Экстатические видения, восторг и ужас, упование на небесные блага и леденящий трепет загробных мук — все это было с детства знакомо. Века прошли в напряженнейшем ожидании: то ли скорого освобождения гроба господня, то ли еще более скорого конца света. «Черная смерть» опустошала города и веси, безумные чудотворцы брели по дорогам в толпе калек и слепцов, падали и бились визионерки, узревшие божью матерь, и выступали кровавые стигматы на руках и на лбу, и выли на разные голоса дьяволы, завладевшие телом.
Народ лелеял, вынашивал в себе эту способность воспламениться. Всасывая ее с молоком матерей, заражали далеких потомков. Но помимо этой поразительной готовности к душевному единению людей, пришедших освободить Болла, связывали узы иной природы — осознанные, выстраданные, обретенные в общей борьбе.
Каждому не терпелось в ту же секунду увидеть вождя, дотронуться до него рукой, еще раз услышать грубоватый и зычный голос — властный голос, земной. Отмеченный знаком избранника, Тайлер был частицей их плоти и крови, еще таким же, как все, как любой. И уже не таким, уже осененным легендой. Предугаданный, завещанный, долгожданный, Джон Правдивый крепко ступал по земле. Это было больше чем чудо. К чудесам привыкли сызмальства. И ангелы являлись, и демоны, а вот путей к правде не ведал никто. Теперь пришел тот, кто мог повести за собой по верной дороге. Одним своим зримым присутствием он каждого возвышал до себя. Даже самый недоверчивый и осторожный безоглядно уверовал в общее дело. Все выходило по слову Болла: весть о предсказанном освобождении тоже распространилась. И как поучал проповедник, смотрели теперь на одну только голову и ни на какую больше. На такого парня можно было положиться с первого взгляда. Уот Тайлер воистину вышел из глубин народных, из темного омута страданий и бед. Никто не знал, где его дом, где и как он жил эти годы. И никто не узнает, ибо он унесет свою тайну с собой.
Приблизившись к проповеднику, Тайлер преклонил колено и опустил голову.
— Прими клятву на верность стране и богу, отец, — он ткнулся губами в жилистую ладонь. Избранный тут же, в Мейдстоне, на совете командиров отрядов главнокомандующим, он с достойным смирением ждал завершающего жеста.
— Это ты? — тихо спросил Болл и, словно слепой, осторожно коснулся руками коротко остриженных волос. Узловатые пальцы невесомо перебежали на круто выструганный затылок. — Поднимись, я благословляю тебя.
Тайлер выпрямился и, став рядом с проповедником, громогласно объявил, разом присвоив себе прерогативы и папы и короля.
— Вот вам новый архиепископ Кентерберийский, братья!
Ему ответили восторженным гулом. Люди обменивались счастливыми улыбками.
— Благословляю и вас, дети мои, — дождавшись успокоения, Болл начертал в воздухе крест.
Все казалось достижимым в эти удивительные минуты. Как легко, как буднично-просто сбывались самые безумные мечты.
— Да здравствует король и его верные общины! — прозвучал знакомый клич. Его тут же подхватили во всю силу легких и принялись скандировать, потрясая оружием. Один за другим вышли командиры отрядов и стали полукругом позади обоих вождей. Уот Тайлер взмахнул рукой, призывая к вниманию.
— Вы слышали, что сказал наш учитель? Час ликования еще не пробил. Поход продолжается, — он обернулся к командирам отрядов. — Постройте колонны.
— Повремени, — шепнул проповедник. — Пусть люди знают, за что им придется пролить свою кровь.
— Люди знают все наши требования, — так же тихо ответил Тайлер. — Минувшей ночью мы обсудили и приняли их во всех отрядах. Прости, отец, но нам действительно дорога каждая минута… Ты, наверное, нуждаешься в отдыхе?
— Я пойду с тобой.
— Все же дождись нас здесь. К Мейдстону должен подойти отряд из Миддлсекса. Да и в городе нужно как следует закрепиться. Мы скоро вернемся.
К полудню сборы были закончены, и тридцатитысячная армия двинулась на Кентербери. В обозе везли даже три схваченные железными ободами пушки. К сожалению, не нашлось никого, кто бы умел с ними обращаться. Закрепленные на неподвижных лафетах стволы внушали суеверный страх. На всякий случай от них старались держаться подальше. Пороха, впрочем, не было.
Уот Тайлер, сопровождаемый небольшим кавалерийским отрядом, вырвался далеко вперед и вскоре нагнал головной дозор. Разведчики безмятежно расположились под сенью придорожных лип, а поодаль, возле отдельно стоящего дуба, затевалась какая-то подозрительная возня.
— Вы чего тут прохлаждаетесь? — спросил он длинноносого и черного, как грач, кентца по прозвищу Джек Строу.
— Самозванца поймали! — радостно усмехнулся Джек. — Понимаешь, Уот, наглец осмелился назваться твоим именем.
— Любопытно, — Тайлер озадаченно мотнул головой. — И чего же он хочет?
— Воевать, как все, говорит, но я сразу понял: шпион Хоба. Думал нас провести, да не на такого нарвался. Я велел его вздернуть. Жаль, ребята чего-то замешкались, наверное, не знают, как это делается.
— А ну-ка верни их, Джек Строу!
— Кто ты? — спросил Тайлер, когда перед ним поставили связанного детину лет тридцати, красного от злости и пережитого унижения.
— А ты кто? — вызывающе вскинулся тот, затравленно косясь на своих обидчиков. — Сначала вешаете, а потом спрашиваете, умники… Чертовы бастарды! Еще немного, и я бы болтался на ветке! Так-то вы обращаетесь со своими! Вас самих надо повесить за такие шутки.
— Выходит, ты свой? — Тайлер с любопытством оглядел дерзкого смельчака. — Тогда ответь нам, сэр Ругатель, за кого ты стоишь?
— За короля и верные общины, — не моргнув глазом, выпалил пленник, тяжело ворочая могучими плечами. — Да развяжите мне руки наконец! — взмолился он, закусив губу.
— Еще чего? — лягнул его один из конвоиров, худосочный и, судя по всему, трусоватый. — Он и без рук сущий дьявол! Не подступись. Попробуй вздерни такого! Руку вон прокусил чуть не до кости, — он озабоченно потрогал предплечье и сердито поморщился.
— Твое имя, удалец? — скрывая улыбку, спросил Тайлер.
— Гарри Рыбник, — обнажив гнилые зубы, буркнул худосочный и зачем-то поправил ремешок на лбу.
— Я не тебя спрашиваю, — Тайлер ободряюще кивнул пленнику. — Как звать?
— Ну Джон Тайлер! — парень вновь обнаружил признаки гнева. — Сколько можно долбить одно и то же?
— Не знаю, кому и чего ты долбил, но мы с тобой, кажется, видимся впервые. Или я ошибаюсь?
— Черт вас знает, дураков-свинопасов. Когда тебя собираются вешать, не до знакомств. Все на одно лицо.
— Верное замечание, братец, — весело усмехнулся Тайлер. — Развяжите его.
— Но послушай, Уот, — заикнулся было Строу. — Ты же сам слышал…
— Что этого достойного человека зовут Джоном Тайлером? Не вижу в том ничего дурного. Достойное имя. С чего ты решил, что он самозванец? Шпион? Я — Уолтер, он — Джон.
— Джон Правдивый! — со значением подчеркнул Строу. — Хитро закручено.
— Все мы — Джоны: ты, он, я. Мы — это народ, а где народ, там и правда. — Тайлер упрямо сдвинул брови. — Немедленно освободите этого человека, а не то живо очутитесь на его месте… Откуда ты, брат Джон? — Он участливо наклонился, удерживая нетерпеливо переступавшую лошадь. — Что привело тебя к нам?
— Значит, ты тоже Тайлер? — освобожденный от веревок, Джон принялся растирать запястья. — Из наших? — Он с любопытством глянул на всадника, ловко сидящего на белой лошадке с золотистой гривой и пышным хвостом. — Из кровельщиков?
— Ты хоть знаешь, с кем говоришь? — презрительно усмехнулся Строу.
— Оставь, Джек! — оборвал Уот Тайлер. — Рассказывай, кровельный мастер Джон. Откуда ты?
— Можно и рассказать, если по-хорошему просят, — упрямый кровельщик демонстративно уселся на траву и поджал под себя ноги. — Сам я отсюда, из Кента. Город Дартфорд знаешь небось?
— Слыхал. Славная была заварушка.
— Еще какая! Но это уже после… Понимаешь, Уолтер? Все, пожалуй, с меня-то и началось… Явился к нам, значит, этот сборщик налогов. Я сам на дворе у кума работал, черепицу подновлял, поэтому с ним хозяйка моя беседу вела, Анна. Он, как у них положено, разложил бумаги и начал требовать, чтобы мы тут же все уплатили. За всех домочадцев и слуг. Надо так надо — налог. Жена согласилась, даже пошла за деньгами и только сказала, что список неправильный. Дочка у нас ведь еще ребенок, не взрослая женщина, и за нее, мол, рано платить. Пусть сперва подрастет. И что ты думаешь выкинул этот бастард? Схватил девчонку за руку и поволок в кладовую. «Сейчас проверим, орет мерзавец, какая она у вас девочка». Ты понимаешь?.. Жена в крик. Соседи сбежались. Мальчишка ихний за мной полетел. Я как только услышал, так с крыши чуть не свалился. Как был с молотком, так и вбежал… Словом, успокоил негодяя навеки. А что делать, брат мастер? Испугался-то я уже после, когда поостыл малость, да что толку? Пришлось уносить ноги…
— Теперь понятно, откуда у наших дартфордцев такой пыл… Булочника Кейва знаешь?
— Так это ж мой кум и есть! Ему я и ладил крышу.
— Горячий мужчина. В командирах у нас ходит.
— Во как…
— Хочешь быть моим сквайром, Джон Тайлер?
— Сквайром? Ты разве граф?
— Я, конечно, не граф и даже не рыцарь, но такой парень, как ты, мне, право, не помешает.
— Коня дадите?
— Дай ему лошадь, Джек Строу.
— Свою?
— Нет, лучше вот его, — Тайлер показал на грузного краснолицего коротышку. — Сдается мне, он не слишком удалый кавалерист. Палач, во всяком случае, никудышный. И это единственное, что говорит в его пользу. Пусть сегодняшний случай послужит всем хорошим уроком, — он укоризненно глянул на угрюмо потупившихся дозорных. — Прежде всего тебе, Джек… За мной, храбрый Джон!
Джек Строу проводил ускакавших всадников долгим, задумчивым взглядом. Они скрылись из глаз за пригорком, словно растворились в полуденном зное, оба Тайлера Черепичника, которых зыбкая память преданий сольет воедино.
— Ишь ты! — криво усмехнулся обиженный толстяк. — Новый король.
— Не надо про короля, — предостерег желтолицый рыбник. — Король — помазанник божий.
— Поповские басни, — досадливо оборвал Джек Строу. — Слышал с пеленок и повторяешь теперь без толку. Не будет у нас короля. Ясно?.. Только не болтайте об этом покуда.
— Вообще? — Рыбник даже присел от неожиданности. — Разве такое возможно?
— Коли говорю, значит, знаю. И нечего зря трепать языком.
— А как же будет? — в свою очередь недоуменно заморгал краснолицый мясник. — Кто-то ведь должен быть над всеми?
— Над всеми один только бог, а без королей как-нибудь обойдемся. Сами будем править. В каждом графстве — свой государь. Понял, Пол Бучер?
— Это дело! — одобрил мясник. — Наши кентцы, конечно, тебя поставят, Джек Строу?
— Уж как водится, — с принужденной улыбкой кивнул тонбриджский рыбник. Его потрясенное воображение продолжал точить червь сомнения. — А как же он, Тайлер?
— А он из Эссекса, — быстро ответил Строу. — Вот и будет сидеть там, если пожелает народ.
— Что же тогда получится? Англии тоже не будет? — Тесно связанный с лондонским рыбным цехом, тонбриджец изо всех сил тщился уразуметь сущность грядущего переустройства. — Что ни графство, то отдельное королевство?
— Будет Англия, успокойся! Я пошутил. — Джек Строу уже и сам был не рад, что раскрылся. Слишком грандиозны, слишком зажигательны были взлелеянные в тайных мечтаниях планы. Неудивительно, что захотелось поделиться, проверить на слух, раскрыть душу перед самыми проверенными сподвижниками. И зря. Приземленные алчные торгаши явно перетрусили.
— Странные шутки, — покачал головой рыбник. — Опасные. Имя короля должно остаться священным, иначе никакого порядка не будет. Даже в мыслях нельзя посягать на трон.
— Я согласен с тобой, — думая о своем, Бучер принялся сосредоточенно обгрызать ногти. — Такого, как этот Тайлер, я бы не посадил и на графство. Ничем не лучше нашего герцога, даже хуже, выскочка и грубиян.
— Ты про какого Тайлера говоришь? — рыбник ехидно захихикал. — Небось про нашего дружка Джона, что во весь дух умчался на твоем скакуне?
— Не успели повесить паршивца, — дернув щекой, процедил Пол Бучер. — А жаль…
Глава двадцатая
Император
В Лондоне с лихорадочной поспешностью проворачивалась исконная идея укрепить позиции выгодным династическим браком. Разведку провели сразу в нескольких направлениях, взяв на учет потенциальных невест от Польши до Португалии. Наиболее предпочтительным представлялся богемский вариант, потому что союз с императором был не только почетен, но и сулил определенные политические выгоды. В известной мере это знаменовало возврат к широким альянсам молодого Эдуарда Третьего, которые прямым путем привели к войне.
Под прицелом Лондона оказалась далекая Прага, ставшая при императоре Карле Четвертом, или Кареле Первом, как по-прежнему именовали своего короля чехи, имперской столицей.
Прага, милая Прага! Сколько очарования в имени твоем, дивный город. И свечи каштанов, и музыка, и полет. Искрится белый песчаник сквозь арки двухшпильных башен. Звенят мостовые. Горят золотые шары. Игра зеркал между небом и Влтавой, аккорды лестниц, фиоритура домов и улиц.
От Стара Мяста до Нова Мяста по королевской дороге несутся кони — четыре в ряд. Плащи, попоны, щиты, знамена, рога трубят.
Еще в лесах собор святого Вита, еще свежа аранжировка гербов старинных и камень юн, как алебастр. Но гениальный замысел звучит органом площади (фасады — трубы), арфой медленных струй, минорной флейтой чудо-моста.
Позлащены венцы святителей, бьют часы на Ратушной башне, торжественно шествует время над тенью косою креста.
Карел, скончавшийся всего через несколько месяцев после Эдуарда, вероятно, был скверным императором, но недурным королем. Выжимая германские города, как губку, и стравливая друг с другом князей, он не жалел сил и средств на украшение любимой столицы. Пусть и самим чехам это влетало в немалый грош, но зато процветали науки, ремесла, семь свободных искусств увенчали красавицу Прагу плодами своего вдохновения.
Отличаясь от прочих владык дальновидностью и непритворно любя родную кровь, Карел перед самым уходом сложил с себя императорский сан, дабы передать его восемнадцатилетнему сыну Вацлаву. Немецкие князья поворчали, но под умелым нажимом отдали свои голоса. Отличаясь обостренным чутьем, мудрый подагрик, видно, знал цену последним минутам и сумел обеспечить всю родню.
Вацлаву кроме парадного скипетра досталась коронная Богемия, а вместе с ней Силезия и Оберпфальц; Сигизмунд получил Бранденбург и титул курфюрста, а самый младший сын — Ян унаследовал лужицкие земли. Никого не обидел. Расставаясь с миром, человек ничего не уносит с собою. Поняв, что настала пора сбросить поклажу, Карел распорядился без напрасных вздохов и проволочек. Отдал все разом, постаравшись явить пример благородства и справедливости.
Брат Венцеслав (Вацлав по-новочешски) остался сидеть на семейном Люксембургском феоде, сыновья Яна Люксембургского приняли Моравскую марку.
Ничего сколь-нибудь существенного не перепало лишь дочери Анне. Обрести корону она могла только в супружестве. Среди возможных претендентов фигурировали Карл Французский и Ричард Английский. Обе партии считались завидными, несмотря на личные достоинства и младенческий возраст инфантов.
Незадолго до смерти император, превозмогая подагрические боли, посетил Париж. Ему показали тщедушного, запуганного дофина. Мальчик с первого взгляда не понравился великому старцу. Из уважения к умирающему французскому королю Карел согласился с тем, что в раздирающей Европу войне больше повинна английская сторона, но от каких бы то ни было конкретных шагов в пользу Парижа воздержался. Более того, вернувшись в любимый град над звонкоструйной Влтавой, он официально признал законным папой английского ставленника Урбана Шестого.
Сей акт политической прозорливости не остался без отрадных последствий. Римский первосвященник, выбив из замка святого Ангела ненавистного конкурента и окончательно загнав его в Авиньон, принял самое деятельное участие в сватовстве.