обстановка. Но нет на пианино портретов. Их вообще не видно в комнате. Начало сентября, прошло два месяца с небольшим. Сад уже сильно тронут осенними красками. День. Александра Сергеевна сидит в кресле, читает. Стучат стенные часы. Мягко начинают бить три часа. Александра Сергеевна опускает книгу и задумывается. Входит Широков с циркулем в руках. Он одет по-домашнему, легко, в мягких туфлях.
ШИРОКОВ: Почта была?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Была.
ШИРОКОВ: Нет?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Нет. Ничего нет… Открытка от Измайловых. На столе. И — газеты.
ШИРОКОВ: Бог с ней. И всё?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Всё.
ШИРОКОВ (садится и задумчиво покручивает циркуль): Саша, каким числом датировано последнее письмо?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: От Бори?
ШИРОКОВ (слегка раздраженно): Ну, а от кого же?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Что ты?
ШИРОКОВ: Ах устал я, знаешь. Прости.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Семнадцатым августа… Постой. Сегодня воскресенье?… Ну да, ровно три недели… Чаю хочешь?
ШИРОКОВ: Нет спасибо (берет со стола газету и лениво перелистывает ее). Вот еще новый фортель наши затевают…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Что такое?
ШИРОКОВ: Арестован в Праге американский журналист… Какой-то Юджин Смит. И, конечно, обвиняется в шпионаже… Теперь будут судить, шуметь… Как это скучно (отбрасывает газету).
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Вот сам говоришь, что устал. По праздникам работаешь. Мало завода — так еще дома?…
ШИРОКОВ: Гонят, Саша, как на пожар. Сам замучился и конструкторов замучил. Кстати, мои танки теперь будут называться не просто «Ш», а «ФШ» — так министр приказал. Звучит, как «вша». И весь завод мгновенно окрестил мою последнюю модель «ВША-45»… И расползутся со временем мои «вши» по всему миру, и под их гусеницами исчезнут остатки монархий, республик, демократий. Всё подомнут под себя… Да что там демократии — людей, людей давят!
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: А ты не думай об этом.
ШИРОКОВ: Да ведь как не думать-то?… Старею, оглядываюсь назад, на прошлое… Как-то и труд стал мне не радостен, любимый труд. Одна радость — семья: ты, дети… Вот и всё.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Да что у тебя за мысли появились в последнее время?
ШИРОКОВ: Не выходит у меня из головы один разговор с простым мужичком, с бакенщиком. Рыбу
мы ловили — ну вот, в августе-то, когда я на Волгу ездил… «А что, — говорит, — верно ли, Федор Федорович, что теперь есть такая бомба, что ежели ее на Самару бросить, то только пепел останется?» «Верно», — говорю. «А кто же ее выдумал?» — спрашивает. «Да вот, — говорю, — нашлись такие мудреные головы». А он подумал-подумал, вздохнул и говорит: «Эх, поставил бы я всех этих мудреных к забору и шарахнул бы по ним этой самой бомбой»… (слышен стук костылей).
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Алеша идет… Поведение Елены мне не нравится.
ШИРОКОВ: Да-а… Лена как-то… (входит Алеша, берет из вазы яблоко, молча жует). Сыграем в шахматы, что ль, Алеша?
АЛЕША: Не хочу… От Бориса есть что?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Нет.
АЛЕША: Наверно, какое-нибудь спецзадание… Отец, что решил с пушкой? Увеличиваешь калибр?
ШИРОКОВ: Да, хочу увеличить. Видишь ли, вес танка позволяет…
АЛЕША (перебивая): Лучше б ты броню усилил…
(Неприятная длинная пауза. Алеша жует яблоко. Широков встает и молча уходит).
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Алеша, ты жесток. (Пауза) Алеша, ты жесток. Откуда это у тебя?
АЛЕША: Всё оттуда же…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Но причем тут папа? Что за дикая логика? Ты хоть на секунду представь себя на его месте. Что он должен чувствовать, когда…
АЛЕША: Представьте себя на моем месте.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: (вглядываясь). Ты выпил?
АЛЕША: Да.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Где?
АЛЕША: А это уж позволь мне знать.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: С папиным шофером? С Гаврилой?
АЛЕША (напевая уходит): Если Ленке звонить будут — всё равно кто — позовите меня (уходит).
(Пауза)
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (зовет): Федя! (громче) Федя!
ШИРОКОВ (входит делано-весело): Ты звала меня? (долго смотрят друг на друга. Понимают. Он подходит, обнимает ее за плечи, молчание). За что он меня, Саша? За что?…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Не обращай внимания. Он выпил.
ШИРОКОВ (гневно): Где?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Наверно, с Гаврилой. Тот ему всё подсовывает… Сколько раз просила…
ШИРОКОВ: Я ему… (бежит в сад).
ГОЛОС ШИРОКОВА: Гаврил!
ГОЛОС ГАВРИЛЫ: Ага!
ГОЛОС ШИРОКОВА: Я тебе сколько раз приказывал… Зачем Алеше водку даешь?
ГОЛОС ГАВРИЛЫ: Да я не давал…
ГОЛОС ШИРОКОВА: Врешь! Смотри, чтобы это было в последний раз!
(Широков входит одновременно с появившимся Алешей).
АЛЕША: Ты зачем его?
ШИРОКОВ: Не твое дело! Еще выгоню в шею!
АЛЕША: Не смей трогать его!
ШИРОКОВ: Не твое, говорю, дело!…
АЛЕША: Меньше всего — твое! Строй свои мясорубки и не вмешивайся в чужие дела!
ШИРОКОВ: Алексей, замолчи!
АЛЕША: Я не мальчик, и ты мне не указка!
ШИРОКОВ: Замолчи, говорю!
АЛЕША: А-а ну вас совсем… (уходит, Александра Сергеевна утирает слезы).
ШИРОКОВ: Ну, будет, будет, Саша… Нервничает парень… Будет… будет… (взволнованно расхаживает по комнате). Да-да, растили, учили… А знаешь, ведь дети-то у нас в общем замечательные! Замечательные огоньки-то наши… (пауза). Где Наташа с Женей?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: В исторический ушли… Нет, постой, в Третьяковку.
ШИРОКОВ: А ведь тут любовью пахнет.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Что ж… мне Женя нравится.
ШИРОКОВ: И мне… Честный, интеллигентный и, по-видимому, порядочный человек.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Да, забыла тебе сказать: Наташу вызывали вчера на бюро ячейки и сделали строгий выговор по комсомольской линии…
ШИРОКОВ: Это еще за что?
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Что собрания стала пропускать… «отлынивает», как они выразились, от общественной нагрузки в университете.
ШИРОКОВ: Какие уж тут собрания и общественные нагрузки, коли девка влюблена по уши… Вот дураки: скоро и любить запретят. Впрочем, отчасти уже запретили. Этот закон о браках с иностранцами…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Потом стали придираться к ее последнему докладу о Достоевском: и то не так, и это не так… Одним словом выговор.
ШИРОКОВ: Эх, разозлюсь, я, кажется, в конце концов… Сколько у нас дикого, глупого, жестокого… Неужели они думают, что оттого, что насильно засунули мне красную книжку в карман, что нацепили генеральскую форму, что задарили орденами, — неужели они думают, что от этого я буду молчать, когда они делают глупости?…
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Федя, тише, пожалуйста… Ведь и у стен есть уши.
ШИРОКОВ: Да, пошли они к чорту, и плевать мне на их МГБ, МВД, НКВД… До меня у них руки коротки… Я им нужен, как воздух. Вот подожди: у нас осенью совещание в Кремле с членами правительства, и я доложу прямо Молотову. Или вот немедленно позвоню министру и попрошу дать взбучку этим умникам… Бот сейчас возьму и позвоню!
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА (с улыбкой): Сегодня воскресение (слышен шум подъехавшей машины). Кто это, наши?
ШИРОКОВ: Они… (Телефотый звонок. Широков берет трубку). Да… кажется дома, сейчас позову.
АЛЕША: Кого?
ШИРОКОВ: Кузьмича (кричит) Аполлон Кузьмич! К телефону!
ГОЛОС КУЗЬМИЧА: Иду.
ШИРОКОВ: Я еще немножко поработаю, а ты — хочешь — посиди возле… Тут ребята приехали, Кузьмич придет.
АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА: Пойдем (уходят. Входит Кузьмич. С веранды входят Наташа и Климов).
КУЗЬМИЧ (в телефон): Пал Палыч… Готов, конечно, готов… И черви есть. Выхожу. Будьте здоровы.
НАТАША (обнимает Кузьмича): Аполлон Кузьмич! Женя, вы любите Кузьмича?
КЛИМОВ: Очень… Аполлон Кузьмич, я всё хотел спросить вас: в каком вы родстве с Наташей?
КУЗЬМИЧ: В довольно близком. Мой батюшка был незаконнорожденный сын сапожника Чечкина, а сапожник Чечкин доводился двоюродным братом дедушки Федора Федоровича… Так вот как тут?
КЛИМОВ: Тут трудно сразу сообразить.
НАТАША: Я иногда зову его дядей.
КУЗЬМИЧ: Прошу прощения, мне пора на рыбалку (уходит).
КЛИМОВ: Замечательный у вас дядя.
НАТАША: Да, потешный. Сердце у него золотое… Так вот, Женя, я хочу закончить: почему я не люблю современной живописи. Мне всегда кажется, что бездарные люди свою творческую беспомощность прикрывают какими-то необычными, надуманными, бьющими на эффект формами. Ведь изображать просто — трудно. Простота свойственна только большому таланту.