Пошатываясь и пару раз едва не упав, младший лейтенант Роберт Фолкон Скотт добрался, наконец, до входа в общий пассажирский салон и с усилием толкнул вбок тугую дверь. Зрелище, представшее перед его глазами, было уже очень хорошо знакомым, но по-прежнему вызывало в нем неприязнь и заставляло его снова и снова передергиваться, как и в тех случаях, когда кто-нибудь ругался в его присутствии. В салоне спали люди — прямо на полу, на расстеленных под столами и стульями одеялах и неопределенного назначения тряпках лежали прижавшиеся друг к другу дети и женщины. Множество женщин с детьми занимали все это довольно просторное помещение. Большинство из них лежали неподвижно, и только некоторые уже проснулись и пытались сесть, чтобы поправить смятую одежду и растрепавшиеся волосы. В одном из углов плакал маленький ребенок — пока еще тихо и словно бы не слишком уверенно, но Роберт знал: не пройдет и минуты, как малыш заревет в полную силу, и к нему присоединятся другие дети, причем не только младенцы, но и ребята постарше. А вслед за ними и их матери.
Лейтенант еще раз брезгливо скривился и подошел к ближайшей спящей возле привинченного к полу стола молодой женщине:
— Мэм, пора просыпаться. Скоро завтрак. Вставайте!
Женщина приоткрыла глаза и повернула к Скотту осунувшееся бледное лицо с синеватым ободком вокруг губ. Она молча кивнула и попыталась встать, но пол салона снова резко качнулся, и пассажирка упала обратно на служивший ей постелью теплый шерстяной плащ. Роберт не стал дожидаться, когда она поднимется, и подошел к ее соседке, полной женщине постарше, возле которой сидели двое уже проснувшихся мальчиков лет двух или трех:
— Пора вставать, поторопитесь. Вам разрешили здесь спать, при условии, что вы будете освобождать салон вовремя!
Вторая женщина тоже неловко заворочалась, борясь со слабостью и морской болезнью, а ее дети, уже давно приготовившиеся заплакать, громко захлюпали носами. Однако Роберт уже спешил дальше, наклоняясь то к одной, то к другой пассажирке и требуя, чтобы они поскорее проснулись, привели себя в порядок и убрали за собой свои импровизированные постели.
— Господи, и за что нам такие мучения, как мы вообще до конца плавания доживем?! — запричитал позади него истеричный женский голос, и этот вопль тут же подхватили еще несколько жертв тесноты и качки:
— Не надо было никуда уезжать, не надо было его слушаться!
— Да нельзя мужчинам верить, они о золоте мечтают, а на то, что мы тут мучаемся, им наплевать!
— Говорила мне матушка!..
Эти вопли разбудили тех младенцев, которые еще спали, и они дружным ревом заглушили жалобы своих матерей и нянюшек. Скотт уже не морщился — его лицо было безразлично-спокойным и отрешенным от всего, что творилось вокруг. Надо было продержаться еще около часа, пока все женщины справятся со своей слабостью, успокоят детей, свернут и рассуют по углам одеяла и тряпки и усядутся за столы. А дальше будет легче. Хотя, пожалуй, ненамного. Потому что призывать к порядку пьяных матросов, стюардов и мужей этих пассажирок — занятие почти такое же отвратительное, как будить и успокаивать плачущих женщин с детьми.
Совсем не так Роберт представлял себе свою морскую карьеру! Еще недавно, меньше года назад, слушая лекции в Гринвиче, а потом в Портсмуте и готовясь к экзамену на звание лейтенанта, он вспоминал свою прежнюю учебу на корабле под названием «Британия» и службу мичманом на нем же и мечтал о том, что скоро снова будет плыть на каком-нибудь военном или исследовательском корабле, но теперь уже сам сможет руководить младшими членами команды. А они будут уважительно смотреть на него и сразу же бросаться безукоризненно выполнять все его поручения. И их судно будет самым лучшим, самым успешным в плаваниях — идеалом для других британских кораблей…
Действительность же оказалась гораздо менее радужной. Окончивший военно-морское училище младший лейтенант Роберт Скотт был назначен на небольшой пассажирский корабль, и первым рейсом, в который он отправился на своем новом месте службы, стало плавание из Англии в Канаду. Большинство пассажиров покидали Британию навсегда — они ехали на золотые прииски, и каждый из них свято верил, что разбогатеет и «наконец, заживет по-человечески». А члены команды смотрели на них с иронией и сочувствием — потому что тоже были твердо уверены, что никто из решившихся так круто изменить свою жизнь авантюристов ничего не достигнет. Потому что даже если кому-нибудь из них повезет на приисках, всю добычу у него почти наверняка отберут другие соискатели, и хорошо еще, если при этом они оставят его в живых. И будет у них в Канаде точно такая же жалкая полуголодная жизнь, полная тяжелой работы и упреков от жен, какую они вели на родине.
Скотту эти грубые, неотесанные, постоянно ругающиеся и, главное, на редкость глупые люди были отвратительны — так же, как и их запуганные, вечно жалующиеся и плачущие жены и капризные дети. Впрочем, если бы дело было только в этом неприятии, он бы не переживал так сильно: ругань и слезы, какими бы противными они ни были, все-таки можно было вытерпеть. Хуже было то, что будущие золотоискатели еще и пили, нередко втягивая в это дело матросов со стюардами. И, что самое страшное, пассажиров на «Амфионе» было слишком много, и места для всех там решительно не хватало, особенно, когда общие многоместные каюты занимали бесчувственные от выпивки и морской болезни тела.
Именно из-за этого капитан, в конце концов, согласился переселить женщин с детьми в салон, понадеявшись, что там им будет и спокойнее, и удобнее. Те встретили это предложение с благодарностью, но оборотной стороной его стали серьезные неудобства для команды, с которыми Роберт теперь с трудом пытался бороться каждое утро.
Ослабевшие от качки и постоянного страха за мужей и перед мужьями женщины часто не могли даже самостоятельно встать и одеться, и Скотту приходилось помогать им, перебегая от одной пассажирки к другой и выслушивая от них не только жалобы на свою несчастную жизнь, но еще и упреки в том, что судно плывет слишком медленно, а в океане не утихает шторм. И он должен был покорно соглашаться с их абсурдными обвинениями и ни в малейшей степени не подавать вида, что они ему неприятны — иначе женская половина пассажиров принялась бы ныть и проклинать все вокруг еще громче и сильнее, а подготовка салона к завтраку и вовсе растянулась бы до бесконечности.
Поначалу Роберту помогали другие офицеры или кто-нибудь из матросов, не успевших напиться до завтрака и попавшихся ему на глаза. Но вскоре большинство из членов команды научились отлынивать от этой дополнительной работы и полностью свалили ее на деятельного и не терпящего беспорядка новичка — тем более, что у него, несмотря на всю его брезгливость по отношению к пассажирам, получалось командовать ими лучше, чем у остальных моряков. Все-таки его пусть не с первого раза, но слушались…
Вот и сейчас салон начал постепенно утрачивать свой «фантастический» вид и из сонного царства превращаться просто в полное людей неубранное помещение. Дети постарше уже не плакали, а настойчиво дергали матерей за руки или за юбки, требуя, чтобы их накормили, а матери, в свою очередь, обратили внимание на детей и на время забыли о собственных жалобах. Малышей действительно пора было кормить, а для этого следовало побыстрее встать и дать стюардам возможность накрыть столы для завтрака. Роберт продолжал ходить по залу, помогая подняться и сесть на стулья последним ослабевшим женщинам с синеватыми и зеленоватыми от морской болезни лицами и мечтая как можно скорее выйти на палубу. Но его не отпускали, к нему то и дело обращались с какими-нибудь жалобами, и отделаться от этой несчастной хныкающей толпы не было никакой возможности.
— Господин лейтенант, скажите… — потянулась к нему очередная заплаканная женщина, привставая со стула. Сидевший у нее на коленях мальчик лет пяти тут же спрыгнул на пол и бросился к соседнему столику, за которым сидели несколько маленьких детей, но корабль снова качнуло, и он шлепнулся на пол, не успев даже выставить вперед ручки. Его мать, забыв о том, что она хотела сказать Скотту, бросилась к малышу, со всех сторон начались новые причитания, которые в очередной раз перекрыл пронзительный детский плач: мальчика подняли на ноги, и он громко ревел, размазывая по лицу брызнувшую из разбитого носа кровь.
Лейтенант побледнел и, уже не слушая ничьи жалобы, поспешно бросился за дверь. На палубе он тоже едва не упал, чудом успев ухватиться за поручень, и глубоко вздохнул, наполнив грудь холодным и свежим морским воздухом. Это привело молодого человека в чувство, и он, все так же держась за поручни и старательно балансируя на раскачивавшейся у него под ногами палубе, заспешил в сторону кормы, туда, где находились общие каюты матросов и обслуживающего персонала.
— Так, есть здесь кто-нибудь трезвый и здоровый? — резко спросил он, наваливаясь на первую попавшуюся ему на пути дверь. Ответа на его слова не последовало, а заглянув в каюту, Роберт обнаружил там пятерых мужчин, лежавших на койках и тихо постанывавших. Понять, было ли им плохо из-за шторма или из-за выпитого накануне спиртного, Скотт не сумел — в каюте стоял отвратительный запах, отбивающий всякое желание подойти к ее обитателям ближе и выяснить, что с ними. Скрипнув зубами, молодой офицер закрыл дверь и зашагал дальше, старательно убеждая себя, что эти пять бесчувственных тел, наплевавшие на свои прямые обязанности и нарушившие все пункты корабельного устава, тоже являются англичанами, такими же жителями Великобритании, как и он.
В следующих каютах его встретила примерно такая же картина, а некоторые и вовсе оказались пустыми, причем находиться их обитатели могли где угодно. Роберт отправился назад, удивляясь про себя, что корабль, на котором творился такой бедлам, каким-то чудом до сих пор не затонул и не сел на мель и даже продолжал плыть в нужном направлении. Все учителя, преподававшие ему морскую науку, все его начальники на других кораблях, где он успел послужить, ни за что бы не поверили, что такое возможно! Они-то считали, что даже самые незначительные нарушения дисциплины, гораздо более мелкие, чем на «Амфионе», могут в два счета погубить судно. И он тоже так считал и от своего первого дальнего плавания ожидал совсем другого.
Завтрак пассажиров в салоне был в самом разгаре: страдавшие от морской болезни люди только-только немного пришли в себя и начали скромно клевать разложенную по тарелкам нехитрую еду. Они снова шумели, так же громко, как и когда их будили, только теперь слезы и жалобы уступили место ссорам. Жены ругали мужей, что те заставили их поехать в это ужасное путешествие, мужья привычно огрызались и время от времени стучали кулаками по столу, дети, переводившие взгляд с одного родителя на другого, снова готовились заплакать… А вокруг завтракавших, на прибитых к стенам скамейках, лежали скомканные одеяла и другие тряпки, длинные концы которых свешивались на грязный, заплеванный пол.
«Сколько нам еще плыть? — начал подсчитывать Скотт. — Недели три минимум, а может, и больше. Нет, я столько не выдержу! Да они за это время весь корабль загадят, рядом с ними вообще невозможно будет находиться!.. Нет, с этим надо что-то делать, а один я не справлюсь!» Вот только пожаловаться на то, что у него «ничего не получается», теперь было некому. Впрочем, он ведь уже давно не жаловался — с тех самых пор, как два года назад победил в учебной регате и познакомился с самим Клементом Маркхемом, тем самым знаменитым морским путешественником, чьими книгами об удивительных морях и странах он зачитывался в детстве, еще до того, как сам поступил в морское училище. Именно тогда Роберт почувствовал, что ему все-таки нравится жизнь моряка и что отец, отправляя его в морское училище и отказываясь слушать его робкие возражения, был прав. Именно тогда ему стало ясно, что это действительно то дело, которым он должен и хочет заниматься всю свою жизнь.
Лейтенант отогнал воспоминания о регате и Маркхеме прочь, еще раз оглядел салон и решительно подошел к одному из столов, за которым сидела более-менее приличная на вид семья: мать, отец и двое высоких сыновей-подростков. Лица у всех четверых, как и у большинства пассажиров, были бледными, ели они не слишком охотно, но, по крайней мере, мужчины не выглядели пьяными, а значит, с ними можно было попытаться серьезно поговорить.
— Доброе утро, господа, — поприветствовал их Роберт с заученной еще в детстве вежливой улыбкой. — Меня зовут младший лейтенант Скотт. Я вижу, вы — люди здравомыслящие и порядочные. Не то, что… — он красноречиво покосился на соседний стол, где разгоралась очередная ссора, — …некоторые. Вы сможете мне помочь навести порядок. Сами видите, наши служащие не справляются…
Подростки переглянулись и громко фыркнули — должно быть, не раз за время путешествия видели, по каким именно причинам стюарды не в состоянии справиться со своими обязанностями. Роберту в очередной раз стало противно от такой явной невоспитанности, но он сдержался и ничем не выдал свои чувства. Сейчас ему было важнее найти помощников, на которых он смог бы положиться, а не объяснять полузнакомым людям, как должны вести себя их дети в приличном обществе.
— Вы, наверное, со многими здесь уже перезнакомились, — продолжил он. — Сможете назвать других непьющих и сильных? Чтобы могли утром помогать собраться женщинам, накрыть на столы, всякие другие мелочи сделать… А днем убирались бы в этом зале, пол мыли. Все, что нужно, я им для этого принесу.
Глава семейства и его жена с пониманием кивнули.
— Можно попросить Хольмов, они оба не пьют и хвастались, что качка им нипочем, — сказала женщина. — А еще Марк Кинг — хороший парень, многое умеет и помочь не откажется. А еще — Люк…
Ее супруг обернулся, посмотрел на другие столики и согласно покивал головой:
— Я тоже нескольких нормальных ребят знаю. Мы все сделаем, господин лейтенант.
Скотт почувствовал что-то вроде облегчения. Кажется, он выбрал верную манеру вести разговор: этим темным людям польстило обращение «господа» и то, что он не приказывал, а просил их о помощи, им было приятно, что уважаемый морской офицер доверял им такое важное дело. И хотя пока еще он здорово сомневался, что выбранные им «подходящие люди» смогут улучшить жизнь всех остальных путешественников, настроение у лейтенанта немного поднялось — появилась надежда, что с грязью, беспорядком и женскими слезами хоть что-то будет сделано.
— В какой каюте вы едете? — спросил он. — Я к вам зайду после пяти часов, а вы к тому времени постарайтесь договориться с вашими знакомыми. Тогда и обсудим, кто что будет делать.
— Каюта у нас девятнадцатая, — ответил один из подростков, заставив Роберта еще раз возмутиться про себя таким вопиющим непослушанием. Однако внешне лейтенант остался спокойным и, поблагодарив все семейство за готовность поработать, направился к выходу. Уже в дверях он вспомнил, что не спросил у своих добровольных помощников ни имени, ни фамилии, но решил, что возвращаться ради этого к их столу не стоит — главное, что он знал, где их найти. А пока ему самому не мешало бы что-нибудь съесть, хотя качка по-прежнему делала все мысли о завтраке ужасно неприятными.
После завтрака он сообщил капитану, что среди пассажиров нашлись желающие поддерживать салон в порядке и что он готов взять на себя командование этим «отрядом». А вечером в салоне под руководством первой выбранной Скоттом супружеской пары уже трудились их сыновья и еще десяток мужчин и три женщины. Кто-то драил лохматыми швабрами пол, вычищая грязь из-под скамеек и из углов, кто-то — натирал мокрыми тряпками столы, кто-то — помогал сидевшим в салоне пассажиркам с детьми пересесть с одного места на другое, туда, где все было уже вымыто и вытерто. Те в ответ недовольно ворчали и, как всегда, жаловались на свою никчемную жизнь.
— Ночью не уснуть, все шумят, днем не отдохнуть, шторм, даже просто посидеть спокойно не дадут! — особенно громко причитала визгливым голосом одна из женщин, то и дело прижимавшая к лицу носовой платок. — Делать им нечего, полы мыть! Завтра же опять все загажено будет!..
Скотт уже раз двадцать назвал про себя недовольных пассажиров неблагодарными тварями, которые не стоили того, чтобы о них так заботились, но внешне держался все так же спокойно. Теперь он просто не мог показать, что сердится или испытывает отвращение — это значило бы, что он такой же, как они, что он ничем не лучше этих неспособных сдерживаться, невоспитанных и презираемых им людей. Между тем, работа потихоньку продвигалась, и в салоне действительно становилось чище. Да и качка как будто бы уменьшилась — Роберт внезапно обнаружил, что его больше не мутит, а, присмотревшись к отдыхавшим в салоне женщинам, понял, что и они уже не настолько сильно страдают от морской болезни. Это отразилось и на их настроении, и под конец уборки никто из пассажирок уже не ругался и не проклинал свою тяжелую жизнь — наоборот, некоторые даже присоединились к другим добровольным уборщикам.