Барахлит карбюратор.
Нужно смотреть.
Облачно, с прояснениями.
Агамемнон — аргосский царь, предводитель греков в Троянской войне.
1622 год стал критическим для Испании. Молодой король Филипп IV унаследовал обширную, но уже теряющую влияние империю.
Анна и Вронский встречаются в доме двоюродной сестры Вронского княгини Бетси Тверской.
Она хочет уйти от него, но пока не решается.
Роль любовницы ей противна.
К утру сильный норд-ост сорвал паруса, сломал мачты и руль и погнал судно на рифы.
При сложении дробей с одинаковыми знаменателями надо сложить их числители, а знаменатель оставить прежним.
Вычитание — аналогично.
В слове «море» два слога, четыре буквы, четыре звука.
Ночью Индийский океан светится.
То go to sea — Стать моряком.
On deck — На палубе.
То drop anchor — Бросить якорь.
К заходу солнца небо заволокло тучами, задул порывистый норд-ост, видимость ухудшилась, шторм усилился.
Почвы тёмно-каштановые и солончаковые.
Полынь, кермек, грудница шерстистая.
Холмы, овраги, камни, пещеры.
Караган, типчак, тёрн.
Песок, камни, вода.
Какая-то женщина.
Автобус развернулся у магазина, немного постоял и двинулся в обратный путь.
Состав с глыбами антрацита на тихом ходу идёт в порт, останавливается, некоторое время стоит.
Можно успеть сбросить несколько сверкающих глыб на землю, но… но чьи-то шаги за спиной.
Это человек в белом плаще.
— Антрацит — уголь хороший, — говорит он несколько отстранённо, немного холодно.
— Хороший, — говорю я. — Горит хорошо, почти без золы.
— Что ты медлишь? Может, тебе помочь?
— Плащ у вас белый, а уголь — чёрный.
— Ничего. Так что? Начинаем?
— А вдруг охрана?
— Я тебе говорю — её здесь сейчас нет.
— И не появится?
— Нет.
— Где же она?
— Её здесь нет, и она не появится.
— И я…
— И ты успеешь сбросить несколько кусков антрацита, дома разобьёшь их, растопишь печь, придут родители домой, а дома тепло и уютно, и они обрадуются, что у них растёт такой замечательный сын. Так что ж ты медлишь?
— Я вас не знаю, не знаю, кто вы, не понимаю…
Тем временем состав снова пришёл в движение и ушёл в створ порта.
— Антрацит на снегу, или снег на антраците — как угодно. С Новым годом вас. Вы не спите? — процитировал вдруг незнакомец в белом плаще моё подростковое стихотворение и медленно, заложив руки в карманы своего плаща, пошёл в сторону Слободки, и я пошёл за ним, но не свернул в свой переулок, а продолжал идти за ним.
Он все так же медленно шёл по широкой центральной улице, и тут я увидел, что из переулка выходят наши слободские головорезы и направляются сначала в сторону вокзала, но потом, о чём-то переговорив между собой, идут за незнакомцем в белом плаще, и я что-то крикнул, вернее хотел крикнуть об опасности, но так слабо, что никто не оглянулся, они уже настигали его, он оглянулся, остановился…
— И тут ты проснулся, — сказал Миша.
— Это не сон, Миша.
— Ладно, что же было дальше?
— Дальше они подходят к нему и о чём-то с ним говорят, а потом уходят в сторону вокзала.
— А он?
— Он пошёл дальше, а я пошёл домой.
— М-да… ладно, оставим, в конце концов… в конце концов… да… в конце…
— Кончается венцом.
— Винцом?
— Как хочешь.
— Так вот он — и венец, и винцо, — он достал из сумки бутылку вина и поставил на стол.
— Стантавирино, — сказал он. — 1812 год. Коллекционное.
— Изготовлено…
— Именно. Но дело не в этом. Я звонил в Стокгольм, судно уже строится, так что нужно готовиться.
— Каким образом?
— И теоретически, и практически. Теоретически — всевозможная литература, практически — на пустыре.
— На пустыре?
— Я, конечно, могу договориться в яхт-клубе, где нам преподадут основные уроки, но плевать я на это хотел. Надевай плащ и — за мной.
— Куда?
— На пустырь. Сейчас вечер, то что нужно.
— А вино?
— Вино, море и паруса несовместимы. Вино — потом. Пойдём.
Я надел плащ, он тоже был в плаще, и мы пошли на пустырь перед оврагом, где стали отрабатывать основные приёмы управления яхтой на краю оврага с расстёгнутыми плащами.
Ветер был довольно сильный, нас то сносило в овраг, то уносило в поля, но мы умело применяли и фордевинд, и оверштаг, и тому подобное.
Вполне уместны вопросы, и мы готовы ответить, но лучше пока без вопросов.
Небо ровное, чистое, только над пустырём какой-то тёмный пузырь.
Рванули гранит в гранитных карьерах, рванули известняк в известковых карьерах, вскрикнули куры, задребезжали стёкла в окнах, завыли собаки, перекрестились старухи.
Гамсун своим учителем считает Достоевского.
Малер говорит, что искусству контрапункта нужно учиться у Достоевского.
В творчестве Генрика Ибсена явственно проступают черты символизма.
Витализм.
В годы фашистской оккупации Гамсун запятнал себя коллаборационизмом.
Норвегия его морально осудила.
Сухой склон холма на склоне сухого дня.
Инверсионный след реактивного самолёта в сухом небе.
Мы с Ниной сидим на склоне холма.
— Холодно, пусто, страшно, — говорит она.
— Холодец, капуста, красное, — отзываюсь я.
— Какой холодец? Ты бредишь? Вокруг меня холодно, пусто, страшно, — отвечает она. А отчего бы ей не захватить с собой на склон холма холодец, капусту и красное вино?
— Ты репетируешь «Чайку» Чехова? Ты действительно хочешь уехать в Москву?
— Да.
— В Москве тебе может стать ещё холоднее, пуще и страшнее.
Вдруг из зарослей выходит человек в белом плаще, останавливается, бормочет, опускается на колени, что-то бормочет.
— Сумасшедший, — говорит Нина.
— Он не сумасшедший, — отвечаю я.
— Это мы сумасшедшие?
— Мы — обыкновенные.
— А он?
— Не знаю.
Он раздевается донага и ползёт к вершине холма.
Это было в те годы.
Это тогда.
Тогда, тогда.
Совершенно нелепо, как это происходит.
В этой связи хотелось бы отметить, что…
Я склонен думать, что…
Оставим это.
Оно нас не трогает.
Вот доска, вот рубанок.
Сейчас сделаем что-нибудь в стиле барокко.
Сверкнула молния, прогремел гром.
Рассмотрим галогены.
Галогены — это газы.
Рассмотрим кусты и деревья.
Рассмотрим Землю.
Женщина в синем плаще уводит меня домой.
Любой отрезок имеет длину, большую нуля.
Какова бы ни была прямая, существуют точки, принадлежащие этой прямой, и точки, которые ей не принадлежат.
Дана геометрическая фигура.
Нужно что-то доказать.
Допустим…
Допустим, допустим, допустим.
Например, винт газовой задвижки.
А в это время…
Например…
Да, но если…
И в то же время… и в то же время ветер рвёт в клочья спинакер… и в то же время вместо фордевинд — оверштаг… и в то же время Анна бесится от того, что её муж совершенно спокоен и не убивает её, но…
Но не убивает её, чтобы прекратить всю эту галиматью…
«Анна, Анна!» — поёт Валерий Ободзинский, поёт надрывно… какую Анну он имеет в виду?.. Анна, Анна… да, но нужно доказать, что в равнобедренном треугольнике на склоне дня, на склоне холма… когда эскадрилья Су-24 под командованием генерала Сухарто летит бомбить Мариуполь…
За что? Мы ведь поставили вам и уголь, и… жмых, и шрот, и… слябы…
Но.
No.
И Д. в порыве ярости убивает N. И растворяет его тело в азотной кислоте…
И… и… и вот ещё что…
Входит человек в белом плаще, что-то говорит, после чего наступает долгожданный сон.
Солнечно, тихо, прохладно. Двор и машины засыпаны виноградной листвой и забрызганы соком упавших гроздьев «изабеллы».
Пора снимать урожай. Часть будет продана, часть будет отправлена на выставку в Бургундию, часть будет отдана обездоленным, остальное пойдёт на вино.
Машина барахлит. Вчера опять притащили на буксире. Нужно смотреть. Порядок работы цилиндров 1—3—4—2.
Карбюратор эмульсионного типа, двухкамерный, с падающим потоком и системой отсоса картерных газов за дроссельную заслонку.
Отсоединил шланги, заткнул концы тряпками и снял карбюратор.
Входное отверстие тоже заткнул тряпкой.
Тряпки байковые, клетчатые, из рубашки, которую мне на день моего рождения подарила моя будущая жена, познакомился я с которой на вечеринке у Вити Арабаджи, младшего брата саксофониста в ресторане «Маяк».
Подул ветер, посыпались листья, ворона каркнула и перелетела с яблони на печную трубу.
Снял воздушный фильтр, отсоединил от рычага привода дроссельной заслонки тягу, возвратную пружину и трос привода воздушной заслонки.
Небывало большой урожай в этом году.
Часть винограда он продаст и купит 100 листов оцинкованного кровельного железа, две тонны угля, три куба дров…
— Жене шубу, сыну компьютер… а самый отборный виноград ты отправишь на международную ярмарку, в Жопу, — сказал человек в белом плаще, — за что получишь золотую медаль из говна. Всё грезишь?
— Здравствуйте, заходите, — сказал я.
— Как-нибудь в другой раз. Зимой. Когда твой виноград перебродит в золотистое говно.
Ушёл.
Что ж, иди. Иди, иди, режь правду-матку, пока не нарвёшься где-нибудь. Иди, иди!
Вдруг он вернулся и сказал:
— Извини. Я не хотел тебя обидеть. Продолжай мечтать и грезить, но не об этом.
— О чём же?
Он снял свой неизменный белый плащ, и тут я увидел, что это мой друг Миша в чёрном костюме, в белой сорочке, с бабочкой.
— О Миша, не узнал я тебя! — вскричал я, подходя к калитке, чтобы обнять своего лучшего друга, но…
Нет, это был не Миша, это был кто-то другой, я его не знал, и он спросил, где тут живёт Киргиз, я сказал, он пошёл по улице, но тут же вернулся, и я увидел, что это не кто иной, как соседка Нина, которая позавчера уехала в Москву.
Красное вино, холодец, капуста.
Она была в белом плаще, в чёрных колготках, курила, смотрела не то с любовью, не то с презрением.
— Пойдём на холм, — сказала она.
— Зачем?
— Просто так. Нет, не нужно, глупости всё это, — и тут же превратилась в Киргиза, и он спросил, когда я отдам долг.
— Вот продам виноград и отдам.
— Мне нужно сейчас.
— Сейчас у меня нет денег.