Спустя какое-то время кабан начал издавать нечленораздельные звуки, свидетельствующее о возвращении хрюкающего рыла из царства Морфея. Разбросав приваливших его кикимор, гуляка уселся, приняв смешную и неестественную позу, так как подняться на ноги пока не мог. Икнув и почесав копытом загривок, кабан изрек:
– Где мы, а, котяра?
– Мы, можно сказать, в зверином раю, – танцуя, пробормотал кот, – и все – благодаря тебе, дорогая ты моя свинья.
– Только я, по-моему, не свинья, – подумав, произнес хрюкающий. – Точно, я не свинья, а кабан.
– А в чем разница? – хохотнул полосатый.
– Ну, наверное, есть какая-то, ежели по-разному называется…
– Поверь мне, друг любезный, – расфилософствовался кот, – в таком состоянии, как мы с тобой, зверье любого вида становится похожим исключительно на свиней, будь ты хоть крокодилом, или жирафом. Более того: и вы, кабаны, и свиньи, одинаково хрюкаете, так что не переживай – разницы особо не заметно.
– Ясно, – ответствовал кабан, не понимая смысла услышанного…
– Слышь, утомленный, тут шакалья морда интересуется, чего мы отмечаем. Можешь пояснить?
– Могу.
– Ну так поясни.
– Не помню.
– Дак ты вспомни и поясни…
Кабан напрягся, наморщил лоб, попытался вздыбить щетину, но ни первое, ни второе, ни третье ожидаемого результата не принесло. Он глупо оглянул присутствующих и с надеждой взглянул на кота:
– Котик, чего было-то, а? Я ничегошеньки не помню…
– Ты на днях приволок откуда-то цельный мешок кедровых шишек.
– Кто приволок? Я приволок?
– Ну да, ты. А в чем проблема?
– Дак у меня как раз последние несколько дней из памяти-то и стерты – такая вот незадача…
– Единственное, что я понял из твоего мычания, – продолжил кот, – так это то, что ты кого-то кому-то продал…
– И все? – с надеждой в голосе вопрошал кабан.
– И все, – подтвердил котяра.
Кабан дважды стукнул себя конечностью по голове:
– Че-то рубит меня, котик… Воспоминаний – ноль.
Тут не выдержал шакал:
– Это он мне тебя продал с потрохами, окончательно и бесповоротно. Так что теперь, кот, ты – мой! Помнишь уговор?
К кабану начало потихоньку возвращаться сознание, облако непонимания стало растворяться – и он как воочию вспомнил картину торга за кота:
– Все, вспомнил! Точно! Я тебя продал за тыщу пятьдесят восемь кедровых шишек…
– Не за тыщу пятьдесят восемь, а за тыщу пятьдесят, – поправил его шакал.
– Я это… Кроме тыщи и пятидесяти еще его на восемь нагрел. – Уж больно рожа шакалья хотел тебя прикупить – не торгуясь добавил.
Кабан с котом весело заржали.
Шакал, чуть не плача, выпалил, обращаясь к коту:
– У нас с тобой уговор, а по этому уговору ты…
Кот не дал шакалу договорить:
– А по этому уговору ты мне должен тыщу шишек, ежели кабан меня не продаст…
– Так он тебя продал! Вот и документик имеется, – произнес шакал, демонстрируя доказательство специально прихваченным свидетелям.
Кот в такт непрекращающегося танца подплыл к шакалу и, обращаясь к присутствующим, хитро начал разговор:
– Давайте разберемся в понятиях… Что значит «продал»? А?
– Что значит? – повторил шакал, а за ним все присутствующие на поляне звери.
– А «продал» – значит получил за кого-то, кого продал, что-то, за что продал, а конкретно – шишки. И не какие-нибудь, а кедровые…
– Ну да, так и было, – подтвердил шакал.
– Так и было, – согласились, не понимая, куда клонит усатый, звери.
– Вот. А если кто-то получил за продажу кого-то то, за что продал этого кого-то, а конкретно – шишки, и не простые, еловые, а отборные кедровые, а затем честно прокутил их вместе с тем, кто, собственно, и был продан, то выходит, что проданный субъект, то есть я, воспользовался благами, полученными от такой продажи, получив, так сказать, выгоду…
Все присутствующие, включая старого шакала, разинули пасти… Между тем кот продолжал сплетать свою хитрую словесную паутину:
– А это значит, что друзяка-кабан не просто гордо пронес высокое звание моего друга, не поддался на искушение старого мерзкого интригана, не закрысил ни одной шишки, даже из тех, на которые нагрел носатого комбинатора, но и, как результат, помог мне выиграть заключенное со смотрящим пари! Не так ли, звери лесные?
– А? – хрюкнул кабан, зло взглянув на присутствующих зверей стеклянными глазами.
– Так! Так! – быстро закивали звери, движимые желанием поскорее покинуть это скверное место и удалиться на безопасное расстояние от агрессивно настроенного и неадекватного кабана.
– А коли уважаемая публика подтверждает, что пари мною честно выиграно, то, получается, за старым шакалом образовался должок размером в тысячу шишек, которые мы с кабаном хотели бы забрать при случае, когда нам будет удобно. Вот.
Старый шакал проиграл сражение и был разбит, как говорится, в пух и прах. Отрицать явные вещи в присутствии свидетелей, им же привлеченных, было глупо и небезопасно, поскольку из-за состояния, в котором пребывал кабан, его настроение менялось в мгновенье ока, и ничего хорошего это не сулило. Поэтому-то шакал кивнул, подтверждая тем самым наличие долга, и удалился, сильно осерчав на веселую парочку, а особенно – на кабана.
С к а з о ч н и к: Думаю, зверям следует забыть о коте с кабаном как минимум на месяц, ибо прогулять две тысячи шишек даже за такое время надо еще умудриться… Ну да оставим сладкую парочку и пофантазируем на предмет общения мало чего соображающих зверьков с ничего не понимающими бойцами, с честью вышедшими из переделки с легавыми псами.
VIII
Отлежавшись пару дней на солнышке и зализав полученные в битве раны, наши зверьки расположились на одной из полян стольного леса вместе со своими новыми друзьями. Поляна та кишмя кишела быками и кабанами. Нельзя сказать, что населяли ее только представители этих двух видов. Конечно, там, где тусила бравая публика, всегда было место для толстохвостых белок, алчных кикимор и наивных свиней. И если первые две категории развлекали местную публику исключительно ради выгоды, то последние по малости лет и наивности ума, ставили за цель создание с бравыми вояками ячеек лесного общества. Надо отдать должное их целеустремленности и романтизму: не будь этих кротких существ, солдафоны давно бы или перепились, или перебили друг дружку, что, в конце концов, имело один и тот же результат: либо срамная яма, либо разодранная на полях сражений плоть, либо холмик земли да скупая слеза товарища, пророненная то ли из жалости, то ли оттого, что в глаз что-то попало. Свиньи же привносили смысл в жалкое военно-полевое существование сорвиголов.
Как правило, все происходило по одному и тому же сценарию: романтический период – обхаживание милого хрюкающего существа с попыткой спариться (в этот период вояки на какое-то время забывали о меде и других стимуляторах, ведь хватало гормонов, дубасящих по беспредельным бошкам); затем период объективной реальности, данной клыкастым в ощущениях – это когда романтика с гормонами переставали «вставлять», а созданная ячейка лесного общества начинала доставать вполне реальными проблемами (приглядеть за поросятами, наколбасить шишек и еще что-то, чего обычно свиньи требовали от своих кабанов); и, естественно, третий этап – уход от объективной реальности, когда доведенное до состояния, близкого к неадекватному, клыкастое существо вдруг вспоминало о существовании друзей, меда и кикимор. Результат описанной трагикомедии не особо отличался в каждом отдельно взятом случае: свиньи начинали во всем винить кабанов, кабаны – свиней, а поросята только молча смотрели по сторонам, не понимая смысла происходящего. В конце концов, все ненавидели друг друга, но при этом были на все сто уверены, что если бы не эта свинья ему попалась, а вот та, другая, то все было бы иначе. Свиньи думали так же по отношению к кабанам.
Безусловно, случались в здешнем лесу и исключения из описанных правил, но случались они весьма редко, а посему-то и были сюжетами иных сказок, рассказываемых на ночь родителями своим малым чадам. К сожалению, взрослые особи кабанье-свинной породы с высоты прожитых лет в такие истории не верили.
С к а з о ч н и к: Вот так глянешь иногда на себя со стороны – ну кабан кабаном, даже обидно как-то…
Думаю, следует побыстрее вернуться к лейтмотиву нашего повествования, а то сказочник начнет на личности переходить, и не только на сказочные, а на вполне реальные. Но тогда это будет уже не сказка, а быль, со всеми вытекающими последствиями.
Шакаленок, подружившийся с местным предводителем кабанов, не отходил от него ни на шаг. Что-то тянуло его, выросшего в достатке и неге, к этому прямолинейному, но по-своему мудрому бродяге. Он не юлил, не врал, не боялся, одним словом – был полной противоположностью его деду, а того шакаленок не на шутку побаивался. Зверенышу нравилось слушать не шибко изысканные высказывания своего нового кумира о лесном политикуме, шакальстве, медведях, лешем, кикиморах и вообще – все, что тот мог изречь, как присутствуя здесь, так и находясь в другом измерении (после меда). Вот так, однажды вечером хлебнув от тоски медку, кабан растянулся под кустом шиповника, нежась в заходящих лучах летнего солнца. Шакаленок устроился тут же. Мимо возлежащих, сотрясая воздух раскатами беспричинного смеха, прошествовали две свиньи, достигшие романтического возраста, когда вторичные половы признаки заставляли кабанов пялиться на них с идиотским выражением морд. Свинки, разменявшие подростковый возраст, активно набирали дополнительные килограммы, отчего их плоские тела начинали приобретать округлые формы, так нравившиеся кабанам. Это был именно тот отрезок жизни свиней, когда в угоду природным инстинктам они неосознанно охотились на представителей противоположного пола. Сами же представители противоположного пола именно в этот период начинали обращать свои похотливые взгляды на соблазнительные формы свиней. В общем, длилось все это недолго – зверье, гонимое инстинктами, спаривалось по-быстрому, обзаводилось потомством и с удивлением начинало замечать недостатки своих визави. Опоросившись, свиньи активно набирали вес, превращаясь в бесформенные шары сала с ужасными складками на боках, и кабаны, естественно, все чаще поглядывали в сторону более молодых свинок. Кабаны, лезшие из кожи вон в период романтических отношений, после спаривания охладевали к своим избранницам, и, как результат, переставали уделять им должное внимание, отчего последние впадали кто в ступор, кто в приступы необъяснимой агрессии, а кто и просто в блуд. Кабан-предводитель, проводив долгим похотливым взглядом прошествовавших мимо свиней, присвистнул:
– Эх, где мои шестнадцать лет?
– Кто – где? – не понял шакаленок.
Кабан, казалось, не услышал вопрошания младшего товарища, а просто задал другой вопрос, глядя на свиней:
– Хороши, плутовки! Тебе как?
Шакаленок пожал плечами и ответил с безразличием, присущим его возрасту:
– Да свиньи как свиньи – ничего необычного.
– Не-е-ет, брат, тут ты не прав… Это не свиньи, а два молочных поросенка – сечешь разницу?
– Не-а, – простодушно ответствовал шакаленок, – а в чем разница?
Кабан уже было открыл пасть, но потом как-то оценивающе посмотрел на шакаленка и обозначил:
– Мал еще, подрастешь – поймешь, а не поймешь – придешь, объясню.
– Обязательно приду, – выпалил шакаленок.
– Ой, хорошо-то как, хорошо-о-о, – потягиваясь произнес кабан.
– Здорово, – уточнил толстоносый.
– Обалденно, – усугубил кабан.
– Суперски, – продолжил шакаленок.
– Очень сильно суперски, – ляпнул кабан, понимая, что его словарный запас эпитетов подходит к концу.
– Очень сильно-пресильно супер-пупер-суперски, – весело изрек щенок.
Кабан замолчал, задумавшись. Шакаленок ерзал рядом и, в конце концов, первым не выдержал игры в молчанку:
– Твоя очередь, дядя кабан, давай, не молчи, говори.
– Ништяк, – многозначительно произнесло кабанье рыло.
– А как это – «ништяк»?
– Не знаю, – сказал кабан, почесав за ухом, – так у людей говорят.
– А что обозначает это слово?
– Не знаю.
– А люди знают?
– И они не знают…
– А почему тогда говорят?
– Этого они тоже не знают.
– Чет вы меня совсем запутали, дядя кабан: люди употребляют в разговоре слово «ништяк», не понимая его значения? Так не бывает.
– Поверь моей седой щетине – еще как бывает!
Шакаленок топтался вокруг кабана, пытаясь разобраться в сути вопроса:
– Объясните, дядя кабан, объясните…
– Ладно, слушай, любознательный ты мой. Понимаешь ли, люди – очень нелогичные существа…
– А почему нелогичные?
– Ну, ты сам посуди: эти создания, имея четыре лапы, ходят исключительно на двух!..
– Да?! – удивился щенок. Затем, подумав и что-то вспомнив, утвердительно кивнул: – Ну да!.. А почему?
– Почему, почему?.. Потому. Я же говорю – нелогичные.
– А что еще нелогичного делают люди?
– Ну, хотя бы – говорят нелогично… Вот слово «ништяк» – эдакая придумка прямоходящих. Казалось бы, их словарный запас позволяет называть одни и те же вещи целой кучей синонимов, а они, не выучив то, что придумали предки, начинают выдумывать всякую несуразицу, сами не понимая смысла сказанного. Вот скажи мне: будучи шакалом, ты ведь не пытаешься мяукать или квакать?
– Не пытаюсь. Но, может, у них есть на то веские причины?
– Веские причины почесаться появляются, когда вшей цепляешь, – как-то пафосно-философски изрек кабан. – А у людей шерсти нет, соответственно – и веских причин для чесания…
Шакаленок не понял логики рассуждения кабана, но тот не дал молодому товарищу сформулировать напрашивающийся вопрос.
– Вот в нашем зверином мире, когда хочется выпендриться, ну, там – перед старшими или перед суками, что мы делаем?
– Что? – с интересом спросил шакаленок.
– Мы идем и выпендриваемся, ну, там – деремся, кусаемся или гоняем друг за другом с высунутым языком, в общем – делаем, кто на что горазд да в чем сноровку имеет.
– А люди?
– А люди… Люди давным-давно разленились, одичали и выпендриваются, по большей части, не тем, что умеют, а тем, что имеют. Вот, к примеру, купил себе какой-то питекантроп железную повозку, которая рычит и воняет – и выпендривается перед такими же, как сам, но которые повозок не имеют, или перед своими суками, типа, моя железяка покруче будет, чем у других питекантропов на этой территории! А потом как зарычит этой железкой!.. Отчего вонять начинает все сильнее, а суки ихние аж визжат от восторга: «Ах, какой самец! Молодец! И умный! И сильный! И вообще – красавец-мужчинка!», а он-то без железяки даже рычать не умеет… Так, чахлая душонка.
– Дядя кабан, а что, человеческие суки – вообще дуры набитые, раз кобелей по железкам выбирают, а не по здоровью и способностям?
– Ну почему – дуры? Совсем даже не дуры. Их кобели потом их же на этих железяках выкатывают, а если повезет, то и всю оставшуюся жизнь провизией да добром разным обеспечивают, надо только понравиться этому индюку.
– А причем здесь индюк? – не понял шакаленок.
– А индюк здесь действительно ни при чем, это они иногда особей своей стаи так называют, хотя почему – я тоже не знаю… Говорю же – нелогичные они.
– Подождите, дядя кабан, насколько я знаю, суки ищут кобелей, а кобели – сук для того чтобы спариться…
– Ну, да, – ответствовал, потягиваясь, кабан.
– А когда звери или люди спариваются, то у них появляется помет.
– У зверей – да. А у людей – не обязательно.
– А для чего тогда спариваются?
– Я не знаю… Говорю же – нелогичные…
– Ну, хорошо, а как же они тогда размножаются?
– По большей части – случайно…
– Да, нелогично, – произнес, задумавшись, шакаленок. – Но если сука выбрала себе для спаривания чахлого кобеля, то ведь и помет будет больным и слабым.
– А им пофигу.
– По чему? – не понял шакаленок.
– Пофигу, – повторил кабан.
– А как это? – поинтересовался щенок.
– А я не знаю, говорят так. Для меня это слово – такая же загадка, как и «ништяк».