Рита Волкова
Логопсих
Посвящается Антиповой Татьяне Александровне.
Спасибо за веру, надежду и любовь!
От автора
В его сердце тоска,
а в глазах бесконечность.
Он, как сорванный лист,
кружил по дорогам.
Он умел выбирать
между жизнь и смертью.
Он умел ликовать
в безнадежной разрухе.
Фотокарточки лгут —
перекошены лица.
Кто-то хочет уйти,
не изгадив страницы
своей собственной жизни.
Кто-то хочет отмыть
руки, деньги, но в этом
смысла нет никакого.
Небеса выбирают
только самых из самых!
Небеса выбирают!
эл. почта Prjm@ya.ru для отзывов и предложений.
Предисловие
Повесть «Логопсих» написана в особом, неповторимом стиле.
Книга представлена читателю то ли белым стихом,то ли прозой,что, в свою очередь, является визитной карточкой автора, интересной для читателя, увлекающегося необычной, несколько неформатной и авангардной литературой.
Форма подачи этого произведения сама по себе является в наше время новой, совершенно не похожей на классическую, чем, несомненно, заинтересует как искушённого читателя, так и ещё не определившегося в своих литературных вкусах.
Чтение данного произведения не обременительно, хоть и не является таким уж простым.
Несомненный плюс автора – это лёгкая и выразительная подача произведения.
У этой повести нет конкретной аудитории, прочесть её не составит труда.
Чёткость художественных образов и отточенность авторского стиля помогает яснее представить и прочувствовать произведение изнутри.
Любой человек, даже далекий от событий, происходящих с героями произведения, легко вольётся в их поток.
Гармоничная мелодичность, схожая со стихотворной, придаёт повести некую лёгкость, похожую на слаженность хорошо исполняемой мелодии, не лишённой, в свою очередь, своего непреклонного ритма.
Эмоциональная включенность автора в повесть чётко откладывается на его умении подбирать подходящие слова и обороты, не выходящие в жаргонные выражения, оставляя произведение более прозаическим, а не заурядно популярно-бытовым.
Автор рассказывает нам о судьбе человека, испытавшего на себе все тяготы войны, происходящей буквально на наших глазах.
Межэтническая и религиозная вражда, актуальная и в наше время, освещена здесь достаточно хорошо.
Гражданская война, которая длилась не один год, что сделало её только ёще более ожесточенной.
Автор заставляет нас лишний раз задуматься о несовершенстве этого мира и, пожалуй, он прямо указывает на то, чтобы мы не совершали подобных ошибок в будущем.
Герой повести – такой же заложник интриг военных командиров, как и многие, воевавшие в то время на Кавказе.
Корысть, хитрость и коварство характерны здесь не только для военачальников с противоположной, вражеской стороны.
Это говорит о честном и непредвзятом отношении автора к сложившейся ситуации, что не лишает его патриотизма.
Он просто называет вещи своими именами.
Моральная сторона повести представлена вопросами: что выбрать? Как поступить?
Как не потерять себя?
Герой принял для себя верное решение.
Он не расплескал своей души на войне и остался человеком, который хоть и имел «шрамы на сердце», но все же продолжал жить а не опустился, как это часто случается с солдатами, побывавшими на войне.
Стремление жить вопреки ударам судьбы говорит о твёрдом характере героя, которому хватило мужества пережить и войну, и предательство.
Это произведение действительно стоит прочесть каждому, кто не чужд моральной стороны истории нашей страны, где социальное,
бытовое и духовное всегда очень тесно связывалось в один неразрубаемый узел.
Наверное, каждому читателю повесть подарит пищу для размышлений своей гипнотической подачей и откровенной реальностью.
В хаки[1]
* * *
Герой художественного фильма
об обороне Брестской крепости —
лейтенант Плужников
выходит из сырого
и тёмного подземелья
и на вопросы какого-то
важного немецкого чина:
«Фамилия? Звание?
Воинская часть?» —
хрипло отвечает:
«Я – русский солдат»…[2]
Вот такое оно было —
моё первое представление
о настоящем солдате.
Он, измученный
голодом и жаждой,
безоружный
и почти ослепший,
выбирается из тьмы на свет,
но живой,
не сломленный
беспощадным врагом.
* * *
Зимой город спит
крепким беспробудным сном,
словно здесь, как бойкот,
объявлен «мёртвый сезон».
Я добровольно ухожу,
выдыхая табачный дым
серыми спутанными клубками,
в озон городских улиц
и убедительно-любезно прошу:
«Меня не провожать!»
«Провожатые»
страшно обижаются,
но быстро смирившись,
оставляют на моём левом плече
горькие тёплые капли
«солёного дождя».
Мой дальнейший путь следует
через Москву в Грозный.
И было нас,
таких «счастливчиков»,
предостаточно,
чтобы неминуемо превратиться
из «человека, право имеющего»[3],
в пушечное мясо.
И такая неудачная метаморфоза
была нам —
простым российским пацанам —
совсем несподручно.
Самое удивительное,
что это не импонирующее нам
крылатое выражение,
которое пошло в ход
ещё от самого Уильяма Шекспира,
обозначающее солдатские массы
обреченные
на бессмысленное уничтожение.
Нам, «солдатам удачи»,
Людям, твердо полагающимся
только на госпожу Фортуну,
гамлетовское «быть или не быть»
больше подходило!
* * *
– Стреляй первым,
или ты или он,
третьего не дано! —
назидательно повторяет
товарищ военком.
Утром по местному радио
передают последние сводки
по убитым и раненым
в федеральных войсках
за истекшие сутки.
Они откровенно блефуют,
и я чётко знаю,
что число пострадавших
сильно занижено.
Только в сто первом полку
потерь было в два раза больше!
Здесь только непролазная грязь,
кровь и смерть,
кровь и смерть.
– Я вас туда не посылал! —
кричит товарищ военком,
брызгая на меня
«ядовитой» слюной.
И мы были здесь, в Чечне,
в Грозном, в Ханкале,
Хасавюрте, Гудермесе,
Урус-Мартане, Первомайском,
безнадёжно потерянные,
никому не нужные,
нелюбимые дети своей страны.
В голове постоянно крутится
один и тот же
риторический вопрос:
«А кем будем мы,
когда вернёмся домой?»
У нас просто-напросто
не хватило денег,
чтобы откупиться
от этой бесполезной,
навязанной нам
грязной политической войны,
только и всего!
Да, у нас богатое
кровавое прошлое,
сомнительное настоящее
и будущее,
которого просто нет!
* * *
Наши стреляют!
Боже, ну какие идиоты,
по своим же стреляют,
сволочи!
Выпили для храбрости
и давай «жарить»
боевыми снарядами
наши тощие,
и без того рваные зады.
Да я и сам молодец!
Во мне самом поёт
пол-литра «Пшеничной».
Ну как тут
оставаться трезвым,
когда того и гляди тебя убьют
либо чечены, либо свои?!
Ну как тут не пить горькую,
когда вокруг смерть, разруха, хаос!
* * *
Собака седая вся,
словно в строительной пыли,
подбежала и тянет за рукав:
«Пошли, пошли!»
Я неохотно потянулся
следом за ней,
пригнувшись
от свистящих снарядов,
пролетающих
над моей головой.
В метрах трёхстах
вижу разрушенный дом.
Он сложился,
будто карточный,
после вчерашней
ночной бомбежки.
Собака начала
беспокойно лаять
и нетерпеливо, нервно
прыгать вокруг меня,
указывая на «место».
Я подошёл ближе
к бесформенным
тлеющим развалинам
и стал внимательно
прислушиваться
к «пещерным» звукам
этого каменного хаоса.
В глубине никто
не кричал и не плакал.
* * *
«Странный сон
со среды на четверг
или с субботы
на воскресенье,
в котором вы носите
белые чулки,
говорит о том,
что в ближайшем будущем
вас свалит тяжкий недуг», —
говорится в соннике
болгарской
провидицы Вангелии.
Ходила у нас
одна страшная легенда
про женщин-снайперов,
которые состояли
в особом
вражеском подразделении
под кодовым названием
«Белые чулки».
Так живописно окрестили
девушек-наёмниц,
входящих в его состав,
из-за цвета спортивного трико.
Говорят, что это бывшие
спортсменки-биатлонистки
из развалившегося уже
к тому времени
Советского Союза.
– Только никаких
знаков отличия! —
предупреждает
главнокомандующий
«Звезды»-то нам
чеченские снайперы
здесь не разрешают носить!
Первыми офицеров «снимают»!
Только по возрасту
да по густой щетине
мы их и различаем
в этой кровавой сваре.
Высшее же начальство
в основном
занималось «симбурдой» —
симуляцией бурной деятельности,
щеголяя
в боевой экипировке – «снаряге».
Снайперы стреляют дважды,
максимум четыре раза.
Итак, сначала стрелок «хитрит» —
бьёт по ногам.
Снайперши же
поступают ещё жёстче —
они стреляют
по самому уязвимому – в пах.
Боец резко падает на землю,
вопя от острой нестерпимой боли.
К нему на подмогу
спешит его боевой товарищ,
пытаясь убрать раненого
с линии огня.
И тут коварный снайпер
принимается и за него.
Он играет
с человеческими жизнями,
как большой сытый кот
с мышами в деревенском амбаре,
выжидая, пока кто-то ещё
бросится на помощь.
Раненые бойцы орут,
отборно матерясь.
От криков закладывает уши,
а остальные неподвижно сидят
в своём укрытии
и прекрасно понимают,
что тем ребятам
уже ничем не помочь.
Снайпер довершает
«чёрное дело»,
подписывая обоим несчастным
неумолимый приговор.
* * *
И попадаем мы с моим товарищем
в такую же жуткую передрягу.
Я отчаянно стараюсь
нащупать правой рукой
на своей липкой от крови груди
заветный медальон —
ангела-хранителя
из чернёного серебра.
В мои непослушные руки
вместо кулона
норовит попасться
армейский жетон.
Горячий кусок металла
обжигает холодные
бескровные пальцы,
я с силой тяну за гайтан,
так заботливо завязанный
моей матушкой,
а из груди вырывается
какой-то звериный крик, и,
словно ночным артобстрелом,
накрывает боль
мучительно-пронзительная!
– Отправь его ей, слышишь! —
протягиваю я кулон
моему товарищу
окровавленными руками, —
Все адреса найдёшь
на почтовых конвертах!
Эй, ты меня понимаешь?! —
ору я не своим голосом.
Севка только
блаженно улыбается,
энергично кивая в ответ.
– Да тебя контузило, братец,
не слышишь ты ни хера.
Чёрт ты полосатый! —
злобно негодую я.
Как позже выяснилось,
мой товарищ со страху
накачался промедолом,
аккуратно вытащив его
из моей личной аптечки,
и, наскоро попрощавшись,
уже отправил меня на небеса
к прадедам.
Но очередного
финального выстрела
не последовало —
то ли винтовку
неожиданно заклинило,
то ли наши
успели вычислить стрелка
и скоренько хлопнуть.
Не дождётесь! —
насмешливо кричу я,
а эхо эффектно разлетается
по высоким заснеженным горам.