Александр Михайлович Якунин (Невольный)
Два билета
0x01 graphic
Больше всего на свете Мерзлявкин Петр Иванович желал поменять свою фамилию на Мерзликина. И дел-то всего ничего: одну букву убрать, другую заменить, зато фамилия приобретала нужное благозвучие.
Петр Иванович служил в отделе по борьбе с экономическими преступлениями города Ч. в звании лейтенанта.
Заместитель начальника отдела капитан Хлыбов поставил дело так, чтобы сотрудники каждый квартал сдавали отчеты о проделанной работе лично ему. Отчетные дни капитан называл "святыми", потому как они "три месяца кормят, а если подойти с головой, то и год прокормят".
Как начальник, капитан Хлыбов очень требователен и строг. Вот и сейчас он не просто читал, а скрупулезно изучал отчет Петра Ивановича, в котором на шести страницах излагались факты незаконной торговли водкой в продуктовом магазине, расположенном по адресу: улица Кирова, дом номер 100. Петру Ивановичу удалось установить, что продавщица вышеуказанного магазина, некто Журавко Л.К., "в течение длительного времени торговала неучтенной водкой", и тем самым "нанесла городскому хозяйству вред, выразившийся сумме, равной стоимости трех кубов обрезной доски".
Петр Иванович сидел за приставным столиком, устроенным перпендикулярно к столу капитана Хлыбова, и, стараясь угадать читаемый начальством абзац, шевелил губами, про себя повторяя текст, над которым мучился целую неделю. Втайне он гордился каждой запятой своего отчета. И сегодня Петр Иванович, как никогда прежде, был уверен - начальство его отчет похвалит.
Закончив чтение, капитан Хлыбов сказал:
- Насчет обрезной доски, конечно, здорово придумано. Такое не каждому в голову придет. Молодец, Мерзлявкин!
Лейтенант скромно опустил глаза и носком сапога отодвинул от себя несуществующий камешек. Всё у Петра Ивановича складывалось хорошо, но было бы в сто раз лучше, если бы начальство произносило его фамилию правильно, а то всё "Мерзлявкин" да "Мерзлявкин". Если так будет продолжаться и дальше, то Петр Иванович плюнет на всё, возьмет отпуск за свой счет и поменяет паспорт на фамилию "Мерзликин". Тогда ему не придется недобрым словом поминать покойных родителей, не оставивших родному сыну, как говорится, ни кола, ни двора, а одну лишь дурацкую фамилию - причину всех его мучений и страданий. Можно сказать, из-за этой фамилии он до сих пор не женат, и перспективы в этом деле не наблюдается никакой. Женщины, как сговорились -- услышав его фамилию, отворачиваются, суки, не желают быть Мерзлявкиными.
Капитан Хлыбов остановил размышления Петра Ивановича неожиданным вопросом:
- Ты чего, Мерзлявкин, дом, что ли, себе строишь?
Петр Иванович изогнул спину, будто за шиворот ему положили лягушку. "Заложили, сволочи", - мелькнула мысль. Но он быстро успокоился, по глазам начальника определив: насчет дома он не в курсе и просто берет на понт.
- Какой дом, товарищ капитан? Собачьей будки построить не могу! Финансы не позволяют. Оклад у меня сами знаете какой. Взяток не беру...
- Жене сказки рассказывай!
- Так не женат я.
- Тогда вообще помалкивай.
- Есть...
Капитан Хлыбов вздохнул и с глубокой печалью в голосе сказал:
- Вот смотрю на тебя, Мерзлявкин, и думаю:
Как, все-таки, в нашем ментовском деле всё логично устроено. Возьми, к примеру, лейтенанта Альфреда Санкина. Гигант! Глыба! Когда Альфред идет по коридору, здание ходуном ходит! У него, что ни квартал - так задержание, и берет он не каких-нибудь залетных карманников-щипачей, алкашей-бакланов, а крутых бандитов, воров в законе! Его каждый месяц по местному телевидению показывают! А взять тебя, Мерзлявкин, сколько в тебе росту?
Начальник любил огорошить неожиданным вопросом.
- Во мне-то? - прищурил один глаз Петр Иванович.
- В тебе-то!
- Один метр и почти шестьдесят сантиметров, товарищ капитан.
- Вот видишь, Мерзлявкин, всего сто шестьдесят, и то - почти! А по-нашему, по-простому, в тебе метр с кепкой, и того не будет. Что и требовалось доказать ...
- Не пойму, товарищ капитан, к чему вы клоните? - обиделся лейтенант.
- Все ты понимаешь, - отмахнулся капитан и двумя пальцами приподнял над столом отчет Петра Ивановича. - Что это такое?
Мерзлявкин догадался, что хвалить его отчет сегодня никто не собирается. "Вот дурак, надо было отчет последним сдавать", - подумал Петр Иванович. Он втянул голову в плечи и стал казаться меньше графина, стоявшего на столе.
- Квартальный отчет, - неуверенно произнес Петр Иванович.
- Это не отчет, а полное г...! За три месяца поймать одну несчастную торгашку с ящиком водки! Курам на смех! Ты одной зарплаты, Мерзлявкин, не считая премий и взяток, получаешь в сто раз больше.
- Я взяток не беру, - напомнил Петр Иванович. Капитан покрылся красными пятнами и запыхтел:
- Мерзлявкин, ты б... знаешь что?
- Что?
- Молчал бы уж ... От тебя, Мерзлявкин, казне одни убытки. И терпеть это я больше не намерен. Даю сроку месяц. Не нароешь дело на сто тысяч...
- Долларов?!
- Рублей! Рублей хотя бы! Ох, Мерзлявкин, дождешься - снимем твою фотку с почетной доски. Может, вообще, тебя уволить? Так сказать, по сокращению штатов, а?
- Да это ... не беспокойтесь, товарищ капитан, нарою я! За месяц-то? На сто тысяч рублей? К бабке не ходить - нарою. Разрешите исполнять?
Мерзлявкин давно подметил одну закономерность: если разговор с начальством начинается на повышенных тонах, то заканчивается мирно, и, наоборот, если начинается хорошо, то заканчивается всегда какой-нибудь неприятностью. Как сегодня, например. После такого разговора, по-хорошему, нужно сразу в отставку подавать.
То, что фотокарточку снимут с доски почета - это, конечно, не хорошо, но пережить можно. А увольнение из органов пережить никак не возможно, потому как Мерзлявкин чувствует призвание к ментовской работе. Другие мучаются, а он на службу ходит, как на праздник. От службы он получает удовольствие!
А на гражданке делать ему нечего. Вкалывать физически? Извините, гордость не позволяет. Одним словом, вне ментуры Петр Иванович себя не видел!
Капитан Хлыбов говорил: "Если хочется молочка, а доить больше некого, сгодится отдоенная корова". Вот почему Петр Иванович, не теряя времени, направился в магазин, где им была раскрыта незаконная торговля водкой. Продавщицу Журавко Л.К. он отозвал на задний двор. Усевшись в теньке, на перевернутом ящике из-под водки, Петр Иванович поставил рядом другой такой же ящик и хлопнул по нему рукой: Присаживайся, Лизавета!
- Лариса я, - ответила продавщица, нервно теребя в руках тряпку.
- Какая разница? Кстати, знаешь, почему настоящие менты говорят "присаживайся", а не "садись"?
- Почему?
- Да потому, что если кому настоящий мент скажет "садись", так тот непременно сядет. Примета такая. Так что присаживайся пока что ...
- Не поняла юмора, - тихо проговорила продавщица. - Зачем вызывали?
Лейтенант подбоченился:
- Не вызывал, а просил прийти. С культуркой у тебя, Лизавета, тоже слабовато. Поговорить надо.
- Случилось чего?
- Случилось, - согласился Мерзлявкин, - в нашей конторе всё время что-нибудь случается. И ведь что интересно: иной раз думаешь - вот оно, крупное дело в руки идет, а оно чепухой оборачивается. Бывает и, наоборот: из чепухи образуется дело республиканского масштаба!
Иной раз Петр Иванович сам себе поражался: непонятно откуда у него в голове рождались слова, а то и целые фразы потрясающей красоты, а ведь прежде он их и слышать не слыхивал, и знать не знал. Это ж надо так завернуть - "республиканского масштаба"! У него определенный дар к изложению. Чтобы там ни говорил капитан Хлыбов, а в управлении лучше него никто не составляет отчеты. Да, что там управление, бери выше - во всей республике. Ничего, придет время, и о нем еще узнает Москва.
Давая понять, что разговор предстоит серьезный, лейтенант произнес:
- Одним словом, жизнь - штука не простая, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ты все же присаживайся, Лизавета. В ногах правды нет.
- Лариса я, - вздохнула продавщица, бочком присаживаясь на ящик.
- Какая разница!
- И то верно, - рассмеялась женщина.
- Смейся, Лизавета, смейся, не долго осталось, - как бы с сожалением сказал Петр Иванович.
- Ой, что Вы такое говорите? Аж сердце защемило!
Петр Иванович похвалил себя: ловко он вывел продавщицу из душевного равновесия. Капитан Хлыбов называет это умением заинтриговать клиента. "А заинтриговал, - учит всё тот же Хлыбов, - держи паузу и помни: чем дольше пауза, тем податливей клиент".
Петр Иванович снял фуражку и принялся носовым платком не спеша обтирать головной убор изнутри, сдувать пыль снаружи. Затем он возвратил фуражку на полагающееся ей место и принялся задумчиво смотреть куда-то вдаль. Продавщица отследила направление взгляда милиционера, но ничего интересного там не увидела - только гору полусгнивших ящиков и готовый упасть грязно-серый бетонный забор. От такого загадочного поведения милиционера у нее начали дрожать колени. В конце концов, она не выдержала и спросила:
- Петр Иваныч, миленький, не томите, скажите, что случилось-то? Кажется, я уже всё сделала, что просили.
От этих слов Мерзлявкин подскочил, как ужаленный, даже ящик под ним хрустнул.
Ты, Лизавета, не знаешь, что значит сделать всё!
- За чем же дело стало? Намекните только, я девушка свободная.
Продавщица положила руку на колено Петру Ивановичу. Он отодвинулся.
- Не о том думаешь, Лизавета. Я не по этой части.
- Чего же еще? Денег у меня нет. В прошлый раз подчистую всё выгребли.
- Дура, думай, что говоришь! - процедил лейтенант, озираясь.
- Ой, простите, Петр Иваныч! Ради Бога, простите. Сама не знаю, как с языка сорвалось ...
Правильно моя покойница-мать говорила: у бабы волос длинный, да ум короткий.
- Ругайте меня, ругайте. Так мне, дуре, и надо. Все беды у меня через этот язык проклятый!
Мерзлявкин грозно поиграл желваками, делая вид, что еле сдерживается, выждал еще немного времени и после этого строгим тоном проговорил:
- Ладно, проехали, но больше чтобы этого я не слышал!
- Не буду! Детьми клянусь! Слушаю вас, Петр Иваныч, внимательно.
- Вот, другой разговор. В общем, дело такое: начальству мой отчет понравился, и делу твоему решили дать ход.
- Ну и что?
- Посадят тебя, Лизавета, на десять лет, а ты - "ну и что".
- Меня?! В тюрьму?! За три бутылки водки?! - изумилась продавщица.
- А ты как думала? Слышала, в городе от паленой водки два человека умерло?
- Я-то тут при чем?! Эти алкашники водку вообще не пили, они жидкость для стекол употребляли. Кого хотите - спросите, все знают!
- Какая разница, блин? Знают, не знают - в районе два жмурика! Мы обязаны оперативно реагировать. И тут ты со своей паленой водкой нарисовалась. Тебе крупно не повезло, Лизавета. Оказалась не в том месте. Мой начальник говорит, "счастье - это когда в нужное время оказываешься в нужном месте". А несчастье, стало быть, наоборот. Вот так-то, Лизавета.
- Лариса я ... - как бы по инерции протянула продавщица и сначала медленно, а затем все чаще и чаще стала моргать глазами. И, наконец, зарыдала в голос:
- О-ой, мама, мамочка! Как же так - еще вчера всё нормально было ... а сегодня - в тюрьму идти! А-а!
- Дошло, наконец. Перестань выть! Терпеть не могу! - сморщился Петр Иванович.
- Ой, как в тюрьму-то не хочется! - голосила продавщица, размазывая слезы по лицу тряпкой.
- Кому хочется? Однако люди сидят, не тебе чета!
- Двое детей у меня! Кто о них позаботится? Как быть? Что делать?
- Раньше нужно было вопросы задавать. Теперь поздно: каток правосудия наехал - не увернешься.
- Должен же быть какой-нибудь выход?
Петр Иванович улыбнулся одними краешками губ:
- Ежели хорошенечко подумать, выход всегда можно найти ...
- Да? - с надеждой спросила продавщица, перестав плакать.
- Конечно. Ты ведь не сама по себе паленой водкой торговала? Кто-то ведь тебя надоумил, верно?
- В общем, верно.
- А кто может заставить? Только начальство, директор, например.
- Верно. Так всё и было.
- Молодец, на лету схватываешь. Поможешь с компроматом на директора и спи спокойно.
Лицо продавщицы покрылось красными пятнами:
- А что, и помогу. Она, стерва, никому житья не дает. Себе вторую машину за год купила. Любовника молодого завела. Люди всё видят.
- А тебе и завидно? - из любопытства спросил Петр Иванович.
- Чему там завидовать-то! С утра до ночи носится, как угорелая, жизни никакой нет.
Лицо лейтенанта просветлело:
- Вот, а ты спрашивала - зачем я пришел? Пускай директорша вместо тебя на нарах парится. Пошиковала и хватит. Это и называется - социальная справедливость. Значит, ты по ее указке паленой водкой торговала, так?
- Так.
- Отлично. Когда директоршу упакуем, сразу за тебя словечко замолвлю. Начальство меня уважает: скажу -- твое дело закроют. И сюда я больше ни ногой -- торгуй, чем хочешь. Слово даю!
Продавщица задумалась, а потом неожиданно произнесла:
- Нет, не стану я директоршу закладывать. После этого мне, по любому, в магазине не работать. А может, и, вообще, жизни лишусь. У нее связи большие - из тюрьмы достанет.
Петр Иванович с трудом сдержал гнев: директоршу продавщица боялась больше, чем его. Он сухо проговорил:
- Значит, решила в тюрьму сесть? Дело хозяйское. Хотел помочь, а оно вон как ... Ладно, но учти: пока будешь париться за решеткой, дети твои с голоду подохнут.
- Ой, и правда ... Что же делать? - снова заголосила продавщица.
- Думай, Лариса, думай ...
Продавщица вытерла рукой слезы и посмотрела на Петра Ивановича широко раскрытыми сухими глазами.
- Что? - спросил лейтенант.
- Есть! - тихо произнесла она.
В ее глазах появился странный блеск. Точно такой же блеск Мерзлявкин видел у одного подследственного (позже бедняга повесился в камере).
- Что "есть"? - Петр Иванович сделал глотательное движение.
- Идея.
- Напугала, б*... Давай, выкладывай.
- Я ведь учусь в институте, на заочном.
- Что из того?
- Вы сначала послушайте. В эту субботу у нас экзамен по химии. Принимать приедут преподаватели из Москвы.
- Из Москвы, - как эхо повторил лейтенант. - Ну, из Москвы, и что дальше?
- Вы меня, конечно, извините, командир, но вы как-то подозрительно медленно соображаете!
- Попридержи язык, - устало отмахнулся Петр Иванович. - Мне дело нужно нарыть на сотню тысяч ...
- Долларов?
- Рублей! А ты тут с какой-то ерундой ...
- Да какая же это ерунда! Тут как раз на сотню и будет. Сами посчитайте: нас, студентов, больше двадцати человек. Химию учить дураков нет, все деньгами откупятся. Цена вопроса известна - пять тысяч.
-Ну?
- Баранки гну, - совсем осмелела Лариса. - Задачка для первого класса: двадцать человек сдают по пять тысяч рублей - сколько денег окажется в кармане преподавателя? Сотня тысяч, никак не меньше! Вам и делать-то ничего не придется - завалитесь прямо на экзамен и возьмете москвичку с поличным. Москвичей у нас не любят. С умом взяться, можно так дело раскрутить - на всю республику прогремите. Могут и в звании повысить ...
Идея продавщицы была до того хороша, что лейтенант даже удивился. До этой минуты он держал Журавко Л.К. за дурочку, а она, выходит, себе на уме: хитрая и соображает не хуже прокурора. Не дал ли он с ней маху, не брякнул ли чего лишнего? Не совершил ли какой непоправимой ошибки? Вот ведь черт! С этой бабой нельзя расслабляться.
- Идея твоя ничего, подходящая, - сказал Петр Иванович. - Но нужно всё обдумать. Держи пока язык за зубами.
- Само собой!
- Ну, тогда давай, до скорого.