— Как идут дела? Какие испытываете трудности? Какая нужна помощь?
Когда при этом обнаруживались серьёзные затруднения, он советовал, как поступить. Когда же сталкивался с мелкими неурядицами, решительно устранялся.
— Неужели я должен по пустякам во всё вмешиваться? — по-отечески наставлял он подчинённых. — На то у вас своя голова есть. Пора жить своим умом.
Конечно, на людей с чувством личной ответственности, хорошо понимающих свой долг, ставка председателя на самостоятельность действовала лишь благотворно. Но как в отаре редко обходится без какой-нибудь хромой овцы, так и в большом трудовом коллективе, каким был колхоз «Хлопкороб», не обошлось без людей, готовых извлечь личную выгоду из предоставленной им свободы действия. И если Тойли Мергену суждено было споткнуться, то не последнюю роль здесь сыграло именно это обстоятельство.
Шасолтан Назарова за тот год, что ей довелось работать рядом с Тойли Мергеном, хорошо постигла и сильные, и слабые стороны его руководства. В качестве парторга она иногда вежливо высказывала своё несогласие с его тактикой. Большего она себе позволить не могла — огромный авторитет Тойли Мергена, его общественный вес, его опыт как бы подавляли волю молодого агронома, ограничивали её инициативу.
Теперь многое изменилось, хотя сама Шасолтан даже в сокровенных мечтах менее всего связывала свой подход к людям с возможностью когда-нибудь стать председателем.
— Смотрите, как повезло этой бабёнке! — хихикали у неё за спиной завистники, вроде заведующего овцеводческой фермой Баймурада Аймурадова.
Но на самом деле Шасолтан была вовсе не из тех, кто мечтает а власти или о карьере. Даже отец Шасолтан, зная её мягкий характер, приуныл, когда её выбрали председателем. Старик всегда, как говорится, вил верёвку своей жизни на особый манер, и на всё у него был собственный взгляд. Кто-кто, а он-то мог поручиться, что его маленькая, с кулачок, дочка не выдержит тяжести этой работы. Уж если такому крепкому человеку, как Тойли Мерген, который, что называется, сто рек переплыл, председательство в конце концов оказалось не по силам, то что же говорить о Шасолтан? Правда, свои сомнения отец от неё утаил. И когда она, придя с собрания, упавшим голосом сказала: «Ой, не знаю, справлюсь ли?», он поспешил её утешить: «Справишься, дочка, ещё как справишься!» — хотя в душе считал, что, согласившись, она совершила опрометчивый шаг.
Словом, на радость или на горе, но раз уж Шасолтан взялась за это дело, она сама себе не оставила права на робость. И с первого же дня старалась держаться уверенно.
В отличие от прежнего председателя, Шасолтан с утра, не заходя в правление, отправлялась на поля и фермы. Если сегодня она побывала в одной бригаде, то назавтра ехала в другую. Как и Тойли Мергену, ей было чуждо приказное администрирование, но не видеть своими глазами, как идёт дело, она не могла. Конечно, злопыхатели, вроде того же Баймурада. Аймурадова, привыкшие взвешивать человеческие поступки применительно к собственному праву, пророчили ей всяческие прегрешения.
— Что же, — говорили они, — пока кувшин новый и вода холодная. Но вот увидите, не пройдёт и месяца, как она пойдёт по стопам бывшего председателя — засядет у себя в конторе, и уже не оттащишь её от стола и телефона.
Нельзя сказать, чтобы подобные пересуды не достигали ушей Шасолтан, Но она старалась не обращать внимания ни выпады болтунов и поступала так, как считала нужным для пользы дела.
Гайли Кособокий обычно поднимался раньше других. Но сегодня Шасолтан, кажется, опередила и его. Когда Гайли, загрузив свой новенький «Москвич» капустой и морковью, пропылил с утра пораньше в сторону города, Шасолтан уже подходила к правлению.
Тут её нагнала председательская машина.
— Выходит, опоздал я сегодня? — приоткрыв дверцу, виновато спросил водитель.
— Нет, Бегенч, — успокоила его девушка. — Это я поторопилась и не стала тебя ждать.
— Куда отправимся сейчас? В третью бригаду?
— Кажется, сегодня придётся нарушить обычай и посидеть в конторе… Вот что, Бегенч. Поезжай-ка ты к Аймурадову, а потом к Нуръягдыеву и привези обоих сюда. Скажи, что я их здесь жду.
С этими словами Шасолтан вошла в правление и, не доходя до своего кабинета, свернула в бухгалтерию.
— Как поживаешь, Аннагельды? — поздоровалась она, приоткрыв дверь, со счетоводом. — Что так рано?
— Да вот, главный поручил срочное дело… — Худощавый парень, сидевший за столом, захлопнул лежащую перед ним пухлую папку и вскочил, увидев председателя. — У Дурды-ага всегда всё срочно, — не без досады добавил он.
— Аннагельды, братишка, окажи мне любезность. Это ведь твой «Москвич» стоит у дверей? Так вот, привези, пожалуйста, Дурды Кепбана, он мне срочно нужен. Не сочти за труд. А как с Таганом, не знаешь? Выйдет он сегодня на работу?
— Вряд ли. Он ещё болен.
— Если так, то его не будем беспокоить.
Пока Шасолтан открывала окна и проветривала свой кабинет, Аннагельды привёз главного бухгалтера.
— Простите, Дурды-ага, что потревожила вас в такую рань, — сказала Шасолтан, здороваясь с ним.
— Да я и без того уже собирался идти, когда Аннагельды подъехал.
— Скажите, пожалуйста, до вас за последние дни доходили какие-нибудь вести о Тойли Мергене?
— А что, разве с ним что-нибудь случилось? — удивился Дурды Кепбан.
— Нет, я вообще спрашиваю, — объяснила она. — Может, вы его навещали.
— Нам, Шасолтан, сейчас в гости ходить некогда. Уже четыре дня, не разгибаясь, отчёт составляем. Иначе банк денег не даст… А почему, всё-таки, Тойли-ага вас беспокоит?
— Понимаете, какое дело… Ушёл он из ателье.
— Ну да! — воскликнул Дурды Кепбан и даже крякнул от неожиданности. — Кто сказал? Вы сами его видели?
— Сама не видела, а только вчера Кособокий Гайли принёс эту новость.
— Может, он пошутил?
— Нет, клялся, что правда.
— Положим, я и сам не верил, что Тойли-ага там задержится.
— Якобы, он после отказа залёг у себя и никому на глаза не показывается… Сейчас должны приехать Аймурадов и Нуръягдыев — я за ними машину отправила, пока они по делам не ушли. Хорошо бы, конечно, чтобы и Таган присутствовал, да, говорят, болеет ещё.
— Вы что, хотите заседание бюро провести?
— Нет, заседание мы уже с Тойли Мергеном проведём — его ведь из состава бюро никто не выводил, а вот посоветоваться, обменяться мнениями относительно того, как нам быть с коммунистом, который сейчас не у дел, необходимо. Ведь он наш товарищ. И если такой человек избегает людей, дома отсиживается, значит, наш грех. Это — одно. А кроме того, Тойли Мерген знает колхозное производство как свои пять пальцев. Что же, ему в родном колхозе достойного места не найдётся!
— Это верно… — согласился Дурды Кепбан. — Ничего, если я закурю?
— Курите, курите!
Главный бухгалтер не сделал и двух затяжек, как в кабинет вошли заведующий овцеводческой фермой Баймурад Аймурадов и секретарь комсомольской организации Реджеп Нуръягдыев.
— Видно, Шасолтан позаседать не терпится, если она ни свет ни заря послала за нами, — пробасил Аймурадов, садясь напротив главбуха. — Валла! С той поры, как взялись за Тойли Мергена, ну прямо света божьего не видишь от этих заседаний. Нельзя ли их как-нибудь поубавить?
Всем своим обликом Аймурадов давал понять, он человек не рядовой. И сейчас, глядя на него, Шасолтан вдруг поняла, что не только плотной фигурой и важной походкой, но и перепоясанной широким ремнём гимнастёркой, и широкими галифе, и скрипучими сапогами, не говоря уже о манере сидеть, развалясь, и говорить начальственным тоном, заведующий фермой напоминает ей Каландара Ханова.
«Под председателя райисполкома работает», — подумала она. И тут же, как женщина, подметила коренное различие между ними. Ханова менее всего можно было назвать красавцем. Но при всём том, он чем-то неотразимо привлекал женские сердца и умел с одного взгляда расположить к себе собеседницу. Что же касается Аймурадова, то, несмотря на правильные черты лица и хорошую стать, было в его облике что-то неприятное, настораживающее.
— Что ж, сократить количество заседаний в нашей власти, — твёрдо выдержала взгляд Аймурадова Шасолтан. — Кстати, у нас сегодня будет не бюро, а просто товарищеский разговор. Если бы речь шла о заседании, следовало бы и Тойли Мергена позвать. А я как раз и предлагаю о нём поговорить…
— Да, уж теперь Тойли Мерген забудет сюда дорогу! — с торжествующей ноткой в голосе произнёс завфермой и по-хозяйски небрежно откинулся на спинку стула. — Только стоило ли из-за этого вытаскивать нас из-под одеяла? Даже горло промочить не успели. А ведь если разговор пойдёт о Тойли Мергене, то уж это надолго. Нет, видно нам без чая не обойтись. Как ты считаешь, Реджепджан?
Секретарь комсомольской организации вежливо промолчал, но тут, словно долсидаясь сигнала, в кабинет вошёл Аннагельды и поставил перед Аймурадовым огромный чайник. Затем он принёс пиалы и печенье.
— Ай, молодец, Аннагельды! Хороший ты парень! — приговаривал Аймурадов, переливая чай из чайника в пиалу и обратно, чтобы лучше заварился. — Когда мне придёт срок выходить на пенсию, я тебя на своё место посажу, Аннагельды-хан!
— А ты полагаешь продержаться на своём месте до пенсии? — пошутил Дурды Кепбан.
— Смотрю я, ты только о том и мечтаешь, как бы со мной поменяться! — подхватил шутку Аймурадов. — Ну что ж, давай! Я этими поездками в пески по горло сыт. С радостью за твой стол сяду — где же ещё так легко можно от работы отлынивать?
— Охотно уступил бы тебе свой стол, да ведь не справишься.
— Почему же? Я тоже счетоводом был.
— Те времена давно прошли, Баймурад…
Неизвестно, как долго длилась бы их перепалка, но тут заговорила Шасолтан. Она рассказала о том, что Тойли Мерген отказался работать в ателье, что он невылазно сидит дома, даже, как говорят, лежит, а не сидит, что настроение у него, очевидно, далеко не самое лучшее.
— А мы, члены бюро, ничего не знаем ни о его состоянии, ни о его намерениях… — с укоризной сказала она.
Все приумолкли, только Аймурадов, для которого вообще каждая минута, когда говорил не он, а кто-либо другой, была тягостна, иронически улыбнулся, наполнил из чайника свою пиалу и, как бы между прочим, заметил:
— Я, например, иной раз целую неделю ничего, не знаю о своей жене, и то не горюю…
— Ладно, о мужьях и жёнах — потом, — нахмурилась Шасолтан.
— Что ж тут плохого, если Тойли Мерген у себя дома лежит? — не удержался от возражения Аймурадов. — Почему мы должны его поднимать? И вообще, какое этот человек имеет теперь к нам отношение?
Вместо ответа Шасолтан спросила у него:
— Вы член нашего бюро?
— Да, — удивлённо подтвердил тот.
— Тойли Мерген — тоже. Он коммунист и состоит в нашей организации. Партийный долг обязывает нас заботиться о нём. Неужели такие вещи надо объяснять? Короче говоря, у меня есть предложение.
— Ну-ка, ну-ка, давайте послушаем, — продолжал зубоскалить завфермой. — Понравится — поддержим, не понравится…
— Я считаю нужным, — прервала его разглагольствования Шасолтан, — срочно созвать партбюро с обязательным присутствием Тойли Мергена и предложить ему достойную работу в родном колхозе.
Баймурад Аймурадов громко расхохотался.
— Прошу прекратить неуместный смех, товарищ Аймурадов, — отчеканила покрасневшая Шасолтан. Она даже встала от возмущения. — Речь идёт о нашем товарище, о коммунисте. И мы должны вмешаться в его судьбу по-товарищески.
— Как же не смеяться, товарищ Назарова, если вы такие вещи говорите, — с ласковой иронией произнёс Аймурадов и снова рассмеялся. Но тут же расчётливо оборвал смех и продолжал уже сердито: — Что же получается? Только вчера человека, выставили вон, а сегодня уже назад приглашаем? На что же это похоже?
Судя по всему, Шасолтан предвидела подобные возражения. Во всяком случае, она тут же, со всей энергией глубоко убеждённого в своей правоте человека, принялась объяснять, как обстоит дело.
— Да, Тойли Мерген освобождён общим собранием от должности председателя, — терпеливо втолковывала она заведующему фермой. — Но ведь он пока ещё такой же член нашей артели, как и все мы. Это, во-первых. Во-вторых, что бы там ни было, а колхоз должен дорожить человеком, который обладает таким опытом и такими организаторскими способностями. Подобными людьми не разбрасываются. Он ещё может принести здесь большую пользу. Он нужен колхозу! Ну, а в-третьих, хорошо бы нам поаккуратнее выбирать слова, когда мы говорим о наших товарищах. По-моему, выражение «выставили вон» никак сюда не подходит, — спокойно и строго кончила Шасолтан.
— Простите, если я нехорошо сказал, — быстро перестроился Аймурадов. — Считайте, что я этих слов не произносил. Но вы, товарищ Назарова, меня не поняли, Я просто считаю, что человек, который много лет был председателем, уже не захочет взять в руки лопату.
— Почему вы так думаете?
— Да я по себе сужу, хоть я и не председатель, а всего лишь заведующий фермой. Освободят меня от этой должности, я уже на меньшее не соглашусь. Ни за что! А ведь мне до Тойли Мергена далеко — он человек высокомерный… Или это тоже нехорошее слово? Ну, ладно, скажем так: он человек гордый и своей честью не поступится.
— Разве взяться за лопату — значит поступиться честью?
— Смотря для кого. Мне ясно, что для Тойли Мергена у нас должности не найти. Нет такой! Разве что вы с руководством этот вопрос уже согласовали или в ним самим заранее сговорились… Тогда другое дело.
— Ни с кем я не сговаривалась, товарищ Аймурадов, — покачала головой Шасолтан. — Тоже ввернули словечко не самое подходящее. А если бы с кем и согласовала, то с этого и начала бы. Я для этого вас и пригласила, чтобы обменяться мнениями, прежде чем выносить вопрос на бюро. А сговариваться с кем-нибудь тайком не в моих правилах. Хотите верьте, хотите нет, но после общего собрания я Тойли-ага ни разу не видела… К стыду своему, — добавила она с горечью.
— Я тоже не видел, но не соскучился, — заметил Баймурад.
— Ну, чего ты торгуешься! — пристыдил его молчаливый Дурды Кепбан. — Только время зря тратишь. Если против — так и скажи. Или внеси своё предложение. Вот ведь какой неугомонный!..
— Я против! В корне против!
— Объясни, почему, — насупился Реджеп.
— Нет, ты раньше скажи, какую должность можно дать Тойли Мергену! — заранее торжествуя победу, ехидничал Аймурадов.
— Я предлагаю назначить его бригадиром, — не замедлила с ответом Шасолтан. — Да, да, бригадиром!
— Это в какую же бригаду? — ядовито ухмыляясь, осведомился Аймурадов.
— В третью — по месту жительства. Таган давно просит освободить его от бригадирства — он опять ложится в больницу. А вместо него…
— Так бы сразу и сказали! — громче прежнего расхохотался заведующий фермой. — Значит, туда, где собрались все его родственники, чтобы уж семейственность расцвела вовсю! Выходит, мы зря потели три полных дня на общем собрании, зря снимали Тойли Мергена! Дурды-ага, конечно, вас поддержит. Его отношение к Тойли Мергену все знают — недаром говорится: «Ворон ворону глаз не выклюет».
— Это ещё что за разговоры! — возмутился Дурды Кепбан. — Смотри, Баймурад, все твои тридцать два зуба вгоню тебе в глотку за подобные оскорбления!.. Если хочешь знать, сам ты каркаешь, как ворон…
Шасолтан, разумеется, понимала, что её предложение вызовет спор, но такой ожесточённой схватки она, конечно, не могла предвидеть. Дурды Кепбан не отличался словоохотливостью, но сейчас, когда задели его честь, ему необходимо было выговориться, и её это только радовало.
— Ты зря на меня взъелся, Дурды, — почувствовав, что хватил через край, попробовал выкрутиться Аймурадов. — Что ты, шуток не понимаешь? Просто пословица есть такая…
— Я твои шутки прекрасно понимаю! — пуще прежнего разошёлся главный бухгалтер. — Я, если хочешь знать, с Тойли Мергеном в близком родстве не только по крови, но и по духу. И не отказываюсь от него. И раз уж ты намекаешь на моё родство с ним, знай, что я не из тех подлецов, которые козыряют своим свояком, пока тот именит, а стоит ему чуть пошатнуться, как они мигом от него отворачиваются.