- Сейчас остановятся, - тихо сказал Василий Ширяев.
- Все равно без приказа не уйдем! - послышался в темноте голос командира боевой части. - Будем нести вахту до конца.
Медленно тянулись минуты молчания. Тишина становилась невыносимой, страшной. Многопудовым грузом давила она на плечи моряков.
- Ну как, Иван, не греются подшипники? - пытался шутить Ширяев.
- А ты нырни пощупай, - не задумываясь, ответил Ломтев.
Разговор оборвался.
С трапа донесся звонкий перестук каблуков. Несмотря на темноту, кто-то спускался вниз быстро и уверенно. Видимо, ему был хорошо знаком этот путь.
- Есть тут кто живой?
По голосу все узнали старшину Александра Смирнова.
- Доложил? - спросил воентехник Кошев.
- Приказано держаться до последней возможности.
«ГОРДО РЕЕТ НА МАЧТЕ ФЛАГ ОТЧИЗНЫ РОДНОЙ»
- Семенов, немедленно уничтожьте секретные документы и карты! - приказал Рыбаков.
Рулевой побежал в штурманскую рубку. Раскрыв дверь, он перескочил через высокий комингс и тут же упал, запнувшись обо что-то мягкое.
Рубка была полна дыма. Семенов ногой распахнул дверь. Дым стал быстро редеть, и в полусвете рулевой узнал лейтенанта Льва Дмитриевича Бикарюкова, дублера штурмана. Офицер полулежал, склонившись над свертком карт. Семенов бережно поднял его, вынес на свежий воздух. И тут на ярком свету увидел, что лейтенант мертв. Крупный осколок снаряда, пробив иллюминатор, ударил ему прямо в грудь. Семенов расстегнул китель Бикарюкова, вынул из внутреннего кармана залитый кровью комсомольский билет.
- Сергей! - окликнул он пробегавшего мимо сигнальщика Жиленко. - Вызови санитаров, а билет передай секретарю Бессонову.
Семенов снова вернулся в рубку. Едкий дым упорно не рассеивался. Глазам было больно смотреть. Рулевой на ощупь открыл стол, вынул оттуда несколько секретных книг и свертки карт. Выйдя из каюты на мостик, он начал уничтожать документы, разрывая бумаги на мелкие кусочки. Сначала все шло хорошо, но потом раненая рука перестала повиноваться ему. Боль становилась невыносимой. Кровь сочилась из рукава форменки, окрашивая алыми пятнами белоснежные листы бумаги. Семенов попробовал сразу разрывать по нескольку страниц, но плотная бумага не поддавалась. Тогда он стал рвать листы зубами.
За несколько минут книги были порваны, и рулевой принялся за карты. Уничтожить их оказалось еще труднее: тут и зубы не помогали. Однако Семенов нашел выход. Он вставал на карту ногами и левой рукой рвал ее. Не очень быстро подвигалась работа, но все-таки двигалась.
- Давай я помогу тебе, Семенов, - подошел к рулевому лейтенант Букин.
- Ничего, я справлюсь.
- Давай, давай! - чуть отстранив Семенова, офицер схватил сразу несколько листов и быстро порвал их в мелкие клочья. - Вот как надо!
Вдвоем они быстро уничтожили все карты.
Лейтенант забежал в рубку. Внимательно осмотрев стол и полки, он убедился, что документы уничтожены полностью.
- Все, Семенов! - сказал Букин, выходя из рубки. - Иди доложи командиру! Он на корме.
Пробегая мимо разбитого снарядом мостика, рулевой невольно поднял глаза и замедлил шаги. Такова сила матросской привычки: мимо мостика проходить с каким-то особым чувством благоговения. Ведь там - командир, оттуда каждый член экипажа корабля поручает команды и приказания, туда он спешит доложить о их выполнении.
«Нет мостика, погиб командир!» - эта мысль болью отозвалась в сердце матроса.
Миновав мостик, Семенов припустился бегом на корму, где черным дымом продолжали тлеть разбитые шашки.
- Товарищ лейтенант, ваше приказание... - начал свой доклад Рыбакову Семенов и не закончил. Два снаряда с грохотом разорвались вблизи корабля: один над палубой, другой у борта. Корпус сторожевика вздрогнул, приподнялся и тяжело опустился вниз. На палубу обрушился поток воды. Семенов упал. Его подхватило рокочущей волной и потащило за борт.
- Держись! Держись, Семенов! - лейтенант метнулся к нему и схватил рулевого за рукав.
Волна схлынула. Оттащив Семенова подальше от борта, Рыбаков склонился над ним, приподнял голову. По меловому лицу рулевого пробежала судорога, он пошевелил раненой рукой и открыл глаза, недоуменно озираясь вокруг.
- Ранен? - спросил его лейтенант.
- Задело чуток осколком и ногу зашиб.
- Ничего, брат, до свадьбы заживет, - успокоил его Рыбаков и приказал:
- Сейчас же быстро на санпункт!
- Есть! - отчеканил матрос и, припадая на ушибленную ногу, заковылял к трапу, ведущему в кают-компанию.
Новый снарядный взрыв и визг разлетающихся осколков заставили Семенова стремительно броситься под прикрытие нависающего над палубой разбитого мостика. Через минуту, выглянув из своего убежища, он ахнул. На палубе, в нескольких шагах от него, лежал сбитый с мачты корабельный флаг. Рулевой подбежал к полотнищу и, схватив за обрывок фала, замахал им.- Флаг сбит! Флаг!.. - кричал он.
Фашисты, увидев гибнущий корабль без флага, сразу же прекратили огонь.
- Ишь, гады, чего захотели! - потрясая кулаками в сторону вражеских кораблей, выругался Рыбаков и во весь голос крикнул:
- Поднять флаг!
Семенов, забыв о кровоточащей ране и об ушибленной ноге, начал взбираться на грот-мачту.
Добравшись до гафеля, он поймал вившиеся на ветру концы перебитого фала и привязал к ним флаг. С чуть потемневшими, опаленными краями, израненный осколками, флаг снова, как смелая птица, взмыл над кораблем. Лицо Рыбакова просияло.
- Молодец, Семенов! Герой! - кричал он, запрокинув голову к мачте.
На вражеских кораблях заметили флаг и вновь открыли артиллерийский огонь. Снаряды рвались вблизи израненного корабля. Раскаленные куски металла с хватающим за душу свистом впивались в палубу, дырявили тонкостенные надстройки. Казалось, корабль попал в середину грохочущего смерча.
Одним из осколков снова был перебит фал. Намертво ухватившись руками за мачту, Семенов изо всех сил прижимал конец фала к груди и в таком положении держал флаг. Закрепить его он уже не мог. Силы покидали моряка. Он еле держался.
- Нет, врешь, не упаду... Пока жив, флаг не уроню... - шептали бескровные губы матроса. От потери крови кружилась голова. Семенов пылающим лбом прижался к мачте. Так, казалось, было легче.
И вспомнилась матросу Волга. Родной город Горький. Заботливые руки матери засовывают горячие лепешки в карман брюк. Как вкусно пахнут эти лепешки, испеченные мамой. Как приятно чувствовать тепло сквозь тонкую подкладку кармана...
Рыбаков сразу понял, что Семенов ранен серьезно. Ему одному не справиться. Лейтенант поспешил на помощь рулевому, но, подойдя к мачте, услышал за спиной голос радиста Блинова:
- Разрешите мне, товарищ лейтенант?
- Быстрее! - Не успел сказать Рыбаков, как Блинов был уже рядом с Семеновым.
- Костя, что с тобой? Ты слышишь меня, Костя? - кричал Блинов.
Но Семенов молчал. Он не слышал, что его зовут. В голове моряка гудела артиллерийская канонада. И в этом шуме он различал лишь слова командира: «Поднять флаг!» Сейчас одна мысль занимала все его существо: «Только бы не упасть... Не уронить флаг».
Напрягая последние силы, Семенов плотно прижимался к мачте, чувствуя, как тугой жгут фала все больней врезается в грудь. «Значит, флаг держится», - устало думал рулевой. Он ощущал его своей грудью, своим сердцем.
- Костя! - Блинов тихо коснулся рукой плеча Семенова. - Костя!
Семенов вскрикнул и, подняв голову, увидел Блинова.
- На, возьми... - сказал он тихо и передал фал товарищу.
- А ты спускайся вниз... Сможешь один?
Но Семенов не торопился спускаться. Отдав фал, он продолжал оставаться на мачте возле Блинова.
- Порядок! - произнес тот, старательно привязав фал вокруг мачты. - Теперь надежно.
Они вместе спустились вниз. И тут до их слуха донеслись слова знакомой песни:
Опираясь на плечо Блинова, Семенов медленно продвигался по палубе. Крен давал о себе знать. Правый борт корабля опустился вниз. Палуба стала покатой.
- А ну, над-дай еще! - кричал охрипшим голосом старшина Бессонов, посылая очередной снаряд в фашистские эсминцы. Носовое орудие продолжало вести огонь. В промежутках между выстрелами повторялись слова песни. Вместе с комендорами ее подхватили и Семенов с Блиновым.
Гордая песня о непобедимом красавце «Варяге» звучала над гибнущим кораблем, как гимн бессмертию. И то, что в ней сейчас вместо имени славного русского крейсера, героически погибшего в неравном бою с врагами, прославлялось имя маленького, не известного никому доселе сторожевого корабля, было не только символом. Это было великой правдой жизни, которую питала неистребимая любовь советских моряков к Родине и верность священным боевым традициям.
Георгий Бессонов снова и снова командовал сам себе:
- А ну, еще!.. Так их!.. Еще давай!..
Раненый Яков Колывайко больше не мог ему помогать. Он лежал на палубе. Бинт на его голове все больше набухал кровью. Матрос хотел подняться, но тут же снова упал. Ослабевшие руки не выдерживали тяжести тела.
- Лежи, Яков. Один справлюсь, - сказал ему Бессонов, заряжая пушку.
Колывайко молчал.
Над морем продолжали греметь выстрелы.
К Семенову подбежал Михаил Алешин. В руках он держал брезентовую сумку с красным крестом:
- Командир послал. Давай перевяжу.
- Перевязывай. Только поживее, браток, - попросил его рулевой, а сам, не отрывая глаз, смотрел туда, где на ветру трепетал флаг родного «Тумана».
Летнее полярное солнце все выше поднималось над синевшими вдали скалами. Родной берег медленно приближался.
Тяжелым раскатистым эхом со стороны Кильдина прозвучали несколько залпов. Это открыли огонь наши береговые батареи. Возле вражеских эсминцев взметнулись высокие столбы всплесков. Резко отвернув влево и поставив дымзавесу, фашистские корабли стали торопливо уходить на норд.
- Удирают!.. Они удирают!.. - Испугались гады!.. - летели злые матросские слова вслед трусливо удиравшим кораблям противника.
Рыбаков облегченно вздохнул:
- Мы выполнили задачу. Враг не прошел!..
ПРОЩАЙ, «ТУМАН»!
Маленький корабль, выдержавший отчаянную схватку с врагом, был смертельно ранен.
- Личному составу покинуть корабль! - отдал приказание Рыбаков.
Ему только что доложили: котельное и машинное отделения целиком заполнились водой. Корабль держался на плаву за счет порожнего главного трюма. Слабые водонепроницаемые переборки каким-то чудом еще сдерживали огромный напор воды. Если они не выдержат, море зверем ворвется во внутренние помещения корабля, все ломая и круша на своем пути.
Рыбаков с болью оглядел изуродованную снарядами палубу - всю в рваных пробоинах, обожженную огнем, заваленную обломками и телами убитых моряков. Правая рука лейтенанта держалась на перевязи через плечо. Кожаный реглан был застегнут на все пуговицы.
Он стоял на ступеньках трапа, который когда-то вел на мостик. Рыбаков пытался найти среди обломков вахтенный журнал корабля, но сделать этого не смог: на месте мостика громоздилась гора разбитых досок и искореженного металла.
«Да, все, что могли, мы сделали», - подумал лейтенант и устало смежил веки. Если бы не секундомер на раненой руке, с беспристрастным равнодушием отсчитывающий минуту за минутой, Рыбаков не поверил бы, что с момента начала боя прошло всего лишь полтора часа. Ведь, кажется, совсем еще недавно он был на чистом мостике и делал первую боевую запись в вахтенном журнале... Мостика уже нет. Скоро не будет и палубы, на которой он стоит...
За полтора часа молодой офицер узнал и пережил такое, что не всякому суждено познать. Этому не научат ни училище, ни многие годы мирной службы. Придя на корабль, он жаждал боя, хотел проверить себя, встретившись лицом к лицу с врагом. Он тогда смутно, по-книжному представлял себе эту встречу.
И вот первый бой позади. Был он суровым, кровавым, страшным.
«Теперь мы знаем, как воевать!» - подвел Рыбаков итог своему раздумью.
Он подозвал к себе Букина и отдал распоряжение:
- Проследите за спуском шлюпок. Обеспечьте посадку раненых.
«Туман» с большим креном на правый борт медленно погружался в морскую пучину. Разбитая и все еще дымящаяся корма тянула его вниз. Нос корабля все выше и выше вздымался над поверхностью воды.
Снова прилетели чайки. Они кружились в стороне, не решаясь приблизиться. Страшный вид изуродованного и обгорелого корабля отпугивал их. Крен угрожающе нарастал. Каждую минуту «Туман» мог перевернуться и увлечь за собой оставшихся в живых людей.
- Всем за борт!.. Быстро! - приказал командир.
Тумановцы бросились к шлюпкам. Одна шестерка была разбита - спускать ее на воду было бесполезно, вторая - изрешечена осколками снарядов. Стрелу лебедки снес начисто снаряд - и спускать шлюпку морякам пришлось вручную. Букин приказал Бессонову, Егунову, Хлюстову и Анисимову поднять шестерку на руках. Первая попытка ни к чему не привела. Шлюпку зажало лебедкой, отброшенной взрывной волной к борту. На помощь товарищам подбежали Быльченко, Блинов и Ширяев.
- Нажмем, братцы! А ну, еще! - командовал Букин, помогая матросам сдвинуть шестерку с места. Тяжелая шлюпка была поднята на руках и поставлена килем на планширь фальшборта, а затем по накренившемуся борту плавно спущена на воду.
По пеньковому тросу в шлюпку спустились Быльченко и Анисимов.
- Принимайте раненых, - приказал им Иван Петруша. - Только поосторожней, ребята... Поосторожней!
Через пробоины в шестерку поступала вода. Ее накапливалось все больше и больше. Быльченко и Анисимов сняли с себя фланелевки и тельняшки, чтобы законопатить отверстия в днище.
В шлюпку спустили на руках тяжело раненных Виктора Девочкина, Николая Кочевенко и Константина Семенова. Старшину рулевых Алексея Караваева не донесли до шлюпки: он умер на руках у Петруши.
- Отбили гадов? - спросил он у санинструктора, когда тот, как ребенка, нес его, прижимая к груди, по палубе. Последними словами старшины были:
- Покурить бы, братцы...
Петруша поднес к его губам зажженную папиросу. Караваев вдохнул в себя глоток табачного дыма, и папироса выпала из его сухих, запекшихся губ.
Михаил Алешин где-то разыскал спасательный круг и, надев его на тяжело раненного командира отделения сигнальщиков Ивана Бардана, помог тому спуститься за борт. Шлюпка в это время находилась в нескольких метрах от борта «Тумана». Алешин прыгнул в воду и, поддерживая старшину, вместе с ним добрался до шлюпки.
- Зачем?.. Не надо... - стонал раненый Бардан. Но Алешин не слушал его.
- Эх, Иван, забыл, что ли: моряки товарищей в беде не бросают!«Туман» все больше погружался в воду. По палубе нельзя уже было ходить: так велик крен. Планширь правого борта скрылся под водой. Команда покинула корабль.
На борту оставался только лейтенант Рыбаков. Тяжело раненные моряки находились в шлюпке. Здоровые и легкораненые держались на воде. Они все дальше и дальше уплывали от гибнущего корабля, чтобы не попасть в воронку водоворота.